Марек Лавринович - Солнце для всех
Владек откинулся на спинку сиденья, в его глазах блестели слезы.
— Всегда волнуюсь, когда слышу сирену, — объяснил он. — С самого детства.
И утер слезы рукавом халата.
В отделении неврологии царили тишина и покой. Больные лежали в кроватях или медленно прогуливались по коридору. Если в двух словах, то это были пациенты, имеющие проблемы с мозгами.
Для врачей третьего тысячелетия человеческий организм не представляет собой большой тайны. Они знают, как он функционирует, им все известно о болезнях, знают они и то, что лечение рано или поздно окажется фатальным. Доктора разными способами стараются оттянуть катастрофу, и нередко это им удается.
Но с головой дела обстоят иначе. Понятно, что там, внутри, какие происходят процессы, но даже самых опытных врачей то и дело подстерегают сюрпризы. Сначала специалисты пытаются поставить диагноз, а потом в отчаянии рассылают электронные письма, в надежде, что кто-то на другом конце света имел дело с подобным случаем.
Больные, в головах которых «что-то не так», часто превращаются в странных существ, лишь отдаленно напоминающих людей. Конечно, неврологи знают о людях больше, чем остальные, но это знание, увы, их не обнадеживает.
Одним из таких опытных, утративших иллюзии специалистов был доктор Ястжембский, к которому и препроводили бального из парка. Врач выслушал санитаров, ознакомился с мнением врача «скорой помощи» и, внимательно осмотрев больного, тихо, участливо спросил его:
— Итак, дорогой мой, что же с вами произошло?
Голос и манера речи Ястжембского, а особенно обращение «дорогой мой» расположили нашего героя поделиться с доктором своими переживаниями, рассказать обо всем, что с ним случилось. Врач не прерывал его и ни о чем не спрашивал. Больной говорил путано, но, заметив, что врача не смущает его галиматья, подробно описал пожилую даму, женщину в регистратуре и толстяка Емелека. У него самого пошла голова кругом, и он замолк на полуслове.
— Ну, что ж, мой дорогой, — начал Ястжембский. — С вами приключилась неприятная вещь, но не такая уникальная, как вы полагаете. Идите в палату, поужинайте и ложитесь спать. А завтра мы изучим ваш мозг. Вернее, будем исследовать его разными способами какое-то время. Вы ведь никуда не спешите?
— Никуда.
Доктор нажал кнопку на столе. Через мгновение в кабинет вошла высокая, стройная медсестра.
— В четвертую. Понаблюдаем, обследуем, — сказал доктор.
Больной встал и поплелся за медсестрой. Кровать в палате была аккуратно застелена, на одеяле лежала не слишком элегантная, но чистая и приятно пахнущая больничная пижама. Он переоделся, залез под одеяло и сразу уснул.
На следующий день врачи разных специальностей стали изучать мозг нашего героя. Они исследовали его долго, вдумчиво, так, что основательно замучили пациента. После медицинских процедур в палату зашел доктор Ястжембский и, мило улыбаясь, поинтересовался, нет ли у больного каких-нибудь пожеланий. После двух дней пребывания в больнице пациент воспользовался случаем, чтобы выразить одно свое соображение.
— У меня просьба, пан доктор.
— Слушаю.
— Здесь у всех есть имена и фамилии, и только я один безымянный пациент. Это вызывает затруднения, когда врачи вызывают меня на обследование. Не могли бы вы меня как-нибудь назвать?
— Хм-м… — Ястжембский задумался. — Имена обычно дают человеку родители, а регистрирует их отдел записи актов гражданского состояния. К сожалению, я не прихожусь вам отцом, что, впрочем, было бы невозможно по причине возраста. Сожалею также, что не являюсь служащим загса.
— Но без имени и фамилии очень сложно жить.
— У вас, определенно, есть имя и фамилия. Я не теряю надежды на то, что вы в скором времени их вспомните.
— Может, мне дать временное имя?
— Я поговорю с заведующим, — сказал Ястжембский. — Не такая уж это нелепая мысль.
И вышел.
На следующий день, когда наш герой лежал на спине, гадая, что подадут сегодня на обед, послышались звонок, затем шаги и приглушенный женский смех. Дверь открылась, в палату вошел доктор Ястжембский в халате, надетом задом наперед, а за ним две прелестные, без конца хихикающие медсестры и пухлый дежурный с пластиковым ведерком.
— Дорогой мой, — выразительно сказал доктор. — Я передал твою просьбу заведующему отделением, и он дал добро. Присядь.
Больной сел на кровати.
