Александр Васинский - Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века
Он опасливо привстал со стула, бросил беглый взгляд в сторону Симы: не поняла ли она? Но Сима уже давно (заказов сегодня вообще не было) смотрела от нечего делать в окно: так кошка, живущая на верхнем этаже многоэтажной коробки, следит с подоконника за жизнью нижнего мира, вздрагивая всем телом, прядая ушами при особо интересных событиях и звуках. Сима повела слегка бровью, силясь успеть прочитать на проезжавшем троллейбусе рекламу на иностранном языке, потом еще раз скользнула взглядом по фигуре топтавшегося среди деревьев возле мусорного контейнера подозрительного типа в длиннополом плаще с необъятными плечами. Сима его заметила тут еще до обеда, но потом ей пришло в голову, что это человек из спецслужб, несущий вахту наружного наблюдения близ режимной трассы по Кутузовскому и дальше на Рублево и Крылатское… Не успела Сима инстинктивно зауважать его, как он вдруг, блин, сильно уронил себя в Симиных глазах: с вороватым видом зашел за мусорный контейнер, пристроился там и с минуту питал гидроэнергией темную, петлявшую по неровному асфальту змею.
Сима оскорбленно глядела на то, как вздувшаяся отороченная пеной голова змеи ткнулась в подножье грязной ледяной глыбы, которая с первых теплых апрельских дней сочилась под уклон какой-то грязью и почему-то не уменьшалась в размерах. Сима с ненавистью досмотрела, как качок вышел из-за мусорного бака, застегивая на ходу ширинку, и вернулся к трассе.
Приемщица будто была оскорблена в личных чувствах. Когда она перевела взгляд от окна на Савушкина, ее лицо еще было во власти отрицательных эмоций, которые Коля, конечно, принял на свой счет и стал быстрее протискиваться между столом и стулом, по пути он похлопал с одного бока покосившуюся стопку обработанных документов — вроде бы для порядка, а на самом деле для того, чтобы спрятать свое смущение. Ему почему-то казалось: знай Сима о том, по какой надобности он выходит, и это автоматически наведет ее воображение на соответствующие видения, что неизбежно породит мысль о наличии у него инструментария для отправления надобности и тому подобной похабщины и стыдобы. Это смущение, господа, было большой проблемой Коли. Вы пожимаете плечами, вы переглядываетесь, вы не понимаете таких людей, как Коля, а вот Коля страдал. За ним вообще водились странности на этой почве. Даже мальчиком он стеснялся спокойно стоять в очереди в вокзальные туалеты в залах ожидания, где обычно к туалетному блоку ведет общая смешанная очередь, раздваиваясь метра за 3–4 до дверей с буквами «Ж» и «М». Люди в этой очереди обретаются без всякого стеснения, сидят, бывает, на вещах, едят пирожки и мороженое, военные, гражданские, женщины с детьми и без, старухи с сумками — все вперемешку, очередь движется, люди читают газеты, отходят, занимают очередь, разговаривают о том о сем как ни в чем не бывало, и лишь Коля внутри себя сгорал от стыда, думая об одном: как они могут, когда им все ясно, зачем и для чего идет каждый к своей двери. Конечно, такое воображение нельзя назвать нормальным. Видимо, в Коле сидели какие-то творческие задатки художника или хореографа, может быть, задатки практолога человеческих душ типа писателя Владимира Сорокина. Только судьба поленилась с ним повозиться, не дав Колиному воображению обрасти художническим или словесным дарованием, и повела реутовского мальчика Колю Савушкина хоженой тропой сперва юного натуралиста при Доме пионеров, а потом в местное медучилище по линии паразитологии. Но странная подростковая застенчивость осталась навсегда при нем.
Возможно, такие вещи из кассы редких человеческих странностей, но я, господа, знал довольно красивую молодую женщину, которая на людях, в компаниях никогда не садилась ни на стул, ни на диван, ни в кресло. Мне понадобилось восемь лет ухаживать за этой женщиной и потом сделать ей сложносочиненное предложение (которое она приняла), чтобы войти в понимание этой странности. Оказывается, она жила с мыслью, что сам факт сидения с неотвратимой очевидностью обнаружит у нее наличие того, что обнаружить ей было почему-то непереносимо стыдно. Кто-то опять пожмет плечами, скажет, что это психоз, как, мол, можно стесняться естественного, данного природой телоустройства? Тем не менее она ужасно смущалась, и как же я понимаю изгибы и извивы такой застенчивости!
