Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
– Я хотела сказать, еще один мужчина, который знает, чего ждать от вашего отца, – сказала доктор Крауэр-Поппе.
– Я сверюсь с расписанием, – повторил профессор Риттер.
Выражение лица доктора фон Pop было по-прежнему начальственным, но она улыбнулась. Джек впервые видел ее улыбку, а вот коллегам она была знакома.
– Что вы хотите сказать, Рут? – спросила доктор Крауэр-Поппе.
– Коллеги, неужели вы думаете, что сможете удержать меня от визита в «Кроненхалле» в обществе Уильяма и Джека Бернсов? Но это невозможно! Знайте, вы не удержите меня даже от визита в мужской туалет – пусть только туда соберется Уильям Бернс! Даже не пытайтесь! – заявила доктор фон Pop.
Доктор Крауэр-Поппе закрыла лицо руками; судя по всему, лекарства, способного удержать доктора фон Pop от визита в «Кроненхалле», тоже не существовало. Доктор Бергер лишь покачал головой.
– Отлично, значит, мы договорились, – неуверенно произнес профессор Риттер.
– Ну что же, мне все равно, с кем идти, лишь бы не с Гуго, – философски заметила успокоившаяся доктор Крауэр-Поппе. – Итак, с Джеком и Уильямом отправляемся мы с Рут.
– Анна-Елизавета, я даже передать вам не могу, как рада сему обстоятельству, – сказала доктор фон Pop.
– Пожалуй, мне нужно отправиться домой и подготовиться к ужину, – сказала профессору Риттеру доктор Крауэр-Поппе.
– Разумеется, разумеется! – воскликнул профессор; все проводили взглядом доктора Крауэр-Поппе. Она была так элегантна, ей шел даже медицинский халат.
– И что только Анна-Елизавета наденет сегодня! Я умираю от любопытства! – сказала доктор фон Pop, дождавшись, пока коллега уйдет. – Она ведь отправляется домой переодеться!
– Они с мужем собирались сегодня куда-то пойти, – сказал доктор Бергер. – Видимо, Анна-Елизавета отправилась домой сообщить ему, что все отменяется. Она полагает, наверное, что если сделает это лично, муж не обидится.
Джек чувствовал себя неловко, что заставил доктора Крауэр-Поппе изменить планы. Напротив, доктор фон Pop, которой тоже, судя по всему, пришлось изменить свои планы, была чрезвычайно этому рада.
– Не беспокойтесь! – потрепал по плечу Джека доктор Хорват. – Что бы сегодня ни случилось, вы идете в «Кроненхалле»!
– Я приехал только ради отца, – напомнил Джек.
– Мы просто хотели вас подготовить к встрече с ним, – сказал доктор Бергер.
Доктор Хорват похлопал Джека по спине.
– Я хотел попросить вас об одной малости, – сказал он.
– Конечно, о чем же?
– Если можно, скажите что-нибудь! Я имею в виду – какую-нибудь реплику Радужного Билли! Я знаю, вы можете! – сказал австриец.
– Ясное дело, – произнес Джек голосом Билли; какое облегчение, он все-таки может играть! После неудачи в аэропорту Джек несколько забеспокоился.
– Wunderschön! («Восхитительно!») – воскликнул доктор Хорват.
– Как вам не стыдно, Клаус! – сказала доктор фон Pop. – Надеюсь, вы простите меня, но от Радужного Билли у меня мороз по коже.
– Это правильно, этот персонаж так задуман, – сказал ей Джек.
– Я должен сказать вам, Джек, – сообщил профессор Риттер, – что Уильям умеет произносить эту реплику точь-в-точь как вы!
– Ваш отец неплохо вас изучил, – сказал доктор Бергер.
– Будьте готовы, Джек, – отец знает о вас куда больше, чем вы подозреваете, – предупредила доктор фон Pop.
Доктор Хорват перестал массировать Джеку плечи, и его сразу дружески обняла доктор фон Pop.
– Да-да, Хетер говорила мне, он выучил наизусть все мои реплики, – сказал Джек.
– Джек, речь идет отнюдь не только о ваших фильмах, – заметила доктор фон Pop.
– Рут, думаю, мы достаточно подготовили Джека, – сказал доктор Бергер.
– Ja, der Musiker! («Да-да, музыкант!») – заорал Джеку в самое ухо доктор Хорват. – Пришла пора знакомиться с музыкантом!
Глава 39. Музыкант
В стационаре Кильхберга царила некая безмятежность, которую Джек в свой первый визит, надо признаться, недооценил (не удивительно, ибо сам пребывал в далеко не безмятежном расположении духа). Здание больше походило на отель, чем на больницу, – белая штукатурка, голубые, как вода в озере, ставни. Комнаты отца располагались на третьем этаже, в углу здания – из окон открывался вид на восточный берег Цюрихского озера и крыши других построек санатория. К югу от озера сквозь пелену дымки виднелись вершины Альп.
