Рышард Клысь - «Какаду»
И встреча с «нетипичным» немцем не была для героя ординарной, она в чем-то способствовала обогащению его жизненного опыта. Ведь этот злополучный эпизод позволил Хмурому по-новому ощутить вдруг весь бесчеловечный смысл войны: «…я понял, что в этот вечер от наших рук погиб кто-то близкий, и в первый раз за все последние годы осознал, что и они тоже теряют людей, которые должны жить ради того дня, который когда-нибудь все же наступит…»
И хотя повесть «Какаду» — об оккупации, она уже как бы пронизана предчувствием приближающейся победы. Автором точно уловлена атмосфера переломности переживаемого героями исторического момента, кануна освобождения Польши, когда на повестку дня уже выдвигаются новые задачи.
Пока еще смутно, неопределенно герои Клыся, еще не остывшие от напряженной борьбы с врагом, начинают думать о мирных днях, которые не за горами. Они мечтают не только о том, чем каждый из них займется в этой новой и непривычной действительности. Они размышляют и о более общих и важных задачах, которые встают перед их страной, задумываются над перспективами, которые откроются вскоре перед свободной, независимой Польшей. Ведь в эту новую жизнь должна как-то «вписаться» и судьба каждого из них. С чего же начнется этот первый день свободы для Хмурого, когда уже не надо будет поминутно хвататься за оружие, а в любом незнакомце, особенно немце, подозревать врага?..
Нелишне напомнить, что герой повести по профессии художник. Впрочем, сам Хмурый, с головой уйдя в подпольную работу, успел почти забыть об этом. Но сейчас, в преддверии освобождения, его непосредственный начальник, Монтер, сообщает ему, что командование приняло решение: «Это последняя операция с твоим участием… Нам нужны хорошие плакаты и рисунки для газет, а потом, когда в стране наконец наступит спокойствие и порядок, ты сможешь рисовать пейзажи, натюрморты, портреты друзей».
Правда, Хмурому трудно согласиться с этим, трудно сразу мысленно «демобилизовать» себя, тем не менее ему нечего возразить командиру, — в самом деле, эту, такую важную работу смогут хорошо выполнять «только люди, которые сами активно участвуют в нашем движении»…
Р. Клысь, как уже отмечалось выше, и в дальнейшем не раз обращался (уже в произведениях, посвященных нашим дням) к темам и коллизиям периода оккупации. Вернулся он к ним и в новом сборнике своих рассказов, «Бенгоро» (1985), два из которых — «Из ниоткуда в никуда» и «Падение» — вошли в настоящий однотомник.
Автор «Какаду» пишет о том, что сам пережил, перенес, перечувствовал. Это вовсе не означает, что его творчество зиждется исключительно на автобиографической основе. Но оно, как правило, заземлено в том времени, которое связано с периодом войны, с первыми послевоенными днями. Клысь — мастер точной, емкой художественной детали, скупых, выразительных психологических характеристик, поэтому для него особенно важна «привязка» к хорошо ему известному времени и месту.
В этом отношении повесть «Кладбищенские гости» (она тоже вошла в новый сборник), появившаяся вслед за «Какаду», стоит несколько особняком в творчестве Р. Клыся. Она мало связана с его непосредственным жизненным опытом. Повесть переносит читателя в Германию, в обстановку завершающего этапа войны. Примечательно, что действие в ней начинается в день покушения на Гитлера — 20 июля 1944 года.
День этот оказывается по-своему этапным и в жизни главного персонажа, Вильяма Хольта. Хольт — 50-летний преуспевающий коммерсант, далекий от политики и занятый исключительно делами своей фирмы. Хольт самонадеян, ограничен, слепо верит в удачу и, отдавая себе отчет в том, что дни рейха сочтены, надеется, однако, на дальнейшее процветание фирмы. Еще совсем недавно этот далекий от политики коммерсант одобрял развязанную Гитлером захватническую войну, мечтая открыть филиалы своего предприятия в поверженных европейских столицах.
Теперь же он упорно старается не замечать войны, надеясь от нее отгородиться своим белым билетом (он в летах и к тому же хромой), хотя война уже вторгается в его жизнь. Повесть открывается выразительной сценой возвращения героя в родной город из кратковременной поездки. Он отсутствовал только сутки, но город неузнаваемо изменился. Хольт бредет по знакомым кварталам, обращенным в руины. Целые городские районы в результате ночного налета американской авиации стерты с лица земли. Война уже пришла на территорию рейха. Хольту повезло: его дом уцелел. В этом он видит доброе предзнаменование для себя — значит, он счастливчик и ему повезет и впредь.
