Виктор Пелевин - Жизнь насекомых
Сэм вопросительно посмотрел на Артура.
– Тут дырка должна быть в углу, – шепотом сказал тот. – Обычно наши делают.
Дырка оказалась узкой щелью между рамой и марлей. Артур с Сэмом протиснулись в нее без особого труда, а у Арнольда возникли проблемы с брюхом; он долго сопел и отдувался и пролез только тогда, когда спутники втянули его внутрь за лапки.
В комнате было темно; пахло одеколоном, плесенью и потом. В центре размещался большой стол, покрытый клеенкой; рядом стояли кровать и тумбочка, на которой блестел ровный ряд граненых флаконов. На кровати, в ворохе скомканных простыней, лежало полуобнаженное тело, свесившее одну синюю трикотажную ногу к полу. Оно содрогалось в спазмах неспокойного сна и, естественно, не заметило появления на тумбочке недалеко от своей головы трех комаров.
– Что это у него за татуировка? – тихо спросил Сэм, когда его глаза привыкли к полумраку. – Ну, Ленин и Сталин – это понятно, а почему снизу написано «лорд»? Это что, местный аристократ?
– Нет, – ответил Артур. – Это аббревиатура: «Легавым отомстят родные дети».
– Он ненавидит собак?
– Понимаете, – снисходительно ответил Арнольд, – это сложный культурный пласт. Если я сейчас начну давать объяснения, мы буквально утонем. Давайте лучше, раз уж прилетели, брать пробу, пока материал спит.
– Да-да, – сказал Сэм. – Вы совершенно правы.
Он взмыл в воздух и после грациозного иммельмана над лежащим приземлился на участок тонкой и нежной кожи возле уха.
– Арнольд, – восхищенно прошептал Артур, – ну и ну… Он же беззвучно летает.
– Америка, – констатировал Арнольд. – Ты лети присмотри за ним, а то мало ли.
– А ты?
– Я здесь подожду, – сказал Арнольд и похлопал себя лапкой по брюху.
Артур взлетел и, стараясь звенеть по возможности тише, подлетел к Сэму. Тот пока еще не делал лунки и сидел на буграх кожи, между которыми торчали волосы, походившие на молодые березки.
Сэм встал, прислонился к одной из березок и задумчиво уставился на далекие холмы сосков в густых рыжих зарослях.
– Знаете, – сказал он, когда Артур приземлился рядом, – я много путешествую, и что меня всегда поражает, это уникальная неповторимость каждого пейзажа. Я недавно был в Мексике – конечно, не сравнить. Такая богатая, знаете, щедрая природа, даже слишком щедрая. Бывает, чтобы напиться, долго бредешь сквозь грудной чапараль, пока не находишь подходящего места. Ни на миг нельзя терять бдительности – с вершины волоса на тебя может напасть дикая вша, и тогда…
– А что, вша может напасть? – недоверчиво спросил Артур.
– Видите ли, мексиканские вши очень ленивые, и им, конечно, легче высосать кровь из тонкого комариного брюшка, чем добывать пищу честным трудом. Но они очень неповоротливы, и если вша нападает, обычно все же успеваешь взлететь. А в воздухе может сбить блоха. Словом, это суровый мир, жестокий, но в то же время прекрасный. Я, правда, больше люблю Японию. Знаете, эти долгие желтые пространства, почти лишенные растительности, но все же не похожие на пустыню. Когда смотришь на них с высоты, кажется, что попал в глубокую древность. Но все это, конечно, надо видеть самому. Ничего нет красивее японских ягодиц, когда их чуть золотит первый рассветный луч и обдувает тихий ветер… Боже, как прелестна бывает жизнь!
– А здесь вам нравится?
– Каждый пейзаж имеет свое очарование, – уклончиво ответил Сэм. – Я бы сравнил эти места (он кивнул головой в сторону нависшего над шеей уха) с Канадой в районе Великих Озер. Только здесь все ближе к неосвоенной природе, все запахи естественные… – он ткнул лапкой в основание волоса. – Мы ведь и забыли, как она пахнет, мать-сыра кожа…
По интонации, с которой Сэм произнес последние слова, Артур понял, что тот щеголяет знакомством с русской идиоматикой.
– В общем, – добавил Сэм, – разница примерно как между Японией и Китаем.
– А вы и в Китае бывали? – спросил Артур.
– Приходилось.
– А в Африке?
– Сколько раз.
– Ну и как?
– Не могу сказать, чтобы мне особо понравилось. Такое ощущение, что попадаешь на другую планету. Все черное, мрачное. И потом – поймите меня правильно, я не расист, но местные комары…
Артур не нашел, о чем еще спросить, и Сэм, вежливо улыбнувшись, приступил к работе. Выглядело это непривычно. Он отогнул боковые отростки, его острый хоботок с невероятной скоростью завибрировал и, словно нож в колбасу, погрузился в почву у основания ближайшей березки.
