М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2
И Басманов пошел дальше, предварительно промокнув глаза носовым платком, то ли для того, чтобы устранить непрошеную слезу, то ли вытирая остатки правды, случайно попавшие в стариковский глаз.
- Или вот Балабосу скажу, - рассуждал сам с собой старый спикер, - пусть плакаты напечатает, метров в пять. Расклеим по Рублевскому шоссе. Денег акуле девать некуда, ему забот-то: снял трубку, референту задание дал. И устроим вашу выставку вдоль по Рублевке. Пусть посмотрят! - с некоторым злорадством сказал Басманов, и Павлу на мгновение даже показалось, что спикер говорит серьезно. - Пусть полюбуются! До чего страну довели, паскуды!
Басманов шел дальше по залу, сам с собой обсуждая варианты рекламы и попутно комментируя картины.
- Вот «Одинокая толпа», - говорил спикер, - это ж про всех про нас. Так и катимся по миру невесть куда. Помогите! А не поможет никто. Это ж правда! И не будем мы от этой правды прятаться, права не имеем. Пусть-ка банкир Щукин, Арсений Адольфович, поздравительных открыток с этой картины напечатает. Мол, с Новым годом вас! И поглядите-ка, что с вами будет в этом году. Нет, - поправил себя Герман Федорович, - не то. Пусть лучше Щукин учебники школьные с этой картиной издаст! Пусть детки трепещут!
Павел был ошеломлен такой перспективой. Надеюсь, вы шутите, хотел сказать он спикеру. Но спикер не шутил, он увлекся идеей.
- Пусть с рождения знают! Пусть! Верно все ваше искусство говорит! Некуда деться! Так Щукину и скажу: мол, послужи Родине, не век тебе нефтяные вышки в карман класть. О детях, скажу, подумай! А может, у вас, - поинтересовался Басманов, - еще какие идеи есть? Ваш спонсор-то кто? У кого деньги берете? Проталкивал Голенищев, информационная поддержка от Баринова, а деньги, думаю, Балабоса? Верно? - Спикер задумался. - Правда-то, она денег стоит сегодня.
Он сделал еще несколько шагов и остановился возле любимого холста Павла - группового портрета его семьи. Павел написал всех членов семьи стоящими в строю, словно они были построены так чьей-то злой волей, по приказу. Они стоят, прижавшись плечом к плечу, и смотрят на зрителя сосредоточенно, точно не ждут добра. Впрочем, Басманов оглядел их с сочувствием.
- Да, - сказал Басманов, стоя перед семейным портретом, - каковы лица. Да, страшна наша Россия. Ну и рожи! - При этом лицо старого варана расплылось в улыбке, и золотые коронки открылись. Золотой рот спикера растянулся столь широко, как не мог бы растянуться обыкновенный человеческий рот. Словно старая ящерица приоткрыла широкую пасть, охотясь за мухой. - Верно все изобразили, вот мы какие, русские люди, - убогие и страшные. - И спикер захохотал. - Смотрите на нас - и пугайтесь! В точку!
- Это моя семья нарисована, - сказал ему Павел. Он хотел добавить, что его манера письма состоит не в том, чтобы изображать умильные лица, но напротив, усугубить резкие черты. Если в лице видны старость и болезнь, то именно подчеркивая старость и болезнь, надо через них показать характер, показать, как человек сопротивляется недугу. Это дорогие мне лица, хотел сказать он, и они тем дороже, что состарились и закалились в сопротивлении. Всего этого Павел не сказал.
- Я и говорю, - подхватил Басманов, - страшна наша Россия: таких достойных людей, а до чего же довели. Вы все точно показали, молодец. Так оно в жизни и бывает.
Басманов придвинул свое ужасное лицо к холсту, вглядываясь в портреты.
- Всех правдиво изобразили! Личности! У меня, старого служаки, анкеты лежат на каждого - но разве анкета столько скажет? Нипочем не скажет! - Басманов повернулся к Павлу, подмигнул, пустил зубом солнечного зайчика. - В душу заглянули, хвалю!
- Вы знаете мою семью? - удивился Павел.
- Я кадровик, старый аппаратчик. Я, мой милый, из тех еще времен, когда кадры решали все. Мы за каждым следили. Ведь какие времена были! Страшные времена! - И Басманов вздохнул. - Соломона Моисеевича как не знать!
Спикер нижней палаты почтил долгим взглядом изображение старика Рихтера, перевел взгляд на Павла, сравнил, умилился сходству.
- Внук Соломона Моисеевича, - повторил Басманов с энтузиазмом, несколько наигранным. - А я и прабабку вашу помню, активистку. Династии - вот что ценю в нашей интеллигенции. Всегда на это внимание обращаю. Раньше рабочие династии были, пролетарское происхождение требовалось. А теперь кадровая политика другая. Я в отношении образованности придирчив. Всегда интересуюсь: а папа у тебя университет кончал? Ты в каком поколении интеллигент? Ну, с вами-то все в порядке: ваши, небось, все с дипломами. На лбу написано.
