Мэри Чэмберлен - Английская портниха
— Хотелось бы побеседовать с вами, сестра Клара, — сказала однажды вечером в конце октября сестра Бригитта, когда они поднимались по лестнице на свой чердак после смены.
Я в чем-то провинилась, насторожилась Ада. Но в чем? Может, разговаривала во сне и выругалась ненароком. Или выдала свои секреты, хотя много ли ей осталось утаивать. Сестра Бригитта знала, что Ада не настоящая монахиня, и, скорее всего, сестра Моника поделилась с ней своими соображениями насчет того, что и женой Ада была не настоящей. А вдруг она получила какие-нибудь известия? Ада находилась неподалеку, когда сестра Бригитта сказала охране — то есть не сказала, ведь по-немецки монахиня не говорила, — но просто нарисовала крест и ткнула в него пальцем.
— Красный Крест, — объяснила она свою настойчивость сестрам, — сообщит нашим родным, где мы и что с нами.
Но так и Станислас может связаться с Адой. А что, если он здесь, в Германии, и разыскал Аду, и приехал, чтобы вызволить отсюда? Я заплутал в ночи. Вернись ко мне, Ада. Что ж, она вернется. Простит его. То, что между ними произошло, — досадное недоразумение, не более.
— Я не могла не заметить, — сестра Бригитта опустилась на нижнюю полку нар и жестом пригласила Аду сесть рядом, — что у вас все это время не было месячных. Не должна ли я спросить о причинах?
— Переживания, — пожала плечами Ада; от матери она не раз слыхала, что такое бывает. — Нервы. Усталость.
— Вас тошнит?
— Только когда обмываю покойников. Этот трупный запах, я не выношу его.
— Вы были замужем?
Сестра Бригитта явно не слушала Аду, иначе она бы не задавала такие дурацкие вопросы. При чем здесь замужество Ады?
— Да, но… — осеклась она. Неофициально она решила опустить на тот случай, если сестра Бригитта не знает правды.
— И вы вступили в супружеские отношения?
Какое ее собачье дело?!
— Когда вы в последний раз были вместе со своим мужем?
Замолчите! — вертелось у Ады на языке.
— Вы ждете ребенка?
От неожиданности Ада вздрогнула. У нее и в мыслях ничего подобного не было. Ребенок. Исключено. Но тот вечер, когда он уехал из Намюра… От изнеможения и выпивки она была как в тумане, Станислас улегся на нее. И это ощущение, когда он вошел в нее, — ей было больно. Потом, когда он закончил, внутри у нее было мокро и немножко кровило. Резинку он не надевал.
Ада уставилась на свои руки, сложенные на коленях. Пожалуй, вопрос сестры Бригитты не такой уж вздорный. Наоборот, все сходится: месячные пропали, Ада набирает вес. Она даже чувствовала какое-то трепетание внутри. Как это называется? Шевеление плода. А она думала, что у нее живот болит от плохой пищи.
— Вы не знали? — спросила сестра Бригитта.
Ада в ужасе покачала головой. Ребенок сейчас?
Куда она его денет? Где поместит?
— Что мне делать? — Голос ее был тонок и слаб, в животе забурлило. Беременна. А вдруг немцы узнают?
Она не могла забеременеть. Без резинки они делали это только один раз. Никто не беременеет так легко, это всем известно. Ребенок.
— Вы совсем притихли. — Сестра Бригитта погладила ее по колену. — Господь укажет нам путь.
— Нам?
Ада всех подвела под угрозу. Они все поплатятся, если она родит и немцы поймут, что она не монахиня и что другие монахини солгали ради нее. Ада запаниковала.
— Скажу, что меня изнасиловали. — А что еще можно сделать в такой ситуации? — Какой-то солдат. Тогда, наверное, с нами ничего не случится.
— Но вы солжете.
— Может, это тот случай, когда ложь необходима? — Ада с трудом сглотнула. Во вранье она поднаторела. — Они не отберут у меня ребенка?
— Солгав единожды, — мягко возразила сестра Бригитта, — вам придется с этим жить, и рано или поздно правда выйдет наружу. Жить во лжи.
— Но ребенок?
— Будем надеяться, его усыновят, среди немцев тоже есть добрые люди.
— Моего ребенка?
— Сестра Клара, мы не можем держать здесь младенца. Где мы его спрячем? Малютки — шумный народец.
Она ни за что не отдаст своего ребенка, только не немцам. Она сбежит. Наденет чьи-нибудь обноски, стащит у других заключенных. Лохмотья. Прикинется полькой. И никто не опознает в ней монахиню. Пройдет через охрану. Польки ночуют где-то в другом месте. А потом тихонько ускользнет. Может, ей встретятся хорошие немцы, что сжалятся над ней. Помогут вернуться домой. Или найти Станисласа. И они опять будут вместе, конечно, будут. Он станет заботиться и о ней, и о ребенке. Я всегда хотел сына, Ада.
