Павел Верещагин - И танки наши быстры
Бурцев поморщился. До чего же люди глупеют под действием алкоголя!
«Отговаривали они, — подумал он. — Небось, рады были бесплатному представлению. Жеребцы!»
— Ну, елки-палки… — проговорил он.
— А ты что, вообще ничего не помнишь? — спросил на том конце провода лучший друг.
Бурцев опять не посчитал нужным ответить.
— И почем же нынче пингвины? — как можно более небрежно спросил он.
— Ты — купил за пятьсот баксов, — дипломатично сообщил Айвазовский.
— За пятьсот?! — удивился Бурцев. — А у меня что, с собой было? — спросил он.
— Наодалживал у всех. У меня, между прочим, сотку…
Бурцев замолчал. Ничего себе аттракцион! С какого, интересно, квасу его так понесло?
— Да ладно, ты не расстраивайся, — успокоил его Айвазовский. — Патрикеич вчера у метро сказал, что он в зоомагазине точно такого же за тысячу видел. Так что ты лишнего не переплатил.
«Сволочь он, твой Патрикеич», — почему-то подумал Бурцев сердито.
— Ладно, разберемся, — оборвал он разговор.
— Приедешь? — спросил Айвазовский.
— Позже. Я перезвоню.
И Бурцев повесил трубку.
Он закурил, сел на табуретку на кухне и посмотрел на пингвина новыми глазами. Вот, значит, как. Значит, у этого пингвина нет никакого хозяина, который забыл его по рассеянности, а точнее, этот хозяин — сам Бурцев. Интересное получается кино.
«А что? Симпатичное, между прочим, животное, — подумал Бурцев. — Да и дочка давно просит купить ей какую-нибудь живность. Правда, дочка мечтает о собаке бойцовской породы… Но пингвин, если подумать, — это почти то же самое»…
К тому же, если Бурцев купил пингвина за пятьсот долларов, а такие продаются по тысяче, то получается совсем неплохая сделка. Особенно если учесть, сколько перед этим было выпито. А также тот факт, что Бурцев ничего не помнит.
Он поглядел на пингвина с невольным интересом. Тысяча баксов! За этот пенек с крыльями. Ничего себе! Примерно по двести долларов за кило.
А вот интересно, пингвина нужно на улицу выводить гулять или он, как кошка, в туалет ходить будет?
— Ну, брат! — сказал Бурцев. — Давай знакомиться.
Пингвин, однако, по-своему понял обращенные к нему слова. Он сделал приставной шажок вбок, прокричал свое: «Гха-гха!» — потом шагнул еще раз и сильно стукнул клювом в полированную поверхность стоявшей рядом табуретки.
— Но-но, ты потише, — прикрикнул Бурцев. — Не казенная…
«Хочет жрать, — констатировал Бурцев. — Нужно кормить. А что, интересно, они едят?»
На столе, кроме шелухи от фисташковых орехов, колбасных шкурок и сырных обрезков, ничего не было.
Бурцев протянул пингвину сырную корочку. Пингвин склонил голову набок так, чтобы корочка попала в поле зрения пуговичного глаза, и презрительно отвернулся.
Бурцев поднялся и подошел к холодильнику. Он помнил, что жена перед отъездом готовила ему про запас какую-то еду.
В холодильнике, который еще вчера с трудом закрывался, было пусто. На полках осталась лишь негодная на закуску кисломолочная мелочь: йогурт, творожные сырки, кефир… Даже большая суповая кастрюля с борщом на нижней полке оказалась пуста — ко дну пристали последние свекольные стружки и кружок вареной морковки. Правда, в миске под крышкой кем-то была деликатно оставлена половинка котлеты. И на дне кувшинчика сохранилось немного клюквенного киселя.
«Как Мамай прошел, — подумал Бурцев. — Друзья называется».
Он залез пальцами под крышку, достал остаток котлеты и положил на табуретку перед пингвином. А сам прямо из кувшинчика допил кисель.
Пингвин повернул голову и оглядел котлету выпуклым глазом. Потом запрокинул голову назад и зло клюнул табуретку, отчего котлета развалилась на две части и свалилась на пол.
— Что, котлеты не ешь? — спросил Бурцев.
В ответ пингвин огляделся, опять сделал приставной шажок в сторону и стукнул твердым клювом в дверцу кухонного шкафа. Отчего по дверце звездой разбежалась трещина.
— Эй! Эй! — прикрикнул Бурцев. — Кухня-то итальянская!
Пингвин мстительно крякнул, сделал еще шажок и клюнул еще сильнее — на этот раз в круглый иллюминатор стиральной машины. Немецкое стекло выдержало, но внутри машины пропела какая-то пружина.
— Ах ты чучело! — Стараясь ничего не повредить, Бурцев подхватил пингвина на руки и огляделся по сторонам.
