Тьерри Коэн - Я знаю, ты где-то есть
– Тебе не интересно то, что я рассказываю, – беззлобно констатировала она наконец. – Прости, я люблю свою работу, и мне часто кажется, что все должны разделять эту любовь.
– Вовсе нет! Это очень увлекательно.
– Не будем ломать комедию, Ноам. Мы же не дети. Я прекрасно вижу, когда человеку интересно, а когда просто скучно.
Прямота Авроры внушила ему невольное уважение, он решил ответить ей такой же искренностью.
– Мне не скучно, – пояснил Ноам, – просто у меня голова занята другим, там масса невозможных мыслей, и мне никак от них не отделаться. Прости.
– А что это за мысли? – поинтересовалась она.
Аврора с таким вниманием отнеслась к нему, а он так по-хамски вел себя с ней до этого, что ему пришлось ей открыться – чтобы продемонстрировать свое уважение.
– Мы вскользь упоминали об этом у Сами и Клер.
Она подумала.
– А, это учение о невинных пророках?
– Да. Впрочем, не только.
– Тогда я вся внимание! – воскликнула она. – Меня такие сюжеты особенно занимают.
– Надо же, а я думал, что ученые относятся к подобным теориям с презрением.
– Представь себе – нет. Они рассматривают их с присущим им научным интересом. Правда, совсем уж дикие идеи рассматриваются в качестве гипотез. Кроме того, напомню тебе, что я не ученый, а журналистка, а значит, как ты уже сказал, по природе своей любопытна.
Чтобы объяснить, как он познакомился с человеком, рассказавшим ему о невинных пророках, Ноам решил сначала поведать о странном предсказании, сделанном Анной. Он говорил сначала равнодушно, притворяясь, будто не придает этому событию особого значения, однако по тому, как слушала его Аврора, понял, что она не станет его осуждать. И Ноам рассказал ей о своих приступах страха, о навязчивых мыслях о смерти и о предложении Линетт Маркюс отправиться в Иерусалим, чтобы встретиться там с девочкой-прорицательницей.
– Захватывающе, – сказала Аврора.
– Правда? А мне иногда кажется, что я сошел с ума, гоняюсь за какой-то неуловимой истиной и верю в россказни еще больших психов, чем я.
– Это гипотеза, – с улыбкой сказала она. – Простейшая из гипотез утверждает, что нормальный, уравновешенный человек предпочтет остановиться, чтобы не уйти с головой в экзистенциальную тоску. Но это не то, на что клюнула бы такая журналистка, как я. Вопросы, которые тебя мучают, крайне важны, а путь, которым ты собираешься пойти, таинственен.
– А что бы ты делала на моем месте? Пошла бы до конца этой… авантюры?
– Да. Я не умею делать что-то наполовину. Я бы поехала в Израиль – чтобы все выяснить.
Потом, немного подумав, добавила:
– Да, так я, наверно, и поступила бы. Но в твоей истории мне не нравится одна вещь.
– Какая?
– Видишь ли, если бы мне надо было начинать расследование на эту тему, я подошла бы к делу с холодной головой, оценив все с критической точки зрения, как полагается в науке. Но ты, похоже, находишься совсем в другом состоянии. Ты слишком много вкладываешь в эти поиски. Много личного, связанного с прожитой жизнью, и, по-моему, это делает тебя уязвимым.
– Возможно. На самом деле моя позиция какая-то двойственная. С одной стороны, я отношусь к этому предприятию и к тому, что оно может мне дать, весьма скептически, но с другой – не могу от него отказаться.
– Когда ты собираешься ехать в Израиль?
– На следующей неделе, в понедельник.
– Захватывающее путешествие, полное тайн. Я бы с удовольствием поехала с тобой, но у меня отпуск только через десять дней. И потом, еще неизвестно, может, ты и не захотел бы этого.
– Не захотел бы, – признался Ноам. – Это путешествие я должен совершить в одиночку, чтобы самому разобраться со своими сомнениями, страхами, и с глупостью тоже.
– Понимаю. У меня есть друг, он работает гидом в Иерусалиме. Это он рассказал мне о той традиции – опросе детей при выходе из школы. Когда я с ним познакомилась, он преподавал историю религий в Сорбонне. По работе он много занимался священным городом и в конце концов уехал туда жить. Читает лекции в иерусалимском университете, но предпочитает делиться своим увлечением с туристами, жаждущими узнать историю города. Он мог бы сопровождать тебя в твоих странствиях и, конечно же, пролить свет на это учение.
Ноам принял предложение. Аврора записала ему на листке бумаги координаты Ави Танугги.
– Я свяжусь с ним и спрошу, не будет ли он занят, – сказала она.
