Альбер Коэн - Любовь властелина
Она прикрыла за собой дверь и медленно подошла, остановившись возле кровати. По тому, как она сжала кулаки, и по ее торжественной походке он понял, что она решилась на что-то необычное. Она опустила глаза, сосредоточилась и спросила, можно ли прилечь рядом с ним. Он подвинулся, давая ей место.
— Мне надо сказать тебе что-то очень серьезное, — начала она, взяв его за руку. — Это тайна, которую мне слишком тяжело хранить. Любимый, не суди меня слишком строго. Я не любила своего мужа, я считала себя ненормальной, я была одинока. Могу ли я все тебе открыть?
Он не ответил. Внезапный прилив крови ударил по легким, перебил дыхание, не дал сказать ни слова. Он знал, что она ждет от него, чтобы он что-то произнес, чтобы она спокойно могла продолжать, но знал еще, что, если он заговорит, ее ужаснет звук его голоса, и она не сможет больше говорить. Он кивнул, погладил ее по плечу.
— Скажи, любимый, между нами ничего не изменится после этого?
Он покачал головой, что означало нет, сжал ей руку. Но он чувствовал, что нужно что-то ответить, успокоить ее, чтобы она могла рассказать все, что хотела. Глубоко вздохнув, дабы унять волнение, он улыбнулся ей.
— Нет, дорогая, между нами ничего не изменится.
— Ты выслушаешь меня как друг?
— Да, дорогая, как друг.
— Это ведь все было до нашего знакомства, ты понимаешь.
Это тело рядом с ним внушало ему ужас. Но он все равно погладил ее по волосам.
— Ну да, и унылая жизнь рядом с нелюбимым человеком.
— Спасибо, что ты смог меня понять, — сказала она и улыбнулась краем губ, улыбнулась достойной страдальческой улыбкой, которая вывела его из себя.
— И долго это длилось? — спросил он, продолжая гладить ее по голове.
— На следующий день после того, что было в «Ритце», я ему, естественно, написала, что все кончено.
— Ты видела его после этого?
— Ох, нет, конечно!
У него стучали зубы, он закусил губу, чтобы сдержать ярость. Она еще пытается изобразить оскорбленное достоинство! За все заплатит.
— Когда ты видела его последний раз?
Она не ответила, взяла его за руку. Этот благородный жест его взбесил. Но, спокойствие. Сначала нужно все узнать.
— Я не помню, — прошептала она, опустив глаза.
— В тот день, когда в «Ритце»?.. — тихо спросил он.
— Да, — едва слышно проговорила она и сжала его руку.
— В какое время?
— Я правда могу все тебе рассказать?
— Да, любовь моя.
Она поглядела на него, благодарно улыбнулась — едва-едва, поцеловала ему руку.
— Перед тем, как уехать из Колоньи, я ему позвонила, чтобы сказать спокойной ночи, чтобы сказать, что я еду вслед за своим мужем в «Ритц», и он умолял меня заехать хоть на секундочку.
— И ты поехала туда? — Да.
— И что было дальше?
Она не ответила, опустила голову. Он столкнул ее с кровати, и она упала на пол, и продолжала смешно, как кукла, сидеть на полу, ее халат задрался, оголив ляжки. Ужасны эти половые признаки. Уже использованные к тому же, подержанные вторичные половые признаки.
Не вставая с места, она одернула халат — он сжал кулаки и прикрыл глаза. Она осмеливается быть стыдливой! Значит, в тот вечер перед приездом в «Ритц» она переспала с другим и три часа спустя осмелилась поцеловать ему руку, руку незнакомца, которым он был для нее, губами, еще влажными от слюны другого мужчины! Она спала с ним, спала, и три или четыре часа спустя, когда они приехали к ней, в ее маленькую гостиную, она изображала девственницу возле пианино, играла ему хорал, а оказывается, четырьмя часами раньше эта исполнительница Баха валялась с раздвинутыми ляжками! Отпустите меня, мне нужно подумать над тем, что случилось, сказала она ему в ту ночь, расставаясь с ним, эта девственная шлюха ему сказала это, сосредоточенно нахмурив хорошенькое личико! Такая религиозная, такая недотрога, такая девственница — а оказывается, неизвестно чего она касалась пять часов назад! Ох, как она стыдливо запахнула халат!
— Задери халат!
— Нет.
— Задери! Как с ним!
— Нет, — сказала она и поглядела на него с идиотским видом, полуоткрыв рот.