Басманов осмотрел каждое лицо в семейном портрете, повздыхал.
- Вам, небось, с детства идеи внушали, завидую! Профессорская, так сказать, культура! На ней Россия-матушка и держится. Семья Соловьевых или, допустим, род Толстых. А сегодня Рихтеры. Папа читать научит, дедушка - на баррикадах стоять.
- Дед много сделал для меня, - сказал Павел, - без него я не смог бы рисовать.
- Или взять, допустим, Пастернаков. Тоже династия. Или Ульяновы.
- Мой дед создал теорию, - сказал Павел и сообразил, что Басманову наплевать на его деда, он просто издевается.
- Или Боткины, - сказал Басманов. - Больницу построили, умницы какие. Или вот, допустим, Вавиловы. Один академик, и второй тоже в тюрьме. Семейственность.
Он изучил внимательно каждое лицо и, оставив семейный портрет, перешел к портрету Юлии Мерцаловой. Ее Павел изобразил отдельно. По необъяснимой для себя причине включить ее в семейный портрет он не смог. Басманов разглядывал холст так, как и положено подлинному любителю живописи. Совершенно заученными движениями (словно только и делал, что ходил на выставки и изучал искусство) Басманов делал рамочку из пальцев, чтобы, глядя сквозь нее, сосредоточиться на деталях, он отступал и смотрел издали, щурился, подходил вплотную, наклонялся к самому полотну.
- Ведь чем портрет хорош? В душу художник заглядывает, в самую что ни на есть глубину естества! А то вывесят на стене квадратики - и поди догадайся, что у квадратика внутри? Верно говорю? Ведь правда?
- Так и есть, - сказал Павел.
- То-то и оно. А здесь все как на ладони! Глаза! Вот что меня подкупает - глаза! Зеркало, так сказать, души человеческой. Смотрю в глаза нашей Юленьки, и вот здесь, - спикер приложил руку к левой стороне двубортного пиджака, - теплее становится. Все в глазах у нее читаю. Гордая! Неукротимая!
- Вы хорошо знакомы? - спросил Павел. Он, впрочем, знал, что Мерцалова по долгу службы ходит на такие приемы, где без Басманова не обойдешься.
- Кто Юлию Мерцалову не знает? Нет таких! Одно слово - красавица! И пользуется заслуженным уважением, - сказал Басманов, улыбнулся умильно, сверкнул коронками. - Характер каков! С чего начинала! С бедности несусветной! - Спикер скорбно покачал головой, припоминая обстоятельства жизни Мерцаловой. - Как бедно люди жили, как бедно! И пошла вперед, не сдалась. И выше, и выше! Уважаю!
Басманов положил свою морщинистую руку на плечо Павла, дружески сжал.
- Одобряю ваш выбор: помощница и друг, не так ли? Если кто и достоин быть рядом - так это она. - Старый варан помолчал и некстати добавил: - Когда в Париже бываю, всегда стараюсь у ее первого мужа пообедать. Официантом работает на рю Жакоб, славный человечек. В ресторане «Навигатор» не бывали? Кухня первостатейная. Зайдете, на меня сошлитесь, Алешка вас обслужит по высшему разряду. Что это я? - опомнился Басманов. - Вам же протекция не нужна! Прямо на Юленьку и ссылайтесь! Алешка Мерцалов, официант. Запомнили? - Басманов склонил лицо старого варана к Павлу. - А то как бывает? Попадешь в чужой город, родни нет, словом перекинуться не с кем. А тут - родная душа.
Все, что говорил этот человек, было издевательством, Басманов всегда кривлялся, всегда унижал собеседника. Однако очевидно было, что он говорит правду, непонятно лишь было - зачем эту оскорбительную правду говорить сейчас.
- Вам надо, чтобы я с мужем Юлии познакомился? - спросил Павел.
- С первым мужем, - поправил Басманов, - с остальными вы знакомы. Со вторым и третьим знакомы, так вы уж и с первым познакомьтесь. Чай, он вам не чужой. Тоже, - заметил Басманов и сверкнул коронками, - тоже своего рода династия. Тоже, можно сказать, семья.
Павел не нашелся что сказать в ответ на грубость. Старый варан улыбался золотым ртом и говорил:
- А в семье что хорошо? Все друг дружке помогают. Взаимовыручка. Государство, оно обманет, оно у нас гадкое такое - вы все верно нарисовали. А семья не подкачает.
И спикер значительно поднял палец.
- Голенищев вам выставку устроил, это вы грамотно родственника использовали. Тут не придерешься. Если уж одна семья, так должен помочь. А Маркина охватили? Поучаствовал диссидент?
Я должен дать ему пощечину, подумал Павел, вот это как раз тот случай, когда положено давать пощечину.
- А Тушинский? - спросил спикер озабоченно. - Владислава Григорьевича задействовали? С его влиянием. С его хваткой.