Нет, она никогда его не найдет. Какой же она была дурой, что поверила ему. Надо было унять его в тот вечер в Намюре, их последний вечер до прихода немцев. Я слишком устала, Станислас, слишком устала. А теперь посмотрите на нее: узница, которая готовится стать матерью. И жива она только потому, что ее превратили в монахиню, живет во лжи.
Ладно, она сбежит. А если ее поймают? Пострадают сестра Бригитта и все остальные. Ада представила, как охранник размахивает дубинкой: Где она? Признавайтесь! Сестра Бригитта ни звука не проронит, но другие… особенно эта «серая мышка» сестра Агата. Но если она останется и они узнают? Что тогда? Тупик. Выхода нет.
— Встанем на колени и помолимся, — сказала сестра Бригитта.
Ада сползла с койки и неуклюже опустилась на колени. Подсчитала в уме: получается, она на пятом месяце. Беременная. В плену. Она закрыла глаза. Горячие гневные слезы потекли по щекам.
Каменные плиты были ледяными. Голые ступни мерзли, пальцы ног, обхватившие край ступеньки, коченели. Ноги, словно якорь, приковали Аду к полу. На лестничную площадку внизу падал лунный свет, белесый вытянутый прямоугольник на фоне черноты лестничной клетки.
Ада подалась вперед, качнулась, отпрянула.
В пролете было пятнадцать ступеней и столько же в следующем. Она их сосчитала. В их доме на Сид-стрит ступенек было всего двенадцать, но этого хватило, чтобы у соседки, упавшей с такой лестницы, случился выкидыш.
Тонкая сорочка не грела, Аду била мелкая дрожь. Она вцепилась в перила, другой рукой крепко оперлась о стену. Один рывок.
Она совершала смертный грех, но не только ради себя. Еще и ради каждой и всех сестер, иначе им придется туго. Считай до трех, велела она себе. И на счет три…
Она сгорбилась, крепко держась за стену и перила. Нужно лишь качнуться вперед и опустить руки. Но если она лишь переломает себе кости? Или расшибет голову?
Раз.
Ада перенесла вес с одной ноги на другую. Каменные ступени. На Сид-стрит ступеньки деревянные. Соседка отделалась парой синяков и шишкой на лбу.
Два.
Она перестала дышать. До ручейка лунного света на площадке внизу лететь долго. Пролет был крутым, ступени высокими.
Далеко внизу открылась дверь, послышались голоса. Ада наклонилась, пошатнулась, запуталась в сорочке. Она пыталась остановить падение, чувствовала, как голова и спина бились о ступени, руку придавило, тело рикошетило от стены к стене. Она услышала свой крик, пронзительный вопль, разносившийся по округе. Резкая вспышка света.
Ада лежала скрючившись, нелепо подогнув ноги. Она недалеко улетела. Ступеней на пять, хотя казалось, что падала до самого низа.
— Was ist los?[20] — Над ней стоял немецкий солдат, сапог прямо у ее лица, дуло автомата нацелено на нее.
В голове у Ады дробно стучало, в боку была нестерпимая боль. Она попробовала ответить, но у нее перехватило дыхание и вместо слов раздался лай.
— Сестра Клара, — голос сестры Бригитты сверху, — что с вами?
Сапог опустился на ступеньку ниже.
— Она упала. — Сестра Бригитта подбежала к Аде. — Она ходит во сне, вот и все. — Взмах руки — мол, инцидент исчерпан.
Солдат поколебался, затем повернулся и зашагал вниз по лестнице.
— Одно ребро точно сломано, — сообщила сестра Бригитта, — а скорее два. И огромная шишка на виске. Но по крайней мере вы не потеряли ребенка.
От боли Ада не могла дышать. Она лежала на спине, не в силах пошевелиться. И все это зазря. Но может, пережитый страх сыграет свою роль. Может, так оно и происходит — ребенка теряешь после. Он получил изрядно тычков. А значит, ослабит хватку, выплеснется из нее.
— Маленький бедняжка, — сестра Бригитта щупала Аде живот, — наверное, вообразил, что катается на горке-вьюне.
Сама сестра Бригитта верит в то, что сказала солдату? Ада ходила во сне. Споткнулась о подол сорочки. Потеряла равновесие. Сдается, верит; во всяком случае, она не видела, как Ада намеренно выходит на лестницу. О ребенке сестра Бригитта говорила так, словно он уже был личностью. Бедняжка вообразил. Ада жалела, что не погибла. Не сломала себе шею, не расколола череп. Но пролет оказался слишком узким. Она застряла. И она опять здесь, живая, в нацистской Германии, со сломанными ребрами и кипящими мозгами. А внутри нее растет ребенок. Аду затошнило.
