Сергей Парфёнов - Виа Долороза
Егоров задрал рукав на запястье, поднес часы к самому лицу.
– Уже все готово, Владимир Николаевич… Но только может сначала перекусить с дороги? Потом уж на митинг?
– Перекусывать потом будем, – резко ответил на это Бельцин. Егоров быстро кивнул, затем взял в руки микрофон с пластмассовой подставки на торпеде и произнес:
– Едем на алюминиевый завод…
Выехав на развилку кортеж свернул к заводу. Вскоре вдали стали видны высокие дымы от его длинных, тонких труб, а потом показались приземистые прямоугольные заводские корпуса.
Когда вереница автомобилей подъехала к заводской проходной, Бельцин заметил, что перед въездом на заводской двор стоит большая толпа с плакатами. Люди переминались с ноги на ногу, часто стучали застывшими ботинками друг о дружку. Увидев подъезжающие машины толпа заволновалась – плакаты вскинулись, заколыхались, – на больших склеенных листах от руки было неровно надписано – "Бельцин ум, честь и совесть эпохи", "Владимир Николаевич, сибиряки с тобой!". Бельцин взглянул на эти атрибуты народного признания и почувствовал приятный укол тщеславия в груди.
Кортеж медленно въехал на территорию огромного завода и остановился перед квадратным административным зданием. Егоров выбрался из автомобиля и поспешно распахнул перед Бельциным дверь. Бельцин неуклюже вылез из длинной черной машины и направился к встречающему его директору завода Лукашину. Когда-то, больше двадцати лет назад, они с Лукашинвм были мастерами на этом заводе, но потом Бельцин пошел по партийной линии, а Лукашин остался на заводе, дорос до директора. Они не виделись почти пять лет, с того самого момента, когда Бельцина перевели в Москву.
– Здравствуй, Леонид! – деловито поздоровался со старым товарищем Бельцин. – Ну, докладывай, как тут у тебя дела?
– Работаем… – попробовал скупо откупиться Лукашин.
Бельцин недовольно сморщился, словно от зубной боли.
– Да, что вы все заладили – "работаем, стараемся"… – процедил он раздраженно. – Ладно! Давай… Показывай свое хозяйство… Пошли сначала к ваннам…
И без приглашения, сам направился к воротам электролизного цеха. Сопровождающие суетливо поспешили за ним.
Бельцин шел ходко, гулко топал по бетонному полу цеховых коридоров, оглядывал хозяйским взглядом темные заводские станы и тяжелые, массивные транспортеры. Рядом широким шагом спешил Лукашин. Бельцин решил возобновить прерванный разговор.
– Очередь на жильё большая? – спросил он строго.
– Около тысячи семисот человек, Владимир Николаевич…
– А на заводе сейчас сколько?
– Почти пятнадцать тысяч… Сейчас три дома строим… К концу года четверть из очередников обеспечим… В среднем молодая семья у нас получает квартиру через пять лет и это ещё хорошо… Мы самый богатый завод в крае – можем и сами строить. А ведь в крае есть и те, которые по 15-20 лет в очереди стоят… Так, что у нас ещё ничего… В этом году, например, почти 400 семей обеспечим… Люди выедут из коммуналок, от родителей, перестанут снимать углы – получат собственные квартиры, где никто не будет прислушиваться, что творится у них за стенкой. А это что значит? Значит, скоро жди прибавления в семье… Опять же ясли, детские сады понадобятся… Надо строить… И школам надо ещё помогать: построить стадион, дать инвентарь – мы ж шефы… К тому же, сами знаете, Владимир Николаевич, Красноярск – край не жаркий, а людям отдыхать надо… Год назад построили санаторий под Гаграми на полторы тысячи мест… А еще и оборудование обновлять нужно… Сейчас пятый цех будем на капиталку закрывать… И везде деньги нужны…
Они подошли к ряду темных, высоких, пышущих жаром высокотемпературным ваннам – электролизерам. Внутри искрился расплавленный глинозем. После уличного мороза заводской смог спирал дыхание, заставлял дышать резко и часто, с тугим придыханием. На сумрачных стенах цеха плясали оранжевые, горячие блики. Лицо Бельцина раскраснелось, глаза задумчиво уставились на раскаленное нутро электролизера. Когда-то, больше тридцати лет назад пришел он в такой же цех молодым специалистом. На должность начальника сразу не пошел, решил поначалу рабочие специальности освоить, почувствовать, посмотреть на всю эту огнедышащую кухню изнутри. Поработал сперва анодчиком, потом электролизником. Лишь через год, освоив рабочие специальности, согласился стать мастером. Вот оттого и авторитет у него на заводе всегда был непререкаемым – признавали его работяги, уважали. Знали, – не по блату в начальники вылез…
Бельцин задумчиво смотрел на давно уже не виденную им картину и вспомнилась ему его молодость, прошедшая у этих самых раскаленных до бледно-матового цвета печей. Не поворачивая головы к Лукашину, спросил:
– Кто из старых на заводе остался, Иваныч?