Перехватив забившуюся птицу под мышку, Бурцев шагнул к туалету, потом к платяному шкафу, потом заглянул в ванную, вытащил из-под раковины пустую бельевую корзину, сунул пингвина внутрь и закрыл крышку.
Пингвин затих, но уже в следующее мгновение он в негодовании заверещал и забился. Поставленная на середину кухни корзина принялась трястись и раскачиваться из стороны в сторону.
«Ничего, ничего. Посиди. Приди немного в себя! — подумал Бурцев. — А птичка-то с характером… С ней не соскучишься».
Он опять набрал мобильный номер Айвазовского.
— Центр по подготовке мировой революции слушает, — строгим голосом ответил слегка хмельной Айвазовский.
Есть же, черт, такие жизнерадостные люди!
— Слышь, Айвазовский, — отходя подальше от корзины, спросил Бурцев, — а полярник не сказал, чем пингвинов кормят?
— Не сказал.
— А ты как думаешь?
Айвазовский на том конце прилежно задумался.
— Я думаю, солеными огурцами, — сказал он. — И каждый вечер нужно приглашать свежих девочек.
— Почему огурцами? — удивился Бурцев.
— А почему девочек, тебе понято?
— Я серьезно.
Айвазовский опять задумался.
— Рыбой! — заявил он.
— Ну, это само собой. А какой? Свежей?
— Чем свежее, тем лучше!
Айвазовский, видимо, что-то сказал своему окружению, прикрыв рукой трубку, потому что на том конце послышался дружный смех. Бурцев почувствовал, что Айвазовский тоже с трудом сдерживает веселье.
Бурцев понял, что от друга помощи не дождешься.
«Радуйтесь, радуетесь, — терпеливо подумал он. И представил себя на их месте. — Будет и на нашей улице праздник».
— Ну а вы как? Как здоровье? Поправляется? — язвительно спросил Бурцев.
— А то! Уже заметно лучше прежнего!
На том конце опять засмеялись.
— Ладно. Я перезвоню, — сказал Бурцев.
«Нужно идти в магазин, — понял он. — Там на месте разберемся».
Он поднял затихшую корзину и вынес ее на балкон. А сам накинул куртку, сунул в карман пакет и вышел из квартиры.
«Вот интересно, — думал Бурцев, стоя у лифта, — и почему мы в России столько пьем? И дело даже не в том, что много, а в том, что всегда больше, чем стоило бы. Да-да! Вот выпил ты, например, три рюмки или четыре. Или даже пять. Не важно сколько — у каждого своя норма. Главное, что чувствуешь — уже хорошо! В голове весело, язык развязался… И ведь по опыту знаешь, сколько дальше ни пей, лучше не будет. Будет только хуже — сотни раз уже пробовал… А все равно! Тебя будто что-то под локоть толкает. И ты опять наливаешь и опять пьешь… Еще одну, а потом еще одну и еще… До тех пор, пока твое хорошо не перейдет в свою противоположность и тебе не станет худо».
В это время дверь квартиры напротив распахнулась и на площадке появилась молодая женщина в очень модной, но ненастоящей дубленке — соседка Бурцевых, Зина.
Жена Бурцева по-соседски дружила с Зиной. Но будь на то воля Бурцева, он бы эту самую Зину отселил бы куда-нибудь подальше от жены. Потому что Зина — опасный человек. Женщина без нервов. Которая отлично знает, где ее польза, и прет к цели, как танк.
При виде Бурцева Зина проницательно усмехнулась, и это не обещало ничего хорошего.
— Что, Бурцев, жена за порог, и у тебя сразу дым коромыслом? — буравя соседа бесцеремонным взглядом, спросила Зина.
Бурцев решил на всякий случай держаться сдержанно и неопределенно — это лучше всего, если не помнишь, что было накануне.
— Ну и как? — поинтересовалась Зина. — Головка, небось, бо-бо, а денежки — тю-тю?
Бурцев философски поднял брови, вздохнул и развел руками. Потом прокашлялся:
— Ты же знаешь, Зин, я человек приличный. И сам терпеть не могу шума. Но ничего не поделаешь. Таков обычай: проводил жену в отпуск, напейся на радостях с друзьями.
Зина иронично покачала головой.
— Знаем, знаем, какой ты приличный! — сказала она. И спросила язвительно: — А как твой пингвин поживает?
«Е-мое! — неприятно удивился Бурцев. — А про пингвина-то она откуда знает?»
Он вопросительно посмотрел на Зину.
— Ты вчера на скамейке перед подъездом с ним в обнимку сидел, — пояснила Зина. — Свежим воздухом дышал.
Подошел лифт, и Зина, а за ней и Бурцев вошли внутрь.
— Молчишь? Эх ты! Вот и получается, что вы, мужики, бесполезный народ, — сказала соседка. — Даже если от вас и получится польза на копейку, то потом все равно выйдет убытку на три рубля.
