Алексей Иванов - Географ глобус пропил
— Ногами скорее шевели, идиот!..
От милицейского подъезда они дунули к ближайшей подворотне.
— Ты чего, в ментовке бомбу заложил?.. — задыхаясь, спросил Служкин.
— Быстрее надо было, пока этот сержант меня не вспомнил, — пояснил Будкин и хехекнул: — Я в школе у него два года в сортире мелочь вытрясал… А ты где пропадал? Почему грязный такой? Надька мне уже сто раз звонила. Чего ты бесишься-то, Витус?
— Я не бесюсь… не бешусь… Короче, все ништяк.
— Да-а…— Будкин закурил, печально рассматривая Служкина. — Вот сейчас тебе и будет ништяк…
— А у тебя нельзя отсидеться? — робко спросил Служкин.
— У меня негде. Там сейчас Рунева с Колесниковым.
— Ни фига себе! — удивился Служкин. — А чего они делают?
— Чего ты с Веткой делал? Торпеду полировал. Вот и они тоже.
— А ты чего?..
— Че-че, — хехекнув, передразнил Будкин. — Варю суп харчо. Пусть трахаются, палас не протрут. Пойдем лучше пиво пить. Угощаю.
Только на рассвете Служкин позвонил в свою дверь. Ему открыла осунувшаяся Надя и посторонилась, пропуская в прихожую.
— Это я, твой пупсик, — беспомощно сказал Служкин.
— Ну что, удовлетворила тебя Ветка как женщина? — поинтересовалась Надя, недобро сощурившись.
— Нет…— виновато сознался Служкин.
— Жаль, что квартира твоя и я не могу тебя выгнать… Я надеюсь, что сегодня твой день рождения уже кончился?
— Кончился, — покорно согласился Служкин.
— Ну и у меня с тобой все кончилось, — спокойно заявила Надя и с размаха съездила ему по скуле.
Часть II. Ищу человека
Выбираем «лошадь»
В зеленоватом арктическом небе не было ни единого облака, как ни единой мысли. Серебряное, дымное солнце походило на луну, с которой сошлифовали щербины. Замерзшие после оттепели деревья в палисадниках переливчато вздымались хрустальными люстрами и свешивали в разные стороны ледяные гроздья отяжелевших ветвей.
Служкин запустил девятый «А» в кабинет и раскрыл классный журнал. В нем лежала иносказательная — чтобы не поняли другие учителя — записка, написанная им самому себе в прошлую пятницу.
— Так, — сказал Служкин, когда красная профессура, рассевшись, угомонилась. — У меня к вам, господа, вопрос: почему это вы всем классом в прошлую пятницу сбежали с урока, а?
— Кто? Мы?! — искренне изумились девятиклассники. — Это вы сбежали! Это вас не было! Мы ждали, мы стучались! И когда дверь пинали, вы тоже не орали! И в замочной скважине вас не было!
— Не было вас, — авторитетно подтвердил Старков. — Мы честно проторчали семь минут после звонка и только потом ушли.
— Почему же я, как пень, сидел весь шестой урок один?
— У нас география четвертым была! — закричала красная профессура. — А на пятом-шестом мы на физре, как сволочи, три километра бегали!
— Расписание-то изменили, — пояснил Старков.
— Посмотреть-то его не судьба была? — фыркнула Митрофанова.
— А у нас в учительской на расписании никаких перемен не было!.. — обескураженно развел руками Служкин.
— Ага, а мы виноваты, — расстроилась красная профессура.
— Ладно, не нойте, — махнул рукой Служкин. — Что делать будем, если так вышло? Есть три выхода. Первый — честно рассказать все Розе Борисовне, и пусть она решает. Второй — сегодня провести дополнительный урок. Третий — сделать вид, что «я не я и лошадь не моя». Что предпочтете?
— «Лошадь»! — дружно закричала красная профессура.
— Роза Борисовна всех убьет, и вас, и нас, — рассудительно сказал Старков, — и заставит проводить все тот же дополнительный урок. А на него придет только полкласса, да и то вас слушать не будут. Так что лучше уж сразу «лошадь», Виктор Сергеевич.
— Тогда два условия. Первое: вы самостоятельно учите дома еще один параграф и в следующий раз по нему — проверочная…
— Не пройдет, — прокомментировал Старков. — Никто учить не будет. А впрочем, мы никогда не учим географию, а все проверочные пишем на пятерки. Ладно, принимаем это условие. Давайте второе.
— Второе — чтобы об этом не узнала Роза Борисовна.
Волнение концентрическими кругами пробежало по классу и сошлось наконец почему-то на Маше Большаковой.
— Она не узнает, — чуть покраснев, пообещала за всех Маша.
В учительской Служкин оживленно пересказал историю своего договора с девятым «А» Кире Валерьевне.
— Знаешь, — поморщившись, сказала Кира, — я не люблю, когда мне показывают голый, грязный зад и при этом радуются.
Служкин осекся, помолчал и ответил:
— А я не люблю, когда ставят сапоги на пироги.
— Ты ничего не забыл? — холодно поинтересовалась Кира.