– Мартынов, Буданов, Черных, да многие! Это молодежь уходит. Квартиры получили – теперь можно и в кооперативы – овощами, фруктами торговать… А старые за места держатся…
– Пойдем с Мартынову… Поздоровкаемся…
И они направились в соседний цех.
Ещё издали Бельцин заметил сутулую фигуру старого мастера. Тот привычно стоял у высокого ряда электролизников, смотрел на сверкающий расплав. На голове у него была нахлобучена новенькая оранжевая каска, а из-под синей спецовки выглядывала клетчатая рубашка, неуклюже подхваченная под воротник темным галстуком. Бельцин вспомнил, что раньше на работу старик галстук не надевал, по всей видимости сегодня нацепил по торжественному случаю, – ждал, видно, надеялся, что не забудет его бывший ученик. Бельцин подошел к старому мастеру и поздоровался – тепло, с душевностью.
– Здорово, Антон Палыч! – он осторожно привлек старика к груди, похлопал его по сутулой спине. Потом отстранился, разглядывая.
– Здоров, Владимир Николаевич, – степенно отозвался старый мастер, смущенно переступая с ноги на ногу. Бельцин снисходительно дернул тонким ртом.
– Ну ты чего стушевался? Помню, помню я, как ты меня, молодого специалиста натаскивал… Ну? Как здоровье? Как семья, как дети?
Старый мастер расплылся в довольной улыбке, – глубокие морщины веером разбежались по темному, тронутого сильной оспиной, лицу. Ответил с достоинством:
– Все хорошо, Владимир Николаевич… Три внука уже у меня… Скоро правнуки появятся…
У Бельцина удивленно вскинулись вверх редкие брови, а серые глаза возбужденно блеснули.
– Да ну? Ну, твой мужик, дает! – хохотнул он беззаботно. – Целую династию настругал! Где он у тебя?
– В литейном… Начальником…
– Значит, еще до директора дорастет! Нам рабочие династии нужны… Вон Лукашин ему свою должность передаст. А, Леонид Иваныч? Передашь?
И Бельцин, хитро сощурившись, покосился на стоящего рядом директора.
– Пускай сначала подрастет немножко, – сердито ответил Лукашин, сохраняя на лице напускное равнодушие. Окружающие, пряча улыбки, поспешили отвести глаза в сторону и только Егоров, торопясь сгладить возникшую неловкость, спросил:
– Владимир Николаевич, когда митинг начинать будем?
– Сейчас и будем… Леонид Иваныч! – Бельцин снова оглянулся на Лукашина, но теперь уже прямо, не пряча глаз. – Собирай народ! И чтоб присутствовали все! И заводчане, и те, что собрались перед заводом!
– Так все ж не войдут, Владимир Николаевич! – растерянно попробовал возразить директор. – Никаких мест не хватит… Ни сидячих, ни стоячих…
– Уместятся! – жестко отрезал Бельцин и лицо у него вдруг стало непреклонным и властным.