Папа лежал на больничной кровати с приподнятым изголовьем – чтобы удобнее было читать. Собственно, лишь типичная кровать да линолеум на полу говорили, что это не номер в фешенебельном отеле, а лечебница, и человек на кровати – не постоялец, а пациент. Сквозь открытые окна в комнату проникал теплый бриз с озера, Уильям же был одет, словно погода куда холоднее – толстая фланелевая рубашка поверх футболки, толстые вельветовые брюки, толстые спортивные носки. Джек, одень он все это, сразу бы вспотел, тем не менее он поежился от одного взгляда на отца.
Из спальни открывалась дверь в гостиную, где стояли диван, столик для игры в карты и несколько венских стульев; в спальне же, кроме кровати и книжных шкафов, почти ничего не было – лишь великое множество фотографий, приколотых кнопками к массивным пробковым доскам на стенах, выкрашенных в персиковый цвет. Еще на стенах висели киноафиши – все фильмы с Джеком Бернсом, Джек решил, что папа, наверное, сам вправил афиши в рамки и развесил их. На полках стояли и книги, и диски с музыкой, и кинофильмы; на первый взгляд коллекция выглядела более гармонично, чем сестрина.
Врачи с Джеком и профессором Риттером во главе вошли в апартаменты Уильяма, не проронив ни звука. Джек сначала даже решил, что папа их не заметил – он не поднял глаз от книги. Но за несколько лет жизни в психиатрической лечебнице Уильям привык к неожиданным визитам медперсонала – об этом свидетельствовала незакрытая дверь в коридор. У медсестер и врачей, судя по всему, не принято стучать.
На самом деле Уильям прекрасно понял, что у него посетители; он не стал поднимать глаза от книги намеренно. Джек понял почему – папа намекал, что они нарушают его уединение и что он не слишком этим доволен. Уильяму Бернсу и правда нравилось жить в санатории Кильхберг, как и говорил доктор Хорват, однако это вовсе не значило, что ему нравятся все здешние манеры.
– Не говорите ничего, я сам догадаюсь, – сказал папа, упрямо глядя в книгу и сверкая медными браслетами. – У вас было собрание; что еще удивительнее, вы смогли до чего-то договориться. И после этого постановили прислать ко мне делегацию, дабы доложить мне о наиболее любопытных моментах дискуссии. О, как я рад!
Английский без акцента, словно долгие годы, проведенные в чужих странах и чужих церквах, стерли все шотландское, что было в его речи некогда. Американцы так не говорят, но так не говорят и британцы – у Уильяма среднеевропейский английский, какой звучит в Стокгольме и Штутгарте, Хельсинки и Гамбурге, нейтральный английский гимнов и прочей хоровой музыки, звучащей повсюду – от Кастелькиркен в Копенгагене до Аудекерк в Амстердаме.
А сарказм – ну да, значит, Хетер унаследовала его не от своей матери, как думал Джек, а от Уильяма.
– Уильям, что за детские манеры, – сказала доктор фон Pop.
– К вам особый гость, Уильям, – сказал доктор Бергер.
Папа замер – он бросил читать, но до сих пор не поднял глаза.
– К вам пожаловал издалека ваш сын, Джек! Сегодня он ведет вас на ужин! – воскликнул профессор Риттер.
– И не куда-нибудь, а в «Кроненхалле»! – прогрохотал доктор Хорват.
Уильям закрыл книгу, закрыл глаза; казалось, он может видеть сына и сквозь опущенные веки. Джек отвернулся и стал разглядывать фотографии на стенах; он не мог смотреть на него так, пусть сначала откроет глаза.
– Мы оставим вас наедине, – с неохотой сказал профессор Риттер.
Джек ожидал увидеть свои фотографии – вырезанные из киножурналов. Они и правда висели на стенах – но их оказалось куда меньше, чем других, о существовании которых Джек даже подозревать не мог (к тому же его фотографии были куда многочисленнее снимков Хетер!).
Вот Джек на сцене школы Св. Хильды, в какой-то из пьес мисс Вурц. Вот он играет «невесту по почте», в платье, залитом бутафорской кровью. Наверное, эти снимки сделали мисс Вурц и мистер Рэмзи. Джек не сомневался – это Каролина прислала их папе.
Хорошо, но откуда фотографии Джека и Эммы? Некоторые – где они на кухне у миссис Уикстид – могла сделать Лотти, но кто снимал Джека с Эммой дома у миссис Оустлер, кто снимал Джека в спортзале у Ченко, кто снимал его на борцовском ковре в Реддинге? И кто прислал их папе, Лесли? Это что же, Джекова мама несколько смягчила свое эмбарго?
Но ведь ни Лесли, ни Алиса ни разу не появлялись в Реддинге. Выходит, отцу эти фотографии прислал тренер Клум? А вот фотографии с ковра в Эксетере, наверное, эти папе прислали тренеры Хадсон и Шапиро.
Джек услышал, как тихо закрывается входная дверь, и повернулся к отцу. Тот уже открыл глаза, лежал на кровати, улыбаясь. Интересно, сколько времени он уже меня разглядывает, подумал Джек. Сам он не успел осмотреть подробно и одной пробковой доски, а их в спальне было десятка два, он успел заметить лишь малую толику фотографий, но этого хватило, чтобы понять – папа построил свой мир из фотографий Джекова детства и юности. Видимо, поэтому-то Хетер и говорила, что ненавидела его – визуально Джек занимал в папином больничном мире куда больше места, чем она.