Служкин возвел глаза и начал вспоминать, загибая пальцы:
— Зубы почистил… Ботинки зашнуровал… Ширинку застегнул…
— А где журнал девятого «А»? — устало спросила Кира.
— Роза Борисовна забрала, — блекло ответил Служкин.
Едва он вошел в квартиру, заорал телефон.
— Витька, это ты? — раздался голос Ветки. — Ты чего, с ума сошел? Куда ты пропал тогда? Колесникова всю ночь дома не было! Мы бы с тобой так оторвались!..
В это время дверь открылась, и в прихожую вбежала Тата.
— Ветка, потом поговорим, — торопливо сказал Служкин и положил трубку.
— Папа дома! — ликующе крикнула Тата Наде.
— Ты рыбу коту купил? — не здороваясь, спросила Надя. — Нет? Своим ужином его кормить будешь. Пока не разделся, сходи в подвал, поищи его. Потом мусор выброси.
С ведром в руке Служкин вышел из подъезда. Он направился вдоль фундамента дома, кискиская в разбитые подвальные окна. Из одного окна в ответ раздалось задумчивое бурчание и скрежет когтей по водопроводным трубам. Служкин присел возле этого окна на корточки и позвал снова:
— Кис-кис-кис… Пуджик, гад… Кис-кис-кис… Ты чего сбежал? Кормят, что ли, плохо? Или дорогу домой забыл? Кис-кис-кис… Иди сюда, куда исчез?.. Кис-кис-кис… Опять пропал, сволочь… Кис-кис… Ладно — я, а ты-то чего выпендриваешься?
Собачья доля
После школы Служкин пошел не домой, а к Будкину.
— Ты чего в таком виде? — мрачно спросил он Будкина, открывшего ему дверь в трусах и длинной импортной майке.
— Я же дома, — удивился Будкин. — А в каком виде мне ходить?..
— Как я — на коне и в броне, — пробурчал Служкин.
На кухне он грузно уселся на табуретку и закурил. Будкин, хехекнув, продолжил поедание обеда — водянистого пюре из картофельных хлопьев. Больше он ничего не умел готовить. Чтобы было не так противно, Будкин закусывал шоколадными конфетами «ассорти» из коробки.
— Чего такой злой? — поинтересовался он.
— Школа достала.
— Так уволься, — просто посоветовал Будкин.
— Уволься…— недовольно повторил Служкин. — А я вот не хочу. Вроде отвратно, а тянет обратно. Наверное, это первая любовь.
— Ну, валяй, рассказывай, — предложил Будкин. — Для этого пришел?
— Опять у меня сегодня баталия с зондер-командой была, — начал Служкин. — У нас при столовке ошивается шавка, помои там жрет — болонка, белая, как плесень, злющая, трусливая, в общем, гадость на ножках. И вот перед самым уроком Градусов затащил ее в кабинет.
Все развеселились, орут: она у нас новенькая, она географию учить хочет, запишите в журнал… А я уже усвоил, что зондер-команде ни в малейшем уступать нельзя. Со всемирными потопами компромиссов не бывает. Ну, я и заявляю Градусову: либо ты на уроке, либо эта шавка.
А Градусову только того и надо. Напустился он на собачонку, как черт на репу. Ловить стал. Носился по всему классу, прыгал с разбега, под парты кидался. Схватил швабру, строчил из нее, как из пулемета, метал, как копье, пока я не отнял. Он тогда стал засады устраивать, гавкал, мяукал, умолял собачонку сдаться, головой об пол стучал, рыдал. Собачонка визжит, класс свистит, топочет, хохочет. Я не выдержал, в удобный момент сцапал Градусова и вышиб в коридор.
Он сразу в дверь пинать начал. Я открыл — он убежал. А зондер-команду после Градусова разве утихомиришь? Я поорал, побегал между парт, пригоршню двоек поставил — хоть сам успокоился. Тут стук в дверь. Я купился, открываю — Градусов в кабинет рвется, чуть меня с ног не свалил, поганец. Вопит: пацаны, портфель мой заберите! Я снова его вытурил. В классе — рев, как на пилораме. Я еще чуток побегал, дневники поотбирал, наконец стал писать на доске тему урока. И тут снова в дверь барабанят. Ну что за хреновина!.. Я дверь распахиваю — а в коридоре темнотища, смерти своей не разглядишь — и с разгону как рявкну: еще раз в дверь стукнешь — шею сверну!.. Глядь — а там Угроза Борисовна.
Меня едва Кондрат не треснул. Вплывает она в кабинет. За ней Градусов, как овечка, семенит. Зондер-команда вмиг преобразилась, я даже остолбенел: все сидят, все пишут без помарок, все хорошисты, все голубоглазые. Один я Д’Артаньян стою: глаза повылазили, из свитера клочья торчат, с клыков капает и в руке указка окровавленная. Ну, Угроза сперва зондер-команду по бревнышкам раскатала, потом за меня взялась. Дети, мол, ходят в школу не для того, чтобы слоняться по коридорам, а если из вас педагог, как из огурца бомба, так вы — трах-тарарах-тах-тах. От меня после этого вообще одна икебана осталась. Посадила Угроза Градусова на место, пожурила и ушла. А я стою перед классом, как сортир без дверки.