Тем сильнее переживаемый им шок, когда он получает повестку с предписанием о немедленной мобилизации и отправке на фронт. Весь его привычный жизненный уклад, честолюбивые планы на будущее рушатся в один момент. Впервые, кажется, Хольт теряет свой апломб. Жизнь заставляет его другими глазами взглянуть на окружающее, даже на свои отношения с женой. Все предстает перед ним в ином свете. Он всегда считал, что молодая, красивая Гертруда, благосклонности которой он добился благодаря богатству и положению, что она — своего рода его собственность в доме, где все, вплоть до ее духов и туфель, куплено им самим на его деньги. Теперь же Хольт начинает понимать, как обманывался он и как, в сущности, мало знал свою жену. Под маской внешней покорности Гертруде удалось сохранить независимость, свой внутренний мир, который, впрочем, никогда не интересовал Хольта. И вот теперь, в решающий момент, убитый всем происшедшим, Хольт ищет утешения и поддержки у жены, оказавшейся по духу сильнее его.
«Нехарактерные» для Клыся «Кладбищенские гости» в более широком литературном контексте оказываются, однако, в общем русле творческих поисков послевоенной польской литературы. Многие писатели в 50–70-х годах не раз пытались воспроизвести образ немца «эпохи печей», как называл период фашистского «нового порядка» один из польских литераторов, имея в виду печи Освенцима.
Писатели, пережившие дни гитлеровского нашествия, стремились постичь феномен фашизма, его природу, уяснить себе, на каких дрожжах он возрос, какие социальные силы взлелеяли его. Вспомним хотя бы, как настойчиво шел к осмыслению этой проблемы Леон Кручковский. Наиболее полно эту задачу писатель реализовал в пьесе «Немцы» («Семья Зонненбрук»), в которой он с безошибочной точностью обозначил истоки и первопричины немецкого конформизма в годы существования гитлеровского рейха.
Известны слова Л. Кручковского, сказанные им в связи с этой пьесой:
«Одной из проблем, глубоко волновавших меня в годы последней войны, оккупации и моего пребывания в гитлеровском плену, была проблема так называемого „порядочного немца“, именно такого, какого я не один год видел обрабатывающим поле недалеко от колючей проволоки моего лагеря. Такого немца, который не убивал и не истязал, не грабил и не жег и вообще всю войну не покидал границ своей страны. То есть проблема огромного большинства немецкого общества, которое, однако, и это чувствовали мы все, несло ответственность за гитлеризм, за войну, за оккупацию, за Освенцим, за разрушение Варшавы».
Надо полагать, думы, занимавшие Л. Кручковского в пору написания «Немцев», во многом были сродни и Р. Клысю, автору «Кладбищенских гостей».
Естественно, Р. Клыся занимал несколько иной аспект проблемы. Самонадеянному и недалекому Вильяму Хольту далеко было до Зонненбрука — одного из «интеллектуальных светил» рейха. Да и немецкий майор, попутчик Хмурого, как индивидуальность, как характер гораздо глубже, значительнее Вильяма Хольта. В данном случае перед нами самый заурядный персонаж. Своего рода «типичный немец» военной поры. Писатель пытается проследить, как в нем, привыкшем бездумно повторять все бредни нацистской пропаганды, мыслить готовыми стереотипами, крепко вбитыми в головы обитателей Третьего рейха, начинается медленный процесс постепенного пробуждения каких-то естественных человеческих качеств после того, как его вышибли из привычного уклада, бросили в окопы.
Прежняя система взглядов оказывается непригодной в новых условиях. Попав на итальянский фронт, Хольт понимает всю бессмысленность продолжения этой проигранной войны, но сдаться в плен американцам не решается. Привычка подчиняться сидит в нем крепко. К такому шагу его вынуждает чуть ли не силой друг его юности Раубеншток, который сам при переходе линии фронта погибает.
Сдавшись американцам, Хольт, однако, никак не может найти с ними общий язык в буквальном и переносном смысле. Возникает парадоксальная ситуация, не поняв которую Хольт невольно обрекает себя на гибель. По иронии судьбы его пленили два американских солдата-мародера, отправившихся на поле боя за трофеями. Хольт только мешает им, сковывает их «инициативу», как и второй пленник — раненый немецкий солдат-антифашист. Мародеры сначала убивают антифашиста («красных» у нас и в Штатах достаточно, поясняет Хольту это убийство один из солдат), потом приканчивают и его самого, как лишнего свидетеля.