Она встала, завязала пояс халата. Он разразился хохотом. Только с ним она прикрывает свое тело! Только он не имеет права видеть ее обнаженной! Соскочив с кровати, он рванул легкий халатик, ткань разорвалась по всей длине. Он дернул за полы, чтобы посмотреть, как она убегает, тряся тяжелыми ягодицами, обесчещенная. Когда, спустя мгновение, он вошел к ней, ему стало жаль ее, она пришла в такой ужас, лихорадочно и неловко пытаясь натянуть другой халат, она казалась таким слабым созданием, жертвой, предназначенной к закланию. Ну и что, ведь другой тоже недавно видел ее ягодицы, те же самые, они не изменились. Навсегда, сказала она ему в «Ритце», когда они танцевали. А за три часа до этого она, гостеприимно улыбаясь, раздвигала ляжки для другого!
— Ты спала с ним в тот вечер в «Ритце»?
— Нет.
— Ты была его любовницей?
Она упрямо встряхнула головой, с идиотским видом округлив глаза. Зря он сбросил ее на пол, не сумел совладать с собой. Она теперь боится и ни в чем не признается.
— Скажи, что ты была его любовницей.
— Не была его любовницей.
Зверек, притворившийся мертвым. Он ужаснулся, видя, как она превращается в зверька. Но ведь они целовались, за три часа до… за три часа до лучшего момента в их жизни!
— Ты не была его любовницей?
— Нет.
— Тогда почему ты предупредила, что должна сказать мне очень серьезную вещь?
— Потому что достаточно серьезно, что у меня было что-то в жизни.
Что-то? Ему представилось гигантское мужское достоинство, он отпрянул перед этим зверским видением. А она в этот момент сидит с таким чистым лицом, с таким целомудренным видом! Ужасно.
— Ну, продолжай.
— Нечего продолжать. Была такая романтическая дружба, вот и все.
— Ты спросила, можешь ли ты мне обо всем рассказать? И речь шла только о романтической дружбе?
— Да.
— Ты спала с ним!
— Нет! Бог свидетель, нет!
Эта экзальтация, это яростное отрицание вдруг вызвало у него отвращение. Какое же значение они все придают этим плотским сношениям. И вообще, примешивать Бога к этим половым вопросам! Выставлять эти связи на Божье обозрение!
— Приходил ли он к твоему мужу?
— Иногда. Не часто.
Он вздрогнул. Ах, бесстыдница, она осмелилась познакомить любовника с мужем! А с ним-то, наоборот, в первый вечер надо было слушать Баха, восхищаться соловьем, она была так торжественно серьезна, так девственно неловка при первых поцелуях, а потом, когда он приходил, сколько она изобретала всяких возвышенных штучек, становилась на колени. И это та же самая женщина, которая могла хладнокровно представить любовника рогоносцу. Вот она, женская загадка.
— Ты приходила к нему? — (Она посмотрела на него, кашлянула. Он подумал — чтобы выиграть время.) — Ты приходила к нему?
— Первое время, да. Потом мне больше не хотелось. Мы виделись в городе, в чайных.
Он взмахнул четками. Ох, эти тайные свидания, настолько более насыщенные, чем их дни в «Майской красавице»! Ох, как она готовилась к встрече с мужчиной! Ох, как она заходила в чайную, выискивала его глазами, улыбалась!
— Почему ты больше не захотела приходить к нему?
— Потому что на третий раз он стал слишком настойчив.
Настойчив! Он любовался ею. Она находила нужные слова, эта женщина, такие пристойные, слова, которые прикрывали ее поступки. Настойчив, это звучит так невинно, из серии менуэта, комплиментов, учебника хороших манер, Моцарта. Она даже в плотские дела умудрялась внедрять правила хорошего тона! И к тому же, таким способом она пыталась облагородить распутство этого типа, такая жуткая женская снисходительность к мужскому свинству.
— Тебе казалось, что ты любишь его, сама мне призналась, но ты больше не захотела приходить к нему. — (Она посмотрела на него, опустила голову. Разве она говорила, что ей казалось, будто она его любит?) — Давай, подумай, ты же понимаешь, что это абсурдно.
Помолчав, она подняла голову.
— Мне страшно сказать правду, потому что ты подумаешь, что я была его любовницей. Да, я приходила к нему. Но я не была его любовницей.
— Мы еще к этому вернемся. Так кто же это был, этот целомудренный, но настойчивый друг?
— Господи Боже, зачем тебе?
— Назови его фамилию! Его фамилия, быстро!
С бьющимся сердцем он ожидал появления врага. Как ни страшно его увидеть, но врага надо знать в лицо.
— Дицш.
— Национальность?
— Немец.
— Вот мне повезло. А имя?
— Серж.
— Откуда такое имя, если он немец?
— Его мать была русская.
— А ты, я погляжу, все о нем знаешь. Чем он занимается?
— Он дирижер.
— Какой-то дирижер.
— Я не понимаю.
— Ты его уже защищаешь?
