Андроник Романов - 1надцать (сборник)
Потом была война, ранение в первом бою, госпиталь в Ленинграде и блокада. И Первая из Комнат.
* * *Всякая религия начинается с отделения духовного – поднимающегося к небу – от плотского – забываемого в дорожной пыли. Последователи, лишенные эмоционального переживания первоисточника, вынуждены прибегать к реконструкции, дополняя её элементами и именами, должными показывать величие таинства, бывшего когда-то простым, даже обыденным действием. Как то, например, рождение младенца в хлеву. Это и есть – ритуал. Именно ритуал соединяет дух, обогатившийся небесным, с покинутым, оставленным в пыли телом. Я в династии – тот, кто создал ритуал.
Стою в душевой кабине под горячим тропическим ливнем. Локальный сезон муссонов в отдельно взятой ванной комнате. Не думаю ни о чем. Вообще. Я должен быть спокоен и чист во всех мыслимых смыслах.
* * *Разбитое пулей колено не оставляла шансов вернуться на фронт. Дом на Литейном, в котором он жил до войны, разбомбили. Под руинами остались мама и Олюшка, так и не ставшая его женой. Нужно было жить дальше. Приятель уезжавший с семейством по Ладоге в эвакуацию, оставил ключи от квартиры на Васильевском. Началась блокадная зима. Голод и смерть. Для него, запертого холодом и увечьем в пустой квартире с огромной домашней библиотекой, оставалось жить жизнью её героев. Раз в три-четыре дня он выходил за водой и едой. Шел медленно, прихрамывая, стараясь беречь искалеченную ногу, вдоль стеночки, отрываясь от ее поверхности лишь для того, чтобы перейти пустынную темную улицу или обходя мерзлые глыбы трупов.
Начитавшись Диккенса и Верна, он увлекся странными письменами Блаватской, а потом нашел тонкую брошюру начала века некоего В. Н. Арефьева «Новозаветные апокрифы». Автор силился критиковать апокрифические евангелия, явно кому-то в угоду. Самое ценное в брошюре и, видимо, это понимал купивший её, читавший и обводивший куски текста химическим карандашом, были цитаты. Одна из них – из евангелия от Фомы – заставила деда отложить книжку и задуматься:
«Иисус сказал: «Я – свет, который на всех. Я – всё: всё вышло из меня и всё вернётся ко мне. Разруби дерево, Я там, подними камень и ты найдёшь Меня там»».
И тогда мой дед, видимо, вспомнил слова Наппельбаума, сказанные мимоходом в компании советских писателей – «…я Его вижу в каждом лице на любом моем снимке». Представляю, как он пришёл к простой и логичной мысли: если Бог везде, в каждой видимой и невидимой части мира, значит Его можно сфотографировать.
Он освободил от мебели детскую, поставил у входа штатив, закрепил на нем свой «ФЭД» и сделал первый снимок.
* * *Я вхожу в мою Комнату. Идеальное замкнутое пространство. Ровные белые стены, простой дощатый пол, в двух метрах от двери фотокамера на штативе, обращенная объективом в верхний правый угол и единственный источник света – лампа, освещающая ровный белый потолок. Никаких окон. Замкнутый куб пространства.
Вот уже двадцать лет, каждую неделю я делаю снимок этой крохотной части вселенной, надеясь, как надеялись до меня мои дед и отец, увидеть на снимке проступающие черты Господа.
