Людмила Петрушевская - Черная бабочка (сборник)
Акакий
Как это давно уже обозначил другой распутник: «Мой возраст», т. е. дети около четырнадцати. Подразумевались мальчики.
В нашем случае (тот распутник давно умер) подразумеваются девушки, розовые бутоны.
В нашем случае, то есть у мужчины Р., возможно, имелись и другие определения, человеку уже под пятьдесят, как-то он их всех тоже называл, был же известный термин «флаконы», лет за пятьдесят до того, в ходу у богатых и сильных джентльменов, ученых или, наоборот, писателей.
Флаконы, то есть то что подставляют и что они наполняют.
Наш Рональд был тоже писатель, даже с именем, хотя и молодой, сорока семи лет. Веселый, ленивый, умный. Мина замедленного действия, как шутила одна его подруга, когда он начинал тянуть резину, не решаясь ни на что (не желая ничего, на самом деле).
Он писать не любил и делал это теперь за деньги, какие-то «эссе» (ударение на первом слоге, так произнесла однажды молоденькая бухгалтерша одного модного издания). За такую ерунду хорошо платили.
Больше денег приносило кино и телевидение, однако это было анонимно, не хотелось позориться.
Много и не по своей инициативе, то есть опять-таки за плату, ездил: симпозиумы, фестивали, то жюри, то выступления.
Его всюду любили устроительницы за ту неторопливую, покровительственную атмосферу, которую он создавал вокруг себя.
Все чувствовали себя какими-то польщенными, награжденными его обществом.
Сидеть и выпивать в теплой компании друзей и подруг, это он умел как никто. Говорил не часто, но веско И без претензий хорошо — и никогда бесплатно не говорил о себе.
На него вешались бабы, но постоянной какой-то дамы рядом не наблюдалось (в анамнезе имелись жены, с последней он жил раздельно, хотя и не был разведен, в этом случае она требовала раздела имущества, а отдавать полквартиры и полмашины ему было противно).
У Р. имелись некоторые творческие планы, он участвовал в теледебатах, давал интервью, опять-таки без настойчивости умно, как бы между прочим.
Но все явственней проступала некая лень, простая диванная лень. Пил он умеренно, друзья его все были люди солидные, так что им разлететься с бутылкой к нему в новую квартиру как-то не въезжало в голову — а шантрапу он не привечал.
Единственно куда он шлялся в свои одинокие моменты — это был ночной кабак, закрытое заведение с двусмысленной репутацией. Туда ходили и свои, известные людишки, и туда же таскались молоденькие бутончики, зародыши: даже караулили у входа, стояли за несколько метров от ресторанчика ночи напролет, а вдруг кто пригласит. Стояли даже по двое, по трое. Хотели есть, согреться, голодные и озябшие, хотели туда, вниз, в подполье, где дым, огни, гром музыки, танцы, еда, звенят бокалы. И всё им дадут задаром, только прорвись! И даже денежек подкинут (самая большая мечта у них у всех был навороченный мобильник, новый вид валюты).
В заведение дам по отдельности не пускали, только с мужиками.
Репутация, о которой было упомянуто выше, как раз и притягивала в этот ночной клуб мужиков и уже упомянутые розанчики 12–14 лет (все утверждавшие, что им уже 18), для них все и цвело там, в подвале.
У нашего Р. таких флаконов уже набралась большая коллекция, экспонатики которой беспрепятственно могли звонить ему по подаренным мобильникам сразу как только взбрендит в голову (в минуту слабости, когда в школе и дома все плохо и кончаются деньги на телефонном счете!). Они и так звонили, предлагались. Хочешь приеду. Почему тебя нет в клубе. Что мне тут без тебя делать. (То есть ее все-таки кто-то туда протащил, но не кормит и не поит!)
У них была еще такая дрянная неотвязная манера — зацепившись, они старались следовать за одними штанами, привязывались, что-то свое себе придумывали, какую-то первую любовь, плакали в трубку, дуры. Он был их кумиром, мужик с бородой! И он вынужден был соответствовать, покупал каждой мобильный, а валюта этого рода требовала постоянных капиталовложений вроде наркотика: положи денежку мне на счет!
Шли также все время мольбы от предыдущих розанчиков, sms-ки с просьбами о встрече. Необходимость содержать мобильники толкала бутоны к активности, чуть ли не к агрессии супротив новеньких розанчиков. Это дико надоедало.
И вот выдался тихий ночлег, Р. сидит на дому в халате, колдует над очередным вялотекущим «эссэ» с ударением на первую букву, и тут звонок! Взгляд на дисплей: точно опять она, эта Верка! Sms-ка: «Я окол тбя, у двери, я т л! Не мгу без тбя! Свет у тя горит. Открой Верба».
