Джудит Леннокс - Зимний дом
Она всмотрелась в темноту. Панель со скрипом отъехала в сторону, и Робин увидела несколько каменных ступенек, уходивших в чернильную тьму.
— Страшновато, правда? Во времена гонений на католиков здесь скрывались целыми семьями. Это было триста лет назад. Кошмар, а? Лично я предпочел бы отречься от веры.
Фрэнсис задвинул панель, и они пошли дальше.
Они подошли к узкой винтовой лестнице, ведущей куда-то наверх. Фрэнсис тщательно проверил нижнюю ступеньку.
— Лонг-Ферри поражен сухой и мокрой гнилью, а также жуками-древоточцами. Нужно соблюдать осторожность… Кажется, все в порядке. Робин, возьми свечу, а я пойду следом. И поймаю тебя, если ты вздумаешь совершить роковое падение.
Она засмеялась и начала подниматься по лестнице, держа в одной руке свечу, а другой поддерживая подол. С каждой ступенькой становилось все темнее, по сравнению с непроглядным мраком огонек казался слабым и ненадежным. Стены давили на нее, холод становился невыносимым, на старом камне проступал иней.
А затем она внезапно ощутила дуновение свежего воздуха и увидела небо над головой.
Они очутились в маленькой круглой комнате без крыши, но с каменными стенами и балюстрадой. В центре ее стоял каменный стол; широкие незастекленные окна прикрывала только ночь.
— Ох, Фрэнсис…
Робин вспомнила чувства, которые испытала, когда впервые увидела зимний дом и открыла уединенное место, которое могло стать ее собственным.
— Потрясающе, правда? Как мне здесь нравится…
Фрэнсис оперся на балюстраду, пламя свечи подчеркивало его греческий профиль.
— Здесь обычно ели десерт. Представляешь? Тащиться на крышу с бланманже, желе и яблочным пирогом!
Робин засмеялась.
— Однажды мы тоже попробовали это проделать. Я приготовил грог, и мы с Джо понесли его на бельведер, как елизаветинские джентльмены. К несчастью, мы оба были пьяны в стельку и большая часть грога пролилась на ступеньки.
— Фрэнсис, здесь замечательно. — Она остановилась рядом, положила руки на ограждение, прищурилась и всмотрелась в темноту. — Я не вижу моря.
— Слишком облачно. Скоро начнется метель.
Они немного постояли молча, а потом Фрэнсис спросил:
— Робин, где ты пряталась? Черт побери, тебя не было ни на одном собрании. И к нам ты тоже не приходила.
Он скорее любопытствовал, чем жаловался.
— Я была занята, — уклончиво ответила Робин.
— Ты такая… Неуловимая. Знаешь, мы скучали по тебе. Я скучал по тебе.
— Я тоже скучала, Фрэнсис. Ужасно.
Гиффорд прикоснулся ладонью к ее щеке.
— Значит, мы оба сделали глупость, — сказал он, а потом нагнулся и поцеловал Робин в губы.
— Потрясающее платье. И потрясающий запах.
В ванной стоял флакон «Л’Эман», и она украла оттуда несколько капель. Робин хотелось, чтобы он поцеловал ее еще раз.
— Милая Робин, как ты думаешь, ты могла бы полюбить меня? Хотя бы немножко?
Робин вздрогнула, уставилась на него и дрогнувшим голосом сказала:
— Понятия не имею, Фрэнсис.
Он заморгал глазами, а потом засмеялся.
— Милая девочка, совсем не обязательно быть такой болезненно честной.
Пошел снег. В темном воздухе закружились изящные хрустальные звезды, похожие на цветки чертополоха. Руки Фрэнсиса обнимали ее, но Робин все равно было холодно. Когда Гиффорд привлек ее к себе, она еще крепче прижалась к нему и подставила лицо под его поцелуи.
В три часа ночи Джо сидел на кухне и пытался починить плиту. Кухня Лонг-Ферри была длинной и неудобной, огромная плита представляла собой неуклюжее сооружение, топившееся углем и снабженное множеством циферблатов, ручек, выдвижных ящиков и горелок. Вивьен стояла рядом и подбадривала Джо.
— Вся загвоздка в том, что она еще не остыла. — Джо открыл дверцу и заглянул внутрь. — Таким штуковинам нужно для этого несколько дней.
— Только не обожгись, дорогой.
Джо вынул ящик, битком набитый золой, и вытряхнул его в мусорное ведро.
— Ее когда-нибудь чистили?
— Кухарка не чистила, потому что она все делает наоборот. А я пыталась, но ты же знаешь, что на такие дела я не мастер.
На Вивьен все еще было облегающее вечернее платье из шелка цвета морской волны. Джо представил себе, что она кладет в плиту уголь с помощью щипцов для сахара — по кусочку за раз.
