М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2
Луговой стоял, не шевелясь, глядел, не моргая, в глаза Кузину, а тот, несколько изменив замах, чтобы ловчее ударить сбоку, снова отвел руку с топором. Кузину самому показался этот жест театральным. Некоторое время было слышно только прерывистое дыхание профессора. Он сам слышал свое дыхание точно некий посторонний шум, и словно зритель, наблюдающий представление, подивился, до чего взволнован человек с топором. Никудышный актер, освищут его. И правильно сделают, что освищут. Я смешон, подумал Кузин, я смешон ему, он уверен, что я не смогу его ударить. Он слышит, как я тяжело дышу, и понимает, до чего я взволнован. Бессердечный старик он уверен, что всегда будет сильнее меня. Сейчас я ударю его, думал он, я должен его ударить, и сцена, пожалуй, переменится. Какой в точности эффект произойдет от удара топором по голове, он, разумеется, не знал. Он никогда прежде не бил людей топором по голове и вообразить последствий не мог, не знал, как прорубается череп и как расходится теменной шов, как из прорехи в голове валится серая каша мозгов, но из читанных в юности книг выплывали пугающие картины. Сейчас я сделаю это, сказал он себе. Пот тек по топорищу, пот вытекал между его крепких пальцев, и топорище скользило в ладони. Он сжимал топорище крепче и все отводил и отводил руку назад. С размаху ударить, рубануть наотмашь. Кузин был добрый человек, причинить боль сознательно не умел. Пауза длилась, Кузин все стоял с занесенным оружием, а Луговой перед ним - с улыбкой.
- Вы, кстати, должны продумать свой уход, Борис Кириллович, - сказал Луговой спокойно; он не отводил взгляда от глаз Кузина. - Проблема серьезней, чем вам кажется. Вы, полагаю, не собираетесь идти в милицию каяться, и проводить остаток дней в колонии строгого режима не расположены. Сколько вам лет, кстати говоря?
Как ни взволнован был Борис Кириллович, он усмехнулся, не удержался.
- Время тянете? - спросил он. - Заговорить меня хотите? Не выйдет.
- Шестой десяток, полагаю? - продолжал Луговой. - Деятельных лет осталось от силы десять-двенадцать, не так ли? Будьте уверены, за государственного мужа вам такой срок навесят и в такой зоне, что и вообразить вам, Борис Кириллович, трудно. Вы об этом даже и в книжках не читали, и по телевизору вам такое не показывали. Вас, полагаю, никогда прежде не насиловали уголовники, вас не совали головой в парашу? А именно это вам придется многократно и ежедневно переживать. Вряд ли человек с вашей нежной душевной конституцией такое выдержит. Следовательно, выход один - удариться в бега. Бегать умеете?
Он заговаривает меня, думал Кузин, он специально так много говорит, чтобы я растерялся и упустил момент. Или правда охрану ждет. Надо остановить его, да, надо бить, да, надо ударить его прямо сейчас. Сейчас я его стукну.
- Вы продумайте хорошенько, как уходить. И смотрите, это опять-таки практический совет, не наследите. Вы мне сейчас голову разрубите - и тут такая грязь будет, столько крови натечет - поневоле запачкаетесь. Не угадаешь, под каким углом и куда брызнет. Да еще мозги, такая липкая субстанция. В крови запачкаетесь, в мозгах перемажетесь, из дому вас консьерж не выпустит, а если выпустит, так прохожие на улице остановят. Вы будете, как в фильмах ужасов, оставлять на тротуаре кровавые следы. Вы же интеллигент, прогрессист, западник, а никак не вампир - к чему вам такие спецэффекты, а? Подумали вы об этом, Борис Кириллович? Я бы на вашем месте потом - если время позволит - принял бы ванну. Можете воспользоваться эвкалиптовым мылом - прекрасная вещь, привожу с Лазурного берега; мыло найдете в бамбуковом шкапчике. Освежитесь - и потом можете переодеться в мое, загляните в гардеробную, там довольно сносный выбор костюмов; предпочитаю «Армани»; подойдет ли вам мой размер, не уверен, вы мужчина представительный. В любом случае, для экзекуции, думаю, лучше перейти в ванную комнату: с точки зрения последующей уборки - практичнее.
- Прекратите паясничать, - сказал на это Кузин.
- Да что вы, Борис Кириллович, я и не думал даже. Решил вам облегчить задачу - и только. Несколько практических советов, вот и все. Одежду свою кровавую здесь не бросайте - вас по одежде быстрее отыщут. Конечно, - сокрушенно заметил Луговой, - отыщут все равно. Но день-два можете выгадать. Эмиграция? Бегство? Решение ответственное. Все шаги продумали?
- Замолчите.
- Да ради бога. Бейте, чего тянете. Бейте - я и замолчу. Давайте, давайте.
