Иэн Макьюэн - Дитя во времени
– Закрой глаза, сынок, – наставляла она, – закрой глаза.
Он закрыл, а когда проснулся, был уже почти вечер. Матери рядом не было, он слышал, как она со своими подругами пьет чай внизу. Стивен был поражен: значит, сон не просто приходит к человеку, но им можно управлять, закрывая глаза? А чем еще он может управлять?
Ему нравилось слушать голоса матери и ее подруг. Разговор шел о том, что все идет не так, о людях, которые говорят и поступают неправильно, о болезнях и докторах, которые не умеют лечить. Никто никогда не говорил детям, что вокруг что-то не так. К приходу отца все чашки были уже вымыты и подруги давно разошлись по домам. Отец носил мешковатые шорты, на его рубашке цвета хаки сырели темные пятна. Придя домой, отец разыскал Стивена и, притворившись ужасным великаном-людоедом, зарычал: «Будет мне пожива, чую, человеческим духом пахнет!» – затем защекотал его и подбросил высоко вверх, так что Стивену сделалось страшно. После того как сержант авиации Льюис принял душ и выпил пива, сваренного из крови тигра, которое Стивену разрешалось налить в стакан, родители сели пить чай и обсудили другие интересные неправильности: молодого офицера, который ничего толком не знает, другого сержанта авиации, который все делает не так, политиков, которые отдают ВВС глупые приказы. Затем мать пересказала новости, услышанные от подруг. После этого пора было убирать со стола, и Стивен должен был помогать, пока мать мыла посуду, а отец ее вытирал.
Стивену пришло в голову, что, если бы он мог управлять событиями, подобно тому как матери удавалось управлять сном, он сделал бы своих родителей королем и королевой всего мира, чтобы они могли исправить все неправильности, о которых так мудро рассуждали по вечерам. Ведь разве не был его отец сильнее любого великана? На соревнованиях в эскадрилье он жал на педали велосипеда так, что ноги сливались в мелькающий круг, и едва не летел, выполняя тройной прыжок; он носил Стивена на плечах на пляж, возле которого, как они потом узнали, водились акулы, и, вспенивая воду, выныривал из волн прибоя, увесив плечи и голову водорослями, похожий на ревущее морское чудовище; молодые офицеры часто обращались к нему за советами, хотя он должен был, обращаясь к ним, добавлять «сэр», а солдаты, находившиеся у него в подчинении, боялись попасть к нему в немилость, как боялись того же и Стивен с матерью.
И разве не была его мать более красивой, чем английская королева, и разве при этом не обладала другими разнообразными талантами? Например, она могла сделать так, чтобы в каждый ее день рождения ей исполнялся двадцать один год, могла попасть в яблочко из винтовки 22-го калибра на соревнованиях стрелков, слышала по ночам звуки, которых никто больше не слышал, и всегда знала, когда Стивену снился плохой сон, чтобы подойти, когда он просыпался в темноте. Они с отцом часто ходили на специальные вечеринки в сержантском клубе-столовой. Мать наряжалась в длинные атласные платья, сшитые своими руками. Отец надевал униформу и всегда выпивал пива перед тем, как выйти из дому. Иногда они танцевали в гостиной под музыку военной службы радиовещания – вальс, фокстрот или тустеп, уверенно двигаясь на свободном от мебели пространстве, прямо держа спину и аккуратно поворачиваясь на каблуках. Тогда они точь-в-точь походили на элегантную танцующую пару, которая кружилась на крышке шкатулки из-под драгоценностей его матери под звон немецкой мелодии, – фигурки из снов, чьи лица расплывались розовыми пятнами, если приблизить их к самым глазам.
Сны бывали страшными. Был ли то просто плохой сон, когда тарелка с картофельным пюре, приготовленным к завтраку, пролетела рядом с головой отца и разбилась о стену и мать потом плакала, собирая фаянсовые осколки в фартук и вытирая обои мокрой тряпкой? Снились ли ему раздраженные голоса, порой доносившиеся снизу по ночам? Одолевал ли его кошмар, когда он увидел через открытую кухонную дверь отца с разделочным ножом в руках или когда отец, наклонив к нему свое красное и сердитое лицо, сказал, что Стивен – маменькин сынок или даже хуже, и, схватив его на руки на глазах у гостей, принялся укачивать и убаюкивать, словно грудного младенца?
Наверное, он был маменькиным сынком. Несколько лет спустя Стивен все еще ложился спать вместе с матерью, когда отец, теперь уорент-офицер, уезжал на сборы. Это было после того, как их перевели в Северную Африку. А когда Стивен вступил в младшую дружину бойскаутов и должен был заслужить значок мастера ручных поделок, мать помогала ему изготовить набор игрушечной мебели. В конце концов она доделала всю работу сама. Стивен, являвшийся на еженедельные собрания, проходившие в сборно-щитовом бараке, с коробкой из-под обуви, которая служила гостиной, где стояли готовые поделки – голубой комод с тремя отделениями, буфет из спичечных коробков, лампа-торшер, – был совершенно уверен, что ее работы принадлежат ему по праву.