— Твоя новая жизнь началась двадцать девятого августа. В этот день почитаются многие святые, но прежде всего Ян и Сабина. Поэтому, как твой лечащий врач, нарекаю тебя Яном.
Дежурный поднес ведро Ястжембскому, доктор опустил в него обе руки и плеснул теплой водой на больного и его кровать, стоящую рядом тумбочку и подоконник. Красавицы медсестры присели на кровать и стали целовать его в мокрые щечки. Любопытные пациенты, стоящие в дверях, хлопали и выкрикивали поздравления. В этой суматохе все прослушали гонг, возвещающий об обеде, никто не обратил внимания на скрип развозящей суп тележки, медленно проплывающей по коридору. Ибо что значит даже самый восхитительный суп по сравнению с рождением человека.
Наш герой лежал в кровати и чувствовал себя счастливым. Он больше не был бог знает кем. На его медицинской карте толстым фломастером были написаны две самые замечательные буквы: ЯН.
Несколько дней спустя прелестная медсестра проводила Яна в кабинет Ястжембского. Доктор, обычно отпускающий добрые шутки, задумчиво разглядывал стопку рентгеновских и томографических снимков. Увидев Яна, он вынул из вороха снимок, на котором выделялось разноцветное пятно, и сказал:
— Это ваш мозг. Что вы об этом думаете?
Ян внимательно посмотрел на изображение.
— Симпатично выглядит.
— Слишком симпатично, — грустно подтвердил Ястжембский. — Вот, взгляните на эти папки. — Доктор указал на забитую бумагам полку. — Здесь информация приблизительно по ста мозгам, и в каждом из них что-то не так. А в вашем ничегошеньки нет.
— Ничего? — испугался Ян.
— Ничего, что могло бы указывать на какое-то отклонение или очаг болезни. Я более десяти лет не видел такого идеального мозга.
— Простите… — пробормотал Ян. — Это вас огорчает?
— Да. Не буду скрывать, я огорчен.
— Почему?
— Видите ли, пан Ян, я вот уже два года ищу мозг для исследования и защиты диссертации. В неврологии это непростая задача, и любой мозг не подходит для этой цели. Я надеялся, что именно ваш мозг настоящая находка. А вы меня подвели.
— Простите.
— Это, конечно, не ваша вина. Вначале с точки зрения неврологии ваш случай представлялся исключительно любопытным. Жаль, дорогой друг, очень жаль.
— И что теперь со мной будет?
— Ну что ж… — Доктор беспечно сгреб бумаги в сторону. — Вам незачем оставаться в нашем отделении.
Ян растерялся. Он привязался к доктору Ястжембскому, а теперь из-за дурацкого мозга все к черту.
— Но куда я пойду?
— Ясное дело, мы не оставим вас в таком состоянии. Вас переведут в психиатрическое отделение.
— В психиатрическое? Но я ведь не сумасшедший.
— С точки зрения поведения и мышления, определенно, нет. Я бы даже сказал, что вы удивительно выдержанный человек. Однако вы ничего не помните. Неврологические изменения исключены, следовательно, ваше состояние имеет психическую подоплеку. К тому же там не так уж плохо. Замечательные врачи, интересные случаи.
— Но здесь мне дали имя, — сказал Ян.
— Послушайте! — воскликнул Ястжембский. — Знаете ли вы, что все наши больные мечтают выписаться отсюда?
— Нет…
— Поэтому вы поедете в психиатрическую клинику. Всего вам наилучшего в новой жизни.
В тот же день Ян покинул неврологическое отделение. Шел дождь, машина «скорой помощи» миновала несколько улиц, въехала за большие металлические ворота, объехала клумбу и остановилась перед белой дверью с зарешеченным стеклом.
В приемном отделении Яна уже ждали. Доктор взял его бумаги, долго заполнял специальную карточку, потом дал знак рукой высокому могучему санитару, который выглядывал в окно и ковырял в зубах, и сказал:
— Отделение 3 «Б».
Дежурный врач, который должен был принять Яна, спал. Худая, нервная медсестра долго хлопала его по плечу, прежде чем врач, протяжно зевая, сел за стол и стал изучать принесенные санитаром бумаги.
— Значит, вы ничего не помните? — спросил он и зевнул так широко, что можно было рассмотреть его миндалины.
— Не помню, — подтвердил Ян.
— Это, без сомнения, истерия, — махнул рукой врач. — Зачем вам нужно закатывать истерику и морочить всем голову?
Ян не знал, что сказать.
— Надеюсь, что вам по крайней мере стыдно?
— Стыдно.
— Это хорошо. Идите в седьмую палату к Пианисту. Полагаю, вы спокойный?
