Дмитрий Быков - Эвакуатор
— Хорошо. Когда мы едем?
— Электричка в десять тридцать, раньше они все мимо Тарасовки идут. Давай, что ли, на Курском вокзале — метро-то вряд ли откроют.
— Что мне наврать?
— Не знаю. Что угодно. Да и зачем врать? К десяти на работу…
— Ну ладно. — Она встала со скамейки, оправила коричневое пальтишко. — Пойду.
— К себе?
— А куда? Естественно, к себе.
— И что будешь делать?
— Буду думать.
— Ну, думай.
Он легко поднялся, и некоторое время они стояли друг напротив друга.
— Игорь… — Катька опять заглянула ему в глаза, снизу вверх. — Ну, а то, что тут потом будет… это как примерно произойдет?
— Не знаю. Думаю, что будет все сразу. Погромы, эпидемии, и хорошо, если без саранчи. Долго копилось.
— То есть…
— То есть будет очень страшно. И это не мои выводы, это мне сверху передали. Там аналитики сидят очень приличные. На моей памяти ошиблись только один раз.
— Когда?
— Когда сказали, что в Киеве будет буча.
— А ты и там был?
— Нет, — сказал он виновато. — Там другие были.
— Да. Хорошо. Ну, чего — значит, завтра на Курском?
— Давай. Третий путь, подходи в десять пятнадцать, около киоска «Соки — воды».
Очутившись у себя, она тут же освободилась от его обаяния: это происходило сразу, наверное, и впрямь есть магнетизм любви. В физическом отсутствии любимого — залог нашей свободы. На этот раз он действительно заигрался, чего уж, — но при этом Катька ни секунды не сомневалась, что завтра поедет на Курский вокзал, на его дачу, смотреть несуществующую тарелку или что у него там спрятано на участке. Вообще, если у него была задача вывести ее из оцепенения и отвлечь от ужасов, — он справился блестяще. Страх у нее теперь остался только один: выбрать не тех.
Допустим, мы никого не выбираем. Мы прости прикидываем, такая проверка, да и что мне еще делать сейчас, в рассеянном свете, в три часа пополудни? Раньше это было наше любимое время — перелом от дня к вечеру, еще целых два часа будет светло. Дочь в детсаду, Сереженька ушел в магазин, оставив записку, в которой каждая буква, мнится, глядит на нее с укоризной. Вот, он-то не паникует, он-то пошел в магазин, пока она тут бегает на сомнительные встречи (не нашла предлога умней, чем встреча с мифическим работодателем, предлагающим приличные условия). Сереженьку нельзя не взять, это не обсуждается. Свекровь? Да, свекровь. Он не полетит без свекрови. Свекровь не полетит без соседки, соседка не может жить без собаки колли, собака колли умрет без своего лучшего друга эрделя, эрдель не полетит без хозяйки, хозяйка — без мужа, муж — без любовницы… Катьке представился космический корабль, за которым в безвоздушном пространстве тянулась жалкая вереница до самой земли: дедка за репку, бабка за дедку, жучка за бабку… и где-то еще в самом низу всех тормозил один, буквально не способный жить без кремлевской башни: ну куда же, куда же я без нее полечу! И цеплялся, болезный, за звезду, и все они живой цепочкой тормозили фотонный двигатель, удерживая эвакуатора на привязи, и зрелище это было так трогательно, что Катька рассмеялась, одна, сама с собой. А вокруг мигают потрясенные светила. Что мы за люди, в самом деле, как надежно умудряемся повязать себя и друг друга тысячами живых паутинных связей: нельзя никуда уйти, уехать, ни с кем порвать — все липнет, держит, и если эвакуатор — о, был бы только на самом деле какой-нибудь эвакуатор! — потянет нас когда-нибудь за луковку, выстроится сущая пирамида, геометрическая прогрессия, каждый не может еще без двадцати… и при такой повязанности — почему же у нас жизнь-то такая непереносимая, Господи, ведь так все друг без друга не могут! Честное слово, было бы уже как-то желательно, чтобы нас любили меньше. Инопланетянин отказывается спасаться без меня, я — без мужа, муж — без матери… зачем нам столько? Каким адом должна быть жизнь, если от любого столкновения с ней надо заслоняться таким количеством других! Родня; как хорошо, что у меня мало родни. Закатки, огурки-помидорки. Ненавижу! Ненавидела еще в общаге, и особенно — когда приезжали в ДАС эти родственнички, останавливались, подселялись, привозили с собой всякое, бегали осматривать Москву… ну, не ужас ли? Ведь говорить все равно было не о чем. Сидели, ласкали друг друга глазами. А как иначе? — нельзя: родня. Самое архаичное, досознательное: свои. Но ведь давно чужие, как мы с Сереженькой, как все со всеми, — для чего врать? Кого бы я взяла? Стоп, хватит. Я запрещаю себе об этом думать. Никогда больше ни слова. Наверное, есть какой-то порок в наших отношениях, если мы не можем не играть в идиотские игры; наверное, мы сами виноваты, что не можем по-взрослому. А как по-взрослому? Съехаться, забрать дочь, по утрам в сад, потом на работу… то есть семейная жизнь, вошедшая в колею. Нормально? Как люди? К чертовой матери таких людей…
Щелкнул замок, и тоже как-то укоризненно — человек с тяжелой сумкой возвращается домой, надо немедленно открыть дверь…
Человек, однако, никаких тяжестей не нес.
