Видиадхар Найпол - Средний путь. Карибское путешествие
«Вам вряд ли захочется ехать со всеми этими вест-инд-цами, — сказали мне в агентстве. — Даже докеров тошнит, когда они спускаются с этих кораблей. А чтобы затошнило нашего британского докера — это нужно постараться».
«Франсиско Бобадилья» и в самом деле находился в ужасающем состоянии. У команды не было времени прибрать за семьюстами мигрантами. Краска облупилась, железо начало ржаветь. В каюте первого класса, такой тесной, что я мог открыть чемодан, только сидя на койке, повсюду комья пыли. Графин зарос грязью, горячая вода не текла, свет не включался. Я вызвал стюарда, и когда спустя изрядное количество времени он появился — старый, усталый человек, — я пожалел, что побеспокоил его. Я сказал ему только о свете и пыли. Он стал возражать, я настаивал, пришлось упомянуть и о горячей воде.
«Luego, luego»[8], - сказал он.
Это слово казалось более резвым, чем mañana[9]. Когда через некоторое время я проходил мимо его каморки, то увидел, что он дремлет на стуле.
Но в этом были свои плюсы. На этом внешнем рейде пассажиров было немного, и большинство тех, кто выстроился вдоль палубных ограждений, пока мы двигались вниз по Соленту[10], плыли вторым классом. Когда звучал гонг, они исчезали в своей столовой внизу. Пассажиров первого класса было всего девять, и мы расселись за тремя столами в углу большой ободранной залы.
Усаживаясь, пожилой цветной мужчина заметил, просто чтобы начать разговор:
«Знаете, а многие эти черные парни на Тобаго чертовски умны».
Мы были в Вест-Индии. Слово «черный» имело точный смысл: я был среди людей, у которых глаз был наметан на все оттенки черного. И пожилому мужчине, цветному, то есть смешанных европейско-африканских кровей, с чертами и цветом кожи, приближающимися к европейским, ничего не грозило. Черных за столом не было. Жена цветного мужчины, сообщили нам, была испанкой, Коррея был португальцем из Британской Гвианы, а Филипп, происходивший из Тринидада, где у него был «маленький бизнес», мог вполне быть и белым, и португальцем, и цветным, и евреем.
«И многие черные парни из Б.Г.[11] тоже не дураки», — сказал Коррея.
Получил свою оценку и ум черных парней из Тринидада, с Ямайки и Барбадоса; а затем все занялись поисками общих знакомых. Выяснилась, что таковые были у Корреи и Филиппа в одной футбольной команде, проехавшей с турне по Вест-Индии в 1920-х.
Коррея был маленьким лысым человеком. Он носил очки, имел острый крючковатый нос и потерял все зубы. Но когда-то он был голкипером. Голос у него был громоподобный.
«Помнишь Скиппи?» — спросил он.
«Не помню, когда я последний раз видал Скиппи», — ответил Филипп.
«Ну, больше не увидишь. Схватил плеврит, сукин сын, и помер. Франки, и Берти, и Рой Уильямс. Все дали дуба, сукины дети!»
Официант, немолодой и печальный, не умел говорить по-английски.
«Нет, ты на это посмотри, а, — загрохотал Коррея, — и я четырнадцать дней должен торчать на этом пароходе. Эй, ты, слушай, парень, слушай. Хочу помидоров. Понял? Помидоров. Проблемы у меня с брюхом, — объяснил он нам.
— Понял? Моя. Хотеть. Помидоры. Моя хотеть помидоры. Прям не знаю, где они берут людей, которые не петрят по-английски».
Испанская леди не говорила по-испански, Коррея сам не говорил по-португальски. Вест-индцы говорят только по-английски и при встрече с иностранцами демонстрируют то же языковое высокомерие, что и все англоговорящие.
За соседним столом сидели молодая пара из Северной Ирландии и английская библиотекарша. Библиотекарша была расстроена. Она считала, что «Франсиско Бобадилья» — это круизный лайнер, и заказала билеты в оба конца. Только сейчас она узнала, что мы направляемся в Вест-Индию, чтобы забрать еще семьсот мигрантов.
Когда я спустился вниз, я увидел старого стюарда, выходящего из моей каюты с веником и совком. Он улыбнулся и заковылял прочь. Но пол оставался пыльным, графин оставался мутным, комья пыли по-прежнему лежали под койкой, горячая вода так и не текла. Однако пожаловаться я не мог: свет работал.
Рано утром на следующий день меня разбудил Коррея. Его каюта была через коридор. Он явился ко мне голым по пояс. Он пришел без очков, маленькое лицо выглядело изможденным, пробивалась щетина, редкие волосы были в беспорядке. Он обхватил себя руками.
«Ну, здорово, парень. Выспался? Дай-ка сигарету, а». Он взял из пачки сигарету и закурил. «У тебя такой вид, будто ты выспался, черт меня побери. А у меня, парень, была та еще ночка. Не хотел тебя раньше будить. Думал, дрыхнешь. Я, вишь, чемодан свой не могу открыть! Тот, где пижама, мыло, бритва, „Эно“ и всякое такое. Не хочешь попробовать?»