Когда Бельцин взошел на трибуну, он увидел, что к нему обращены сотни лиц из забитого под самую завязку огромного заводского конференц-зала. Люди стояли в проходах, толпились у дверей, задирали головы и напряженно вытягивали шеи, стараясь получше разглядеть и услышать своего именитого земляка…
– Уважаемые красноярцы! – начал Бельцин, потом сделал длинную паузу. – Сибиряки! – бухнул он веско, как молотом по наковальне. Огромный зал разом выдохнул словно гигантский живой организм. – Вы меня давно знаете! Десять лет я был руководителем этого края и все ваши проблемы знаю не понаслышке… Многие из тех, кто находится сейчас в этом зале, помнят меня лично, с некоторыми из них я начинал здесь вместе работать. Поэтому и этот завод, и этот край для меня особенно дороги. Здесь, на этой земле, я сделал свои первые шаги, тут родились наши дети, внуки, здесь лежат наши предки. Здесь наша Родина, за которую мы все вместе с вами в ответе…
Бельцин обвел глазами напряженно внимающий ему зал и громко, уверенно продолжил, – его сильный голос громким эхом заполнял огромное помещение и, казалось, резонировали не только стены, пол, потолок, но и души, и сердца всех, кто сейчас находился в зале:
– Пять лет назад в нашей стране начались реформы… Мы поняли, что многое в нашей жизни надо менять. Поняли, что нельзя слышать только то, что хочется… Нельзя затыкать рот тем, кто видит недостатки, кто хочет изменить страну к лучшему… Нельзя постоянно давить на людей, отбивать им руки – это путь в никуда! Появились новые слова – "гласность" и "перестройка"! И мы поверили, что можем что-то изменить! Поверили тем, кто начал эти преобразования… Но сейчас реформы забуксовали! Забуксовали потому, что ограничились полумерами и консервативные силы снова перешли в наступление. Оказалось, что огромному административно-бюрократическому аппарату, той самой номенклатуре, которая привыкла сидеть на шее у советского труженика, не нужны перемены! Я сейчас приведу лишь несколько примеров и вы сами все поймете… Два года назад нам сказали, что ликвидированы 40 тысяч партийных спецпайков… Вроде бы хорошо! Но это не правда… Продукты, как распределялись в обкомах, так и продолжают распределяться – через буфеты, через столовые, в виде заказов и так далее! Партийным функционерам по-прежнему не надо искать мясо и молоко для своих детей, для них как прежде нет дефицита и цены в их буфетах гораздо ниже, чем в магазинах, тем более, чем у вас здесь на рынке… А значит опять обман! Для номенклатуры – одно, а для народа – другое! Или ещё один пример… Помните, совсем недавно нам обещали обеспечить каждую семью квартирой? Теперь нам говорят, что квартир нет, потому что на их строительство не хватает денег! Это снова обман! Деньги всегда есть на строительство жилья для той же номенклатуры, для их спецполиклиник и спецсанаториев, а страна тем временем продолжает тратить огромные средства на оборону, на глобальные космические проекты, осуществляемые только ради престижа… А в это в то время десятки миллионов людей живут ниже черты бедности! Людям иногда приходиться ждать жилья по 15-20 лет, а когда очередь подходит, оказывается, что лучшие годы уже прошли… Время, когда надо было радоваться жизни, заводить детей, ушло! Снова торжествует двойная мораль, двойной стандарт, – на словах одно, на деле другое! Сейчас нам снова говорят – делайте то, что можете, занимайтесь тем, чем хотите, "разрешено все, что не запрещено!" Но при этом не дают людям ни земли, ни орудий производства! Заявляют, что у нас свобода слова… И при этом расстреливают демонстрацию в Тбилиси! Обещают свободу выбора… И вводят войска в Литву! Нас опять стараются загнать в состояние страха! В извечный приказ "не рассуждать, а выполнять"! Так не должно больше продолжаться! Если каждый из нас не поймет, что все зависит только от нас – ничего не изменится! Поэтому я призываю всех – не ждите, пока за вас решит кто-то другой, действуйте! Центральная власть сейчас бессильна – она фактически сама себя загнала в состояние паралича. Берите власть! Берите здесь, на местах, берите столько, сколько сможете ее заглотить! Нам всем нужна другая, новая Россия! Свободная от рабской покорности и унижения! Вместе мы – огромная сила! Вместе нас не сломать, не усыпить демагогией, не испугать угрозами! Вместе мы победим!