— Там знаешь какие очереди? И хлеб, между прочим, подвезут только к вечеру. Я только соли взял.
— Ну и ладно, — сказала она, — съедим пуд соли.
5
Электричка задерживалась на час, и не было никаких гарантий, что она появится в половине двенадцатого. В половине двенадцатого обещали только дополнительное объявление.
— Ну, — сказал Игорь, приплясывая на перроне. Первого ноября с утра резко похолодало, задул ветер, низко летели темные облака, похожие на дым. — Что будем делать?
— Не знаю. Тебе видней.
— Мое рассуждение такое, что надо брать машину.
— Слушай. Может, вообще ничего не надо? Считай, что я поверила тебе на слово.
— Нет. Во-первых, ты не поверила, а во-вторых, я должен проверить, как она там. Может, сперли, может, дачи уже громят…
— С какой стати?
— А с какой стати у вас тут все? Ради чеченской независимости? В общем, я за то, чтобы ловить.
— И сколько он возьмет, за сто километров?
— Восемьдесят пять. Ну, допустим, возьмет он штуку.
— Думаю, больше. Не мы одни такие умные.
— Хорошо, две — максимум. Если никого не найдем за две, не поедем. Пойдем жрать куда-нибудь, а завтра я с кем-нибудь договорюсь.
— А ты никакой транспорт не можешь устроить? Через ваш центр?
— А что они могут? Ракету прислать?
— Ну, ты же не один здесь эвакуатор, наверное…
— А ты думаешь, я всех знаю? Ну, дадут они мне чьи-то координаты, пойдут на риск, расконспирируемся к чертям… Ведь если ваши кого-то из нас возьмут, они будут допытываться про других, а наши пыток не выдерживают. У нас давно не пытают. Он сразу всех и сдаст. Надо, чтобы никто не знал. Но даже если они мне и дадут координаты — чем он мне поможет? Деньгами? Деньги я достану…
— Но, может, кто-то машину водит…
— Эвакуаторы не водят машин, Кать. Ладно, пошли, будем искать.
Ехать до Тарасовки не хотел никто. Водилы были наглые, сплошь толстые и краснорожие. «По Курской? Эээ! Сейчас знаешь что на окружной делается? Внешняя сторона вообще вся стоит, „Авторадио“ только что сказало».
Игорь предлагал штуку — смеялись; повышал до полутора — захлопывали дверцы; один снисходительно сказал, что разговаривать будет начиная от трех — «А назад мне порожняком! Кого я там в Тарасовке подцеплю? Вас? Не, я ждать не буду. Туда — назад».
— А чего так дорого? — спросила Катька.
— Ты че, не в курсе? Из Москвы все бегут, дороги начисто забиты.
— Почему бегут-то? Что, под Москвой безопаснее?
— А то! Сейчас где угодно безопаснее. Обращение слыхала? Говорят, и письмо уже получено. Предупреждают, что в ближайшее время всю Москву повзрывают, у меня дочка в интернете читала. Они правильно считают — столицу взорвать, и все.
— Все эти обращения, — авторитетно сказал Игорь, — пишутся прибалтийскими графоманами.
— Не знаю, кем пишутся, а пока получается по-ихнему. Знаешь, сколько мы до Тарасовки ехать будем? Хорошо, если часов за пять доберемся.
— Ну, не хочешь — как хочешь, — надменно сказал Игорь и повел Катьку к следующему водиле. С этим повезло не больше — о Тарасовке никто и слышать не хотел.
— Этак мы вообще не улетим.
— Вот видишь, как плохо не уметь водить машину, — Катька чмокнула его в холодную щеку.
— А толку? Застряли бы сейчас, только не в чужой машине, а в своей. Из чужой хоть вылезти можно, пешком пойти… Ладно. Короче, сейчас в забегаловку, до пол-двенадцатого жрать, потом на перрон, а если нет поезда — значит, правда не судьба. Буду один добираться.
В забегаловке были только котлеты по-киевски — почему-то очень кислые, с сильным сухарным привкусом, с минимумом мяса и максимумом хлеба. В половине двенадцатого, против всех ожиданий, объявили, что поезд будет подан через несколько минут, и к полудню он действительно подошел — толпа буквально внесла их в тамбур, разлучила, снова притиснула друг к другу уже в вагоне.
