Роман Сенчин - Полоса
Особо всем этим никто не возмущался, тем более что всю страну лихорадило. Думали: полихорадит и отпустит. И вернется как было. Да и логика в сокращениях рейсов, работников все же имелась. Хоть сердце сопротивлялось, но голова упорно находила логику. Защищала этим сердце, что ли…
Потом как-то незаметно перестала работать система оповещения пассажиров, и не раздавалось больше из динамиков бодрое и внушительное: “Уважаемые пассажиры! Объявляется посадка…” Потом закрыли туалет — система канализации оказалась слишком накладной, — люди стали ходить в сортир на улице. Потом отключили световое табло. Потом прекратились полеты в Сыктывкар, Ухту, а в Печору самолеты стали отправляться два раза в неделю; связь с мелкими населенными пунктами района осуществлялась от случая к случаю, — кто-то тяжело заболевал, спецгруз нужно было доставить, строительную или дорожную бригаду…
Штат все сокращался и сокращался. Большинство специалистов уезжало на юг, в города, другие находили работу в поселке, третьи на пенсию выходили.
Когда в девяносто шестом Шулину предложили должность начальника аэропорта, там работало двадцать семь человек. Мысленно оглядевшись и перебрав их, оценив, он понял, что остался один действительно способный занять эту должность, и согласился.
И даже тогда катастрофой не пахло. Просто было отсечено все вроде бы необязательное, но необходимое для функционирования сохранилось. Парк из трех Ан-2 оставался, связисты, метеорологи выполняли свои обязанности, касса продавала билеты, техники осматривали прибывающие самолеты, заправляли горючим, а при необходимости могли дать срочный ремонт… И потому известие, поступившее в конце девяносто восьмого, когда установилась зимняя дорога в большой мир (специально дождались, что ли?), что аэропорт “Временный” расформировывается, а на его основе оборудуется вертодром, стало ударом. Вот тогда действительно бахнуло, лопнуло.
Хорошо запомнилось, как улетала из “Временного” тройка Ан-2. Летчики погрузили свои вещи, кое-что нужное для самолетов. Попрощались с Шулиным, с теми несколькими мужиками, женщинами, с ребятишками, кто пришел на аэродром… Жили здесь летчики как чужие, в гостинице, тяготились долгими сменами в этом поселке, а теперь выглядели словно на похоронах. Да и провожающие… И вот забрались в самолетики, завели моторы, погрели минут пять… Первая “Аннушка” побежала по полосе, подрагивая крыльями. Взлетела. Побежала вторая, за ней — третья. Женщины зарыдали, кто-то из мужиков снял шапку…
Некоторое время — дни, недели, наверное, — Шулин не мог поверить. Как это? Значит, больше не сядут на полосу самолеты, не взлетят. Не спустятся по трапу пассажиры, а вслед за ними пилоты и, кроме Ан-2, конечно, — стройненькая, одним своим видом дарящая радость, стюардесса.
Да, не мог поверить. Принимал и отправлял вертолеты, и говорил себе, что это так, из-за дефолта. Где-то обваливаются банки, падает курс рубля, разоряются бизнесмены, растет государственный долг, и вот у них тоже ухудшение. Пройдет, все вернется, восстановится.
Земляки тоже не верили, при встрече спрашивали, когда вернут самолеты. И тогда Шулину становилось стыдно, — стыдно было отвечать, что не знает, стыдно, что именно при нем погиб аэропорт, что среди восьми оставшихся в штате сотрудников его жена. Вроде как по блату она уцелела… Но, впрочем, от этой последней причины стыдиться Шулина вскоре избавили — штат сократили до трех человек: начальника и двух сторожей. А в две тысячи третьем, когда аэропорт “Временный” вычеркнули из реестра гражданских аэропортов Российской Федерации, остался один Шулин. И начальник, и кассир, и диспетчер, и сторож… А что? — вертолет приземляется, забирает пассажиров, поднимается. Зачем лишние люди, лишняя трата финансов на зарплаты?
В конце две тысячи восьмого, когда бушевал очередной финансовый кризис, уволили и Шулина. Точнее, перевели на договор.
2
В последнее время Алексея Сергеевича все чаще, да почти постоянно, донимали воспоминания. Конечно, не сидел он на лавочке, погруженный в них, но когда занимался делами в ограде или шагал по улице, когда пытался уснуть вечером — вдруг возьмет, да и накатит прошлое. И далекое, и совсем недавнее.