Холщовый чемодан был набит битком. Чудо, что Коррее удалось его закрыть.
«Я всеми этими чертовыми ключами по сто раз уже поковырял», — говорил он, сидя на койке, пока я возился с чемоданом.
Наконец мы его открыли — Коррея прыгал на чемодане, а я поворачивал ключ.
«Спасибо, старик, спасибо. Эх, парень, надеюсь, у меня не началась простуда. У тебя часом нету капли „Эно“ или „Эндрю“? Живот меня просто достал. Это все их проклятый завтрак macana. Ну, испанский корабль, это ты меня в первый и последний раз заманил!»
И все утро он ходил взад-вперед перед туалетами, курил, голова — как в глубоких раздумьях — опущена, галстук ослаблен, очки — на середине носа, руки в карманах. И всякий раз, когда я сходил вниз, он сообщал мне «о ходе работ».
«Идет, идет, чувствую, уже на подходе».
К ленчу, вдобавок ко всем его бедам, его постигла морская болезнь.
Я сообщил об этом за столом.
«Он проснулся сегодня в пять, просил „Эно“», — сказал Филипп.
Цветной джентльмен мистер Маккэй сказал: «С нами едут два сумасшедших. Черные парни. Я говорил с их санитарами сегодня. Белые. Им дорогу в оба конца оплачивает британское правительство».
«Я видал, как они слоняются взад-вперед, — сказал Филипп, — ха-ха. И ведь всегда можно узнать людей, у которых профессия — держать других взаперти. Походка у них становится такая… Замечали, нет?»
«Ну вот, эти черные парни поехали в Англию и там портят воздух, — сказал мистер Маккэй. — В смысле, если черному приспичило сходить с ума, мог бы сидеть дома, там и с ума сходить».
Они разговорились о телефонной забастовке в Тринидаде, которая шла уже некоторое время. Мистер Маккэй сказал, что забастовка имела расовый характер. Он говорил об этом с чувством. Совершенно неожиданно он стал отождествлять себя с черными парнями. Он был человек в возрасте, но так и не поднялся до самого верха, его начальников всегда завозили из Англии.
«Все из-за португалов, если хотите знать, — сказал он, — Сами по локоть в вонючей соленой рыбе, а туда же! Первыми начинают: ниггер то, кули сё…»
«Думаю, на корабле есть список, — сказал Филипп, — пойдите и посмотрите на верхней палубе».
«Должен сказать, мне плевать на эти шлюпки. Если что, так все пойдем ко дну. Как только дойдем до Азор, я застрахую нас с миссис Маккэй от несчастного случая. Думаю, это можно на Азорах?»
«Но ты не знаешь языка, папуля», — сказала миссис Маккэй.
«А по-каковски они там говорят? Какой-то португалов патуа?»
«Что-то вроде того, — сказал Филипп. — Я вам могу помочь».
«Вы что, знаете португало?»
«Мы на нем раньше дома говорили», — ответил Филипп.
Итак, Филипп был португальцем.
Мистер Маккэй погрузился в молчание. Он уткнулся взглядом в стоящее перед ним испанское блюдо и явно чувствовал себя неловко.
Филипп оживленно заговорил: «Тринидад этот прям как маленькая Америка. Все эти забастовки. Все эти налеты. Слыхали о парне, которого полиция сцапала с полным комодом капусты — восемьдесят три тыщи долларов?» Мистер Маккэй начал распространяться о страховке на Азорских островах. Остаток пути он обходил молчанием португальцев и иже с ними и говорил лишь о черных парнях. Это стесняло его манеру речи, но в Вест-Индии, как и в высших слоях общества, надо быть стопроцентно уверенным в компании, прежде чем открывать рот: никогда не знаешь, кто есть кто, а еще важнее — кто с кем знаком.
Было тепло. Пассажиры второго класса, которые, казалось, несколько дней были заперты на своих нижних палубах, стали появляться поодиночке и парами и греться на солнце. Вместе со своими санитарами вышли двое сумасшедших. Молодой баптист из Северной Англии, отправившийся в Вест-Индию с первой миссией, из чувства долга плыл вторым классом, читал толстые труды по теологии и делал там пометки. Негритянка лет восьмидесяти, в невероятно истрепанной одежде, с веселым любопытством бродила по палубе. Она уехала из Сент-Китса искать работу в Англии; ходил слух, что обратную дорогу ей оплачивает британское правительство.
Оттого, что пассажиров на корабле было немного, разделение на классы игнорировалось. Мясник из Британской Гвианы все утро и весь день ходил по палубе первого класса. Высокий красивый негр, который ни с кем не разговаривал, тоже ходил по нашей палубе, иногда по несколько часов подряд, с маленькой трубкой и «Десятью заповедями» — книжкой в бумажной обложке на основе фильма. По словам мистера Маккэя, у этого человека в Англии случилось какое-то умственное расстройство, и он попросил отправить его обратно за счет британского правительства.