Артур тоже собирался напиться, но, представив себе, как его грубый и толстый нос будет с хрустом входить в неподатливую кожу, застеснялся и решил подождать. Сэм ухитрился попасть в капилляр с первой попытки, и теперь его брюшко из коричневого постепенно делалось красноватым.
Поверхность под ногами дрогнула, донеслось тихое мычание выдоха – Артур был уверен, что тело сделало это по своим внутренним причинам, без всякой связи с происходящим, но все же ему стало чуть не по себе.
– Сэм, – сказал он, – сворачивайтесь. Тут вам не Япония.
Сэм не обратил на его слова никакого внимания. Артур поглядел на него и вздрогнул. Пушистое рыльце Сэма, минуту назад бывшее осмысленным и интеллигентным, странно исказилось, а выпуклые волосатые глаза, обведенные похожей на оправу тонкой черной линией, перестали выражать вообще что-либо, словно из зеркала души превратились в две угасшие фары. Артур приблизился и слегка толкнул Сэма.
– Эй, – настойчиво сказал он, – пора.
Сэм никак не отреагировал. Тогда Артур толкнул его сильнее, но тот словно врос в почву. Его брюшко продолжало надуваться. Вдруг тело под ногами заворочалось и издало хриплый рык. Артур в панике подпрыгнул и заорал что было мочи:
– Арнольд! Сюда!
Но Арнольд, встревоженный суетой и криками, уже подлетал сам.
– Что ты звенишь на всю комнату? Что случилось?
– Что-то с Сэмом, – отвечал Артур, – его, по-моему, парализовало. Никак растолкать не могу.
– Давай его под крылья. Ага, вот так. Осторожно, ты ему на лапку наступил. Сэм, лететь можете?
Сэм слабо кивнул. Кожа, на которой они стояли, затряслась и стала крениться вправо.
– Быстро вверх! Он встает! Сэм, машите крыльями, потом поздно будет! – кричал Артур, поддерживая погрузневшее туловище Сэма и еле успевая уворачиваться от его крыльев, бессмысленно ходящих взад-вперед.
Наконец, кое-как удалось сесть на тумбочку. Тело поднялось с кровати, нависло над комарами, и в страшной тишине из-под потолка на них черной тенью понеслась огромная ладонь. Когда Артур с Арнольдом уже собирались швырнуть Сэма навстречу судьбе и взмыть в разные стороны, ладонь изменила направление, метко схватила один из стоящих на тумбочке флаконов и исчезла вверху; раздался далекий рев пружин; тело опять закачалось на койке.
– Артур, – тихо спросил Арнольд, – ты не знаешь, что в этих флаконах?
– А это лес, – вдруг сказал Сэм. – Русский наш лес.
– Какой лес?
– Кипр шипр, – непонятно отозвался Сэм.
– Сэм, вы в порядке? – спросил Арнольд.
– Я? – зловеще усмехнулся Сэм. – Я-то в порядке. А вот с вами порядок мы еще наведем…
– Надо его на воздух быстрее, – озабоченно сказал Артур.
Арнольд кивнул и попытался поднять Сэма, но тот хлестнул его крылом по рылу, взмыл в воздух, понесся к окну и с невероятной ловкостью проскочил сквозь узкую щель между рамой окна и марлевым экраном, за которым уже синели сгустившиеся южные сумерки.
Утро следующего дня было тихим. Сползающий с гор туман затекал в кипарисовые аллеи, и сверху казалось, что под его поверхностью, рассеченной параллельными зелеными дамбами, нет никакого дна, а если и есть, то очень далеко. Редкие прохожие казались чем-то вроде рыб, медленно плывущих на небольшой глубине; их очертания были неясными, и Артур с Арнольдом уже два раза снижались напрасно, приняв за Сэма Саккера сначала размокшую коробку от телевизора, а потом маленький стог сена, накрытый куском полиэтилена.
– Может, сел на попутку и в Феодосию уехал? – нарушил молчание Артур.
– Может, может, – отвечал Арнольд. – Все может.
– Гляди, – сказал Артур, – не он?
– Нет, – всмотревшись, сказал Арнольд, – не он. Это статуя волейболиста.
– Да нет, дальше, у ларька. Из кустов выходит.
Арнольд увидел крупный предмет, издалека похожий на большой навозный шар. Предмет вывалился из кустов, покачиваясь, докатился до скамейки и плюхнулся на нее, вытянув вперед странно тонкие ноги.
– Садимся, – сказал Арнольд.
Через минуту они вышли из-за пустого газетного ларька, оглядели три или четыре метра видимого пространства и сели на лавку по бокам от толстяка. Несомненно, это был Сэм, но от того Сэма, который вчера вечером стоял на балконе пансионата, он отличался очень сильно. Дело было не в увеличившемся животе – эта обычная для комаров трансформация не заслуживала внимания, – а в лице, которое, оставаясь тем же самым, казалось теперь чем-то набитым, но не так, как, например, фаршированный яблоками гусь, а скорее как фаршированное гусем яблоко.