Он еще будет командовать, когда мне его ударить. Он и здесь останется моим начальником. Борис Кириллович вспомнил истории об отчаянных красных комиссарах, командовавших собственным расстрелом. Некстати всплыла в памяти и книга, популярная в его юности книга «Овод», в которой герой на собственной казни командовал взводом и приказывал солдатам: «Пли!»
- Если уходить, то через Украину, - заметил Луговой, - ни в коем случае не берите билет в Париж или Берлин, вас с рейса снимут. Я вам ответственно говорю. Первым делом они перекроют для вас отход на Запад - это естественно. И носу не показывайте в Шереметьево. Аэропорты для вас - верная смерть. На автобусе до Калужской области, через Малоярославец (помните кампанию двенадцатого года?), а оттуда - пересадками, на попутках - к хохлам. Бывали на Украине?
- Да, - машинально ответил Кузин.
- Теперь Украина уже не та. Прошляпили Украину. Отдали - в обмен на демократию, разменяли, как три рубля. Была Украина - и на тебе, вся вышла. Хохлов жалко, неплохие, в сущности, люди. Однако это к делу не относится. Для вас состояние дел на Украине скорее выгодно. Легче скрыться. Сначала - в Житомир, оттуда к польской границе, а оттуда уже на Берлин. Впрочем, может быть, у вас визы нет. Вот ведь незадача.
- Визы нет, - машинально сказал Борис Кириллович, но тут же поправился, - но дело не в этом. Ни к чему мне виза. И вам визы теперь тоже не помогут.
- Это верно, - согласился Луговой.
Он замолчал, и молчал долго, и Борис Кириллович почувствовал, что ему недостает голоса Лугового. Пока длилась театральная беседа, его собственное положение - немолодой, полный мужчина стоит посреди гостиной с занесенным для удара африканским топориком - не казалось таким нелепым. Луговой каждой фразой словно находил оправдание для этой несуразной сцены. Стоило наступить тишине, и Борис Кириллович вновь увидел себя со стороны: смешное выходило зрелище, несолидное. Бить его надо, бить - и бежать отсюда. Через Украину? Самые близкие соседи, те же славяне, но уже другие, западные славяне, они примут и поймут. Кто там сейчас премьером? Мысли скакали, и фамилия прогрессивного премьера не всплывала в памяти. Хороший какой-то человек к власти пришел, прогрессивный. К ним, туда, к освободившимся братьям - они знают, что такое свобода. Совет хорош. Да, именно так, как всегда и бежали из этой проклятой страны, к вольнице, к запорожцам. Один отсюда путь, из этой чертовой России - на Запад, через хохляцкие степи. Можно, впрочем, и срезать угол - до литовской границы. Так бежал Курбский, первый русский диссидент. До Пскова на автобусе доберусь, а там попутками, на грузовиках до литовской границы. Ни с какой машиной не ехать больше пятидесяти километров, петлять, сбивать со следа. И пойду к литовской границе, не к польской. Может, в Литве и остаться, зачем нужен Берлин? Литва свободная теперь, гордая, Литва не выдаст. Может быть, и работать получится в Литве, книгу написать. Глядишь, и кафедру в университете дадут. Расскажу студентам о броске в цивилизацию. Можно было бы неплохую историософскую книгу сочинить в Литве. И заголовок сам напрашивается. «Литва - будущее России». Недурно можно завернуть. Борис Кириллович по обыкновению несколько увлекся прожектированием, но суховатое покашливание Лугового вернуло его к реальности.
- Маршрут разрабатываете? - поинтересовался Луговой. - Увлеклись, я вижу. Не забудьте жену захватить. Нравы теперь в Московии суровые - вас не достанут, жене солоно придется.
А Ирина-то, Ирина моя. С собой брать? А дочка? К бабушке? Всю жизнь без папы и мамы? Девочки мои милые, беззащитные мои девочки - оставить их страшно, с собой брать еще страшнее. А ну как выдаст Литва? Выдаст, выдаст. Припугнут их - они и выдадут. Или так - по дружбе. Станут какую-нибудь общую скважину копать, совместный порт строить, протокол о намерениях подпишут, и скажет один премьер за ужином другому премьеру: а ну-ка, брат, выдай нам Кузина, сукиного сына. Ну что тебе стоит - выдай! Даром, что ли, мы алюминиевый карьер вместе осваиваем? И выдадут! Враз выдадут - на убой. Девочки мои, бедные прекрасные девочки. Для чего вам было рождаться в этой бесправной, беспощадной стране. Некуда деться. Некуда бежать. Везде - болото.
- Или бегите через Литву, - будто бы подслушав его мысли, сказал Луговой, - а что? Вариант неплох. Так кстати сказать, Шагал из России уходил. Напрямую в Париж его бы не отпустили: так он, голубь, по приглашению посла Бальтрушайтиса - был такой поэт, средней руки поэтишка - сначала в Вильну шмыгнул, а уж оттуда - в Париж. Путь наезженный. Все Отрепьевы так-то и драпают. Бегите и вы, Борис Кириллович. Литва для вас - самое место.