* * *Когда они вышли из ресторана, Ноам предложил Авроре проводить ее. По пути она рассказывала ему о своем следующем журналистском расследовании.
Они пришли к ее дому, и она с улыбкой обернулась к нему.
– Ну вот, если я предложу подняться ко мне и выпить по стаканчику, ты, наверно, подумаешь, что я приглашаю тебя провести со мной ночь?
– Без тени сомнения, – ответил он, смеясь, чтобы скрыть свое замешательство. – Поэтому лучше не предлагай.
– А… – вздохнула она. – Значит, я тебе не нравлюсь.
– Наоборот. Я просто думаю, что моя эмоциональная уязвимость, как ты это называешь, не позволит мне вступить в связь с такой шикарной девушкой, как ты.
– Мило! Так красиво меня еще никто не отшивал, – воскликнула она.
– Не думаю, что тебя часто отшивают.
– Бывает. Смелые женщины наводят на мужчин ужас.
– Я-то себя боюсь, а не тебя.
– Очень дипломатично, – оценила она. – Ладно, отложим в сторону сентиментальное досье и сосредоточимся на мистико-экзистенциальном. Я буду держать тебя в курсе относительно моего друга-гида, а ты, как вернешься из Израиля, позвонишь мне и все расскажешь. Договорились?
Аврора протянула руку, чтобы он ударил по ней в знак согласия.
– Согласен, – развеселился Ноам и, завладев ее рукой, удержал ее в своей.
– Сейчас же положи мою руку на место, а то я опять возьмусь за первое досье.
8
Ави оказался эрудитом и прекрасным рассказчиком. Он был влюблен в эту страну и, рассказывая историю ее камней и людей, загорался особым огнем. Искусно подбирая слова и интонации, он, казалось, пребывал в состоянии постоянной борьбы за то, что составляло главное его счастье, добиваясь от слушателей сначала удивления, потом заинтересованности и, наконец, страстной увлеченности – чувств, которые он испытал сам, впервые услышав все эти истории.
Иерусалим не желал укладываться в рамки стереотипов, сложившихся в коллективном бессознательном благодаря средствам массовой информации и книгам. Он не был ни раздираем религиозными противоречиями, ни осиян Божией благодатью. Приезжим город открывался во всем своем величии, которое зиждилось, конечно, на его истории, на том вожделении, которое он всегда возбуждал (как тут не вспомнить, что на Иерусалим обращены взоры всего мира?). Это величие жило в душах его обитателей и гостей, связанных с этими древними камнями неразрывными узами.
* * *Прибыв в Иерусалим, Ноам остановился в «Мамиле», одной из самых престижных гостиниц города, и сразу же позвонил в Институт Вейценберга, где жила Сара.
– Сара страдает аутизмом и наделена… особыми способностями, – пояснила ему Линетт Маркюс. – Обычно она ни с кем не видится. Религиозные власти запрещают любые консультации. Это считается чем-то вроде гадания, предсказания судьбы, а иудаизм запрещает подобную практику. Но директор института, господин Портман, мой друг. Я созвонилась с ним: он примет вас и познакомит с Сарой. Вам разрешена только одна встреча.
Итак, Ноам известил Илана Портмана о своем прибытии и договорился о встрече на следующий день. До знакомства с девочкой-прорицательницей оставалось двадцать четыре часа.
* * *Ави Танугги, с которым Ноам связался по телефону накануне отъезда в Святую землю, предложил заехать за ним вечером в день приезда и провести ночную экскурсию по городу.
«Душа Иерусалима раскрывается с наступлением ночи и на рассвете», – сказал он.
Подъехав к стоянке перед отелем, гид без тени смущения втиснул свой старенький внедорожник между шикарными автомобилями. Ави оказался маленьким полноватым человечком с всклокоченной шевелюрой, то и дело переходившим в разговоре от крайнего возбуждения, когда он с воодушевлением размахивал руками, до абсолютного спокойствия. Его кроткий взгляд светился живым умом и какой-то особой доброжелательностью. На нем были джинсы, старая футболка и поношенные кроссовки, такие старые, что вполне могли сойти в модных журналах за винтажные. Поспешной походкой он подошел к Ноаму, крепко пожал ему руку и велел поторапливаться.
– Скорее! А то пропустим закат над Старым городом!
Озабоченный тем, чтобы вовремя попасть на Масличную гору, во время поездки гид почти не говорил, только ругался на слишком медлительных автомобилистов – туристов, как он их называл, – искал менее загруженные улицы, тут же проклинал себя за сделанный выбор. Наконец, издав победный клич, он припарковался на небольшой возвышенности.