Надо ли говорить, что Сима не заметила ни терзаний, ни самого ухода Коли. Коля крался мимо дверей по коридору пока совершенно никем не замеченный. У них в конторе шел плановый ремонт, пол был застелен ворохами газет. С неудовольствием Коля перешагнул через мятый и забрызганный белилами номер «Советской России», которую выписывал и уважал за политическую смелость, при этом он высоко и неловко поднял ногу вверх, что неожиданно вызвало смешок откуда-то сверху и сбоку. Коля вздрогнул. Он не заметил стремянки. Это оттуда прыснули два существа в ватных штанах и в платках, закрывавших пол-лица. Они держали в руках длинные кисти для побелки. Прыснули и осеклись, обнаружив свою принадлежность к смешливому и неиспорченному еще племени пэтэушниц-отроковиц иногороднего и сельского набора.
Туалеты располагались за дальним углом коридора, причем мужской был как раз напротив женского, дверь в дверь. Только на женской половине висела на дощечке свеженарисованная дамская головка в профиль с пышной шевелюрой рыжих волос, а на мужской половине, тоже на дощечке, но побуревшей и треснутой, торчал обшарпанный сапог со шпорой. Надо думать, что до ремонта на женской двери красовалась туфелька-лодочка на высоком каблуке и, может быть, с бантиком, и это предполагало, что скоро все приведут в соответствие и на мужской двери супротив женского профиля появится жгуче черная усатая голова с трубкой во рту.
Савушкин не был бы Савушкиным, если б в тот момент, когда он уже тянул руку к двери с сапогом, из женского туалета не вывалилась инспектор Хрипунова, женщина болезненно тучная, деловая, наделенная громким бесцеремонным голосом. Закрывая дверь, она заслонила собою весь проход. При этом ее зад был отклячен, она тяжело дышала, лицо еще хранило след недавней муки и одышливости. Коля вжался в стену, пропуская женщину. Но Хрипунова увидела Колю и, взяв его за пуговицу, этим своим голосом сказала: «Что-то я тебя, Коля, утром искала… забыла… ну да ладно» и отпустила пуговицу, глядя на него долгим взглядом. Савушкин понял ее взгляд как догадку, что из двух возможных вариантов, почему Коля здесь у туалета, Хрипунова наверняка остановилась на самом неприятном, тяжелом варианте. Вот была в ее взгляде эта несомненность. Несомненность в том, что Коля пришел к сапогу не по той быстротечной нужде, которую называют в обиходе малой, а по другой — большой, тяжелой, натужной, некрасивой, с выпученными, как при родах, глазами, с неприятным аудио-органолептическим сопровождением. Как вы понимаете, Хрипунова, как и Сима, ни о чем таком не думала и ничего такого не представляла. Отпустив его пуговицу, она притворила дверь с женской головкой и тяжело отчалила, как хотя и опорожненная, но неуклюжая большегрузная баржа.
В прихожей туалета Коля немного пришел в себя. Из заляпанного белилами зеркала на него смотрело нелепое, наполовину скрытое как бы мыльной пеной лицо. Коля бросил взгляд поверх и чуть правее: там кто-то вывел по влажным еще белилам зеркальную надпись: «Дахау для тараканов». Он вспомнил, что такое же заляпанное зеркало было в прихожей семейного общежития, когда он почти десять лет назад переехал из своего Реутова в Москву, к жене Нине. Там тогда тоже шел ремонт, и Коля, увидя в том зеркале свое частично изъятое белилами отражение, с грустью подумал, что ничего хорошего его здесь не ждет.
3Приближается момент решающего объяснения, господа. Еще немного терпения, и я посвящу вас в подробности трагедии. Еще совсем, совсем немного.
Окно туалетной кабинки, куда зашел Савушкин, выходило на Триумфальную арку, которая была развернута к Коле под некоторым углом. Богиня победы Ника не смотрела в его сторону, но Коля все-таки повернулся к ней вполоборота и сместился чуть правее в глубь кабинки, чтобы быть наверняка вне досягаемости ее даже случайного взгляда. Убедившись, что теперь его никто видеть не может, он расставил перед унитазом ноги. По обыкновению сосредоточился. Начал сворачивать одну за другой головки всем пуговкам ширинки, собираясь запустить руку в образовавшуюся прорезь и с привычной отягощенностью в ладони выпростать наружу из подбрюшья своего тяжеловеса.
Тут надо предварительно известить читателей, что мужское достояние Коли Савушкина было не просто больших, а прямо-таки небывалых размеров, так что, живи он во времена царя Петра, плавать бы этому достоянию в «Кунсткамере» в спирту в отделенном от туловища виде внутри стеклянной банки в качестве причудливого произведения натуры.
Но и тут была бы проблема со стеклотарой.