Да, прощелкали годы, как распаренные орехи на здоровых зубах, и вот уже пятьдесят два. Дети выросли и разъехались — сын в Сыктывкаре, дочь в Ленинграде. С той поездки все мечтала, еще девчонкой, там жить, и вот сбылось. Муж у нее, дочке три года, денежная работа…
И сын, и дочь ненавязчиво, но часто и, кажется, искренне предлагали родителям переехать. Что уже здесь? Да, привыкли, жизнь прожили, но ведь тяжело. Купить квартиру хоть в Печоре, а лучше в Сыктывкаре; можно и южнее что посмотреть. Наверняка в Костроме, Вологде, Кирове найдется подходящий вариант. Деньги соберут, деньги вообще-то есть. Или на родину Алексея Сергеевича вернуться. Климат там мягкий. Родня…
Выслушав детей, Мария смотрела на Шулина, она всегда на него смотрела в сложные моменты, с первых же дней замужества зная, что он — главный. (Конечно, бывали размолвки и даже ссоры, возникала усталость друг от друга, но ссоры быстро гасились, усталость исчезала. Да и как долго дуться, когда друг без друга невозможно.) Шулин под ее взглядом ежился и отвечал сыну или дочери:
— Куда теперь мотаться… Судьба нас здесь соединила… Да и неплохо нам с мамой здесь. Да, Маш?
Жена кивала, правда, без большой готовности. Ясно, хотелось под старость лет поселиться в квартире с водопроводом и ванной, теплым туалетом. И, честно признаться, сам Алексей Сергеевич тоже в принципе был не против. Главное, что останавливало: стыд. Ведь он оказался последним начальником аэропорта, и теперь, когда аэропорт закрылся, решив уехать, вроде бы предавал местных. Прибыл, дескать, когда все было хорошо и прочно, доработал до развала, а теперь, с приличным северным стажем для большой пенсии, отбыл в теплые края, в цивилизацию…
Рассуждать и размышлять Шулин не умел. Не понимал, как кто-то может напряженно о чем-то думать, выбирать; к нему решения приходили быстро, даже не приходили, а словно бы находились в нем и в нужный момент высвечивались. Когда ему объявили, что аэропорт закрывается, не выбирал, что теперь делать, а продолжил считать себя начальником всего хозяйства, а не просто вертолетной площадки — участочка бетона пятьдесят метров на пятьдесят.
Шулин так и следил за складом, где хранилось необходимое для приема и отправки самолетов, для их экстренного ремонта, сохранял обстановку аэропорта вплоть до пустого газетного автомата, стендов, давно погасшего табло. В меру сил заботился о полосе. И это удивляло и злило многих его земляков.
Кажется, один только Саня Рочев разделял шулинское упорство. Часто, встречая, останавливал и полушепотом говорил:
— Правильно. Держи, Леха, а то захватят. Эти, американцы с китайцами только и ждут ведь, когда ослабнем совсем. Потом налетят и сожрут. Как Панаму, помнишь? Гренаду… Сейчас Ирак вон… Сожру-ут. Как котиков морских дубинками перебьют.
Но Саня — он и есть Саня, местная голытьба. По юности отморозил пальцы на ногах, теперь шаркает по поселку туда-сюда, пенсию получает, от безделья философствует.
Временный расположен в низине на берегу Изьвы. Много раз в советское время пробовали оборудовать тротуары, благоустроить улицы. Но болотина съедала гравий, а деревянные настилы через две-три зимы превращались в труху. Многие дома кривились, одним краем оседая в жижу, некоторые так и целиком медленно погружались. Пройдешь мимо низенькой избы — окна почти у земли — и вспомнится, что лет двадцать назад это был высокий дом с завалинками… Вырыть сухой подвал во Временном являлось целой наукой…
Фундаменты под школу со спортзалом, двухэтажную гостиницу, склады строили такие, что случайный человек мог подумать: на этом месте будет возведен небо-скреб… Любой клочок твердой почвы был для временцев бесценным.
И вот неподалеку лежит почти полтора километра отличной бетонки, стоит крепкое, просторное здание, еще несколько сооружений, а использовать их не разрешает уже непонятно кто. Бывший начальник бывшего аэропорта, а теперь просто шишка на ровном месте.
Когда-то взлетно-посадочная полоса была огорожена колючей проволокой. Но деревянные столбы давно сгнили и повалились, колючка изржавела. Металлический забор перед центральным зданием еще держался, но ничего не защищал. Обойди его справа и слева, и попадешь на территорию. И потому людей очень забавило, что Шулин запирал ворота на большой навесной замок. Даже шутка появилась: когда кто-нибудь говорил, что у него все надежно, ему тут же отвечали: “Аха-аха, как ворота у Шулина!”
Но как не нелепы были эти бесполезно запертые ворота и кусок забора, они, наверное, останавливали людей от того, чтобы залезть в здание, стащить полезное, просто напакостить, стекла побить.