Мать была хрупкой, красивой женщиной, которая страдала от бессонницы и втайне беспокоилась обо всех, кроме себя. В ее заботливом отношении к Стивену чувствовался легкий оттенок собственничества, неотличимого от любви. Она напоминала ему об опасном мире, полном невидимых микробов и несущих с собой пневмонию сквозняков. Она предупреждала о бедствиях, которыми грозили сырая одежда, пропущенный обед или прогулки без джемпера по вечерам. И хотя Стивен должен был повиноваться всем ее маленьким запретам, он научился относиться к ним с насмешкой, как его отец.
Потому что Стивен был также и сыном своего отца. Во время Суэцкого кризиса все семьи переселились в военные лагеря для защиты от местных арабов. Миссис Льюис гостила у родственников в Англии, и Стивен пережил несколько пьянящих недель, нарушивших обыденное течение его жизни, главное место в которой занимали школа и пляж. Непривычно было не чувствовать на себе постоянного родительского внимания, жить в больших палатках вместе с приятелями, которые запомнились Стивену такими же веснушчатыми, коротко стриженными мальчишками с оттопыренными ушами, как и он сам. Запомнились также запах масла, капавшего с грузовиков на горячий песок, военная техника – точное воспроизведение его игрушечной армии, аккуратные, побеленные известкой бордюры из камня, обрамлявшие каждую дорожку, колючая проволока и пулеметные гнезда, обложенные мешками с песком. И еще отец – военный, отвечающий за безопасность семей, – далекая фигура, вышагивающая от одной палатки к другой с табельным пистолетом, пристегнутым к поясу.
Когда кризис миновал, были и другие развлечения. Однажды, оставив мать сидеть дома, Стивен с отцом понеслись на черном «моррис-оксфорде» по безлюдным дорогам через полупустыню по направлению к аэродрому, просто чтобы попробовать, на какую скорость способна новая машина. Затем они вышли, вооружившись банкой из-под варенья, чтобы поохотиться на скорпионов. Отец сдвинул в сторону обломок скалы, и они увидели скорпиона – желтый и жирный, он умоляюще вздымал в их сторону свои клешни. Отец ногой подтолкнул его в банку, Стивен ждал наготове с крышкой, в которой они проделали дырки для воздуха. Они оба смеялись – Стивен с тяжелым сердцем, – когда мать заявила, что не будет спать по ночам из опасения, что скорпион выберется из банки и начнет бродить по дому в темноте. Позже они отнесли скорпиона в мастерскую и заспиртовали в формальдегиде.
Каждое утро перед школой отец вел Стивена в ванную, где, зачерпнув двумя пальцами содержимое из баночки с бриолином, с фанатичным упорством втирал его в короткие волосы сына на затылке и на висках. Затем он брал в руку стальную расческу и, крепко держа Стивена за подбородок, приглаживал послушные волосы на прямой пробор, отличавшийся военной аккуратностью. Через час вся эта конструкция таяла на солнце. Большую часть жарких послеполуденных часов в продолжение длившегося девять месяцев лета они проводили на пляже, где офицеры и их семьи сидели с одной стороны, а рядовые и сержанты, включая уорент-офицеров, – с другой. Отец заходил в воду по грудь и медленно считал, а Стивен, ни за что не держась, пытался устоять у него на плечах, пока приступ смеха или скользкий крем для волос под ногами не заставляли его падать. Когда волна накрывала отца с головой, счет прекращался, но только на мгновение. Они дошли до сорока трех незадолго до того, как Стивен уехал учиться в интернат и игра прекратилась.
Северная Африка была идиллией, длившейся пять лет. Раздраженные голоса больше не тревожили сны Стивена. Дни его делились между школой, занятия в которой шли до обеда, и пляжем, где он встречался со своими приятелями, которые все до одного были детьми сослуживцев его отца, также получивших повышение. На том же пляже его мать встречалась со своими подругами – женами все тех же сослуживцев. Подобно тому как небольшая семья, в которой жил Стивен, окружала его настойчивой, собственнической любовью, британские ВВС окружали их семью, подбирая и предоставляя им знакомых, развлечения, докторов и дантистов, школы и учителей, дома, мебель, даже посуду и постельное белье. Если Стивен оставался ночевать у приятеля, он укрывался знакомыми простынями. Это был безопасный и упорядоченный мир, иерархический и заботливый. Дети в нем должны были знать свое место и, подобно своим родителям, легко переносить тяготы и лишения военной жизни. Стивена и его друзей – хотя это не относилось к их сестрам – наставляли, чтобы они называли сослуживцев своих отцов «сэр», подобно американским мальчикам с авиабазы. Им говорили, что женщинам нужно уступать дорогу в дверях. Но при этом им щедро предоставляли возможность, советовали, едва ли не приказывали развлекаться. В конце концов, их родители выросли во времена Великой депрессии, поэтому теперь не должно быть недостатка в лимонаде, мороженом, сырных омлетах и чипсах. Родители сидели на террасе Пляжного клуба вокруг железных столиков, нагруженных стаканами с пивом, удивляясь различиям между жизнью в их времена и жизнью сегодняшней, между их собственным детством и детством их детей.