Верка тот еще экземпляр, тоже врет что ей 16, рост 1 м 78 см. Отличилась тем, что с высоты своего росточка однажды упустила на кафель оч дорогой и навороченный его мобильник, взяла позвонить маме что не придет, дело было в полночь в супермаркете, заехали за вином и едой после клуба, поскольку в самом клубе Р. не пил, пребывая за рулем. Мать ей, видно, сказала такое, что нескладеха в результате выронила игрушку на пол. Дело было год назад, розанчику вообще было совсем мало лет. А в грохнутом телефоне содержался и интернет, и вся бухгалтерия, дела и телефоны, да и видеокамера!
Тем Верка и отличалась, как жеребенок, нескоординированностью. Ноги выросли, а ум нет. Смешное, навязчивое, жалкое, какое-то новорожденное женское существо, при том заранее на все готовое. Безотцовщина.
Цель в жизни — ездить на машине с кондиционером, болтать при том по наушнику, рядом коробка конфет с ликером, плеер в другом ухе и новая мягкая игрушка подмышкой. Секса не выносит. Еще, видимо, не созрела. т. е. наш возраст.
Что еще ей надо: сумку розовую блестящую от Армани, пальто можно черное блестящее в пол Дольче е Габбана. Сапоги выше колен замшевые белые. Откуда она все это знает, попрошайка?
Идея — что никому в мире не нужна. Двоечница.
При том понимает, что безумно хороша собой. И куда там Лолите! За Лолитой тот еще побегал, а Верка караулит во дворе, когда на мобильнике нет ни копейки. Себя не ценит.
Когда в школе две пары в четверти, дома мать со сковородой в руке, надеть нечего, не говоря о том что где переночевать!
А у Р. совершенно другой расклад, он давно ее забыл, жизнь полна приключений, сорри, бэйби.
И тут, здравствуйте пожалуйста, из последних копеек звонит Верка, а потом она уже звонит в домофон, всё. И будет звонить до утра. Времени 12 ночки, тьма, холод. Откуда-то приползла во двор, видимо, пролезла в клуб, никого там не нашла, явилась сюда. Хорошо, нажал на кнопку, хлопнула железная дверь подъезда. Лениво согласился с судьбой. Подставил себя.
Но больше никаких признаков жизни, что это? Нет ее. Пошел к телевизору. Через пятнадцать минут опять вернулся к двери. Какие-то шевеления, возня, писк. Посмотрел в глазок. В полутьме лестничной площадки Верку насиловали парни в черных шапках, надвинутых на глаза.
Быстро, бесшумно отпрянул. Вместо рта у нее было что-то страшное, темное.
Ушел и не возвращался. А что делать безоружному? И ментов не вызовешь. Нельзя засвечивать квартиру. Будет допрос, а куда она шла ночью, а скока даме лет, а что к тебе ходит эта девка малолетняя. А начнут всё рыть и копать? И так уже дворовая шпана к нему присматривается, позавчера и Светку спрашивали «А ты к кому идешь, девочка?» А Светке вообще непонятно сколько лет, хоть она и каланча.
Ушел подальше, дверь закрыл. Врубил телевизор. Благодаря чему с лестницы не доносилось ни звука. Радуются легкой добыче, под-донки. Еще и сифилитики, может быть.
Кончился фильм, подкрался к дверям. Жива. Она уже стояла одетая, скрючившись, как Акакий Акакиевич в мультфильме. В ярком свете люминесцентной трубки стояла. Никого не было. То ли их спугнули, все же это лестница. Мало ли, лифт поехал.
Р. потоптался в прихожей и снова удалился. Почему она не звонит в дверь? И не уходит к тому же. А, она боится идти во двор. Впустить ее? Да пусть сама решает!
Нарвалась все-таки. Да все они через это проходят.
Будучи добрым по натуре человеком, Р. в конце концов открыл ей дверь (она позвонила). На вопрос «Где была» сказала, что ее избили, отобрали мобильник и двести рублей последних денег.
Он тут же отвечал: «Ничего, купим тебе мобильник и денег дадим», с улыбкой ободрения. Заставил себя похлопать ее по плечу.
Он всегда им все обещал: в минуту умиления. Щедро так, у меня есть то, у меня есть это, дам тебе. Потом забывал обо всем.
Она вошла. Он, закрываясь, зорко посмотрел на противоположную дверь: тот глазок был залеплен шматком розовой жвачки, как плевком…
Говорила она уклончиво, глаза прятала. Лицо было страшно грязное, угол рта порван до крови. Долго снимала сапоги.
Тут только, посмотрев на ее лежащую на полу обувь, он понял: вместо кляпа они использовали ее сапог! То, что он видел страшное и черное, что накрывало ее лицо, это было голенище!
Она рассказала, что Они вошли за ней в подъезд, она слышала, что кто-то входит следом, и даже придержала дверь. (Воспитанный ребенок.)