— Нет, Вивьен, ничего не выйдет. Я думаю, дымоход засорился.
— Понимаешь, если мы не сможем готовить еду… Я обожаю этот дом, но он становится просто невыносимым.
— Эти плиты на самом деле никогда не ломаются, — утешил ее Джо. — Просто им нужно немного внимания и ухода.
— Как и всем нам, дорогой.
— Черт! — Он обжег палец о горячий металл, помахал рукой в воздухе, стараясь унять боль, и начал сосать волдырь.
— Давай я. — Вивьен прижала больной палец к своему алому ротику и посмотрела на Джо снизу вверх.
— Так легче, дорогой?
Маленькие прохладные руки все еще держали его кисть. Вивьен медленно, но решительно привлекала ее к себе, пока ладонь Джо не легла ей на грудь. У него заколотилось сердце. После того вечера в ресторане Клоди сделалась недоступной. Тело Джо, все сильнее привыкавшее к ее телу, изнывало от боли.
— Мы не виделись несколько лет, правда, Джо? — прошептала Вивьен. — Ты был другом маленького Фрэнсиса. Хотя уже тогда был ужасно милым. Но вдруг очень вырос…
Джо встал, и Вивьен отпустила его руку. Ее пальцы прошлись по его груди и спустились к бедру. Потом женщина притянула его к себе, поцеловала, и ее язык скользнул Джо в рот. Ответ молодого человека был инстинктивным.
— Джо, милый, похоже, ты вызываешь во мне материнский инстинкт. Я не слишком хорошая мать, но мне хочется кормить тебя, баловать и лелеять… — Ее тело прижималось к нему. Вивьен сильно отличалась от Клоди: она была маленькой, гибкой и чувственной.
Внезапно женщина отстранилась.
— Джо, как это мило с твоей стороны, — громко сказала она, — что ты согласился починить плиту!
Джо повернулся и увидел в дверях кухни Дензила Фарра.
— Но пока оставь это дело, — добавила Вивьен. — Уже поздно, а мы все хотим спать. Правда, милый?
Проснувшись на следующее утро, Робин подбежала к окну и увидела, что за ночь землю покрыл тонкий слой снега. Впервые снег напомнил ей не ночь, когда она узнала о смерти Стиви, а вчерашний вечер и то, как они с Фрэнсисом обнимались в бельведере. Она стояла у окна, закутавшись в стеганое одеяло, и ее переполняло ничем не замутненное счастье, которое испытывают только в детстве на Рождество или в день рождения.
Потом она оделась и бегом спустилась по лестнице, разыскивая Фрэнсиса. Столовая была пуста; на столе красовались остатки вчерашнего пиршества. Возвращаясь обратно по лабиринту коридоров и проходных комнат, Робин услышала шум, доносившийся с кухни.
— Джо?
Эллиот склонился над кухонной плитой, все еще в черных брюках и белой рубашке, которые были на нем накануне. Только рубашка была уже не белой, а полосатой от угольной ныли.
— О господи, что ты тут делаешь?
— Чиню эту проклятую штуковину. — Он показал на плиту. — Почти закончил.
— Ты так и не ложился?
Он покачал головой:
— Не смог уснуть.
— Я искала Франсиса.
— Я его еще не видел.
— М-да… Может быть, позавтракаем?
Они вскипятили чайник, поджарили тосты и поели, примостившись за огромным деревянным кухонным столом. Никто из гостей не появился; кухарка тоже не давала о себе знать. В раковине громоздилась грязная посуда, оставшаяся со вчерашнего вечера.
Джо зевнул и потянулся.
— Робин, если хочешь, можно прокатиться на машине.
Она посмотрела на часы. Еще не было девяти.
— На берег моря?
Эллиот кивнул.
— Подожди пять минут. Наверно, мне стоит переодеться.
Вивьен проснулась в одиннадцать часов, когда кто-то постучал в дверь. Она была одна. Дензил Фарр провел ночь в ее постели, но она никогда не позволяла любовникам оставаться до утра. Это превращало их в собственников; кроме того, мужчины занимали слишком много места. И при них нельзя было надеть фланелевую ночную рубашку и шерстяные носки, без которых зимней ночью в Лонг-Ферри-холле было не обойтись.
— Кто там? — спросила она, и Фрэнсис ответил:
— Это я, Вивьен.
— Минутку, дорогой. — Она накинула халат, посмотрела на себя в зеркало, а потом впустила сына.
Он принес поднос.
— Я подумал, а что если нам позавтракать вместе.
— Просто замечательно.
На подносе стоял кофейник, лежали тосты и апельсины. Фрэнсис начал выжимать сок; тем временем Вивьен разлила кофе.
— Виви, я понимаю, что явился ни свет ни заря, но если мы не поговорим сейчас, эти отвратительные люди не дадут тебе покоя все воскресенье.
