Владислав Егоров - Пасхальные яйца
Егорыч снова протяжно вздохнул, приглушая звук ладошкой, и окончательно завершил разговор.
— Вы уж извиняйте, что я столько тут набалаболил. У вас, небось, своих неприятностей хватает. Пошли лучше покемарим, все до обеда время быстрей пробежит.
Прошло два дня после выписки Егорыча. После ужина одна из больных нашего отделения спускалась на третий этаж позвонить по телефону и на лестничной площадке обнаружила человека, который, скрючившись, лежал на полу. Естественно, она решила, что он пьян, но, будучи женщиной сердобольной, собралась было подвинуть его к батарее. Наклонилась над ним и к ужасу своему обнаружила, что глаза у него какие-то стеклянные и дыхание странное. Бросилась она к дежурной сестре, с перепугу слов нужных подобрать не может, повторяет только: «Человек на лестнице валяется и булькает, человек валяется и булькает».
— Ну и пусть валяется! — отмахнулась Нина. Она как раз в тот вечер на вахте была. — Пусть себе булькает!
— Да, кажется, мужик из нашего отделения, — объясняет больная. — Вроде даже ваш знакомый.
Нина чертыхнулась и нехотя пошла вниз. В неподвижном человеческом комочке она сразу узнала недавнего пациента из пятой палаты Анатолия Егоровича Царькова. Кто знает, может, его еще можно было вернуть к жизни, но дежурная врачиха на все четыре этажа была одна, искали ее не меньше десяти минут, а когда нашли, ей осталось только констатировать смерть. Санитаров в этот час в больнице уже не было, а скорее всего их вакансии вообще были свободны — какой здоровый мужик пойдет на такую грязную работу за такую мизерную зарплату? — так что бригадир Самсонов сам организовал похоронную команду из больных, кто помоложе, и они, положив тело Егорыча на одеяло, отволокли его в морг. Там Самсонову под расписку выдали справку, которую он потом охотно показывал всем любопытствующим. В справке перечислялись вещи, принадлежавшие покойнику, а именно: «шапка спортивная вязаная синяя в пятнах, куртка вьетнамская синего цвета поношенная, пиджак и брюки коричневые поношенные, рубашка синтетическая зеленая, майка серого цвета, трусы семейные синие, носки х/б коричневые штопаные, полуботинки черные старые. В карманах пиджака и брюк находились: два ключа на колечке, расческа, носовой платок, пенсионное удостоверение и деньги в сумме два рубля — три полтинника и пять монет по десять копеек».
Звенигород, март, 1999 г.
МОЛИТВА
1У одинокой пенсионерки Таисии Владимировны Шишкаревой пропал кот. Тревожиться она о нем начала на третьи сутки, потому как обычно, не больше двух ночей погулявши, он обязательно возвращался подкрепить свои растраченные в драках с другими котами силы. Ор под окнами поднимали они такой страшенный, что подполковник в отставке Олег Валерьянович с третьего этажа однажды плеснул на драчунов кружку крутого кипятка. С той поры у ее Мурзика проплешинка на правой лопаточке появилась.
Такой жестокости по отношению к животным Таисия Владимировна понять не могла. Ну, ладно, работающего человека в пять утра, когда само сладко спится, разбудил котячий концерт, тут можно нервы сорвать и, ничего со сна не соображая, швырнуть чем попало в нарушителей покоя. А Олегу Валерьяновичу никакого резона не было серчать до такой свирепости, он на заслуженном отдыхе, утром недоспал, так днем дрыхни, сколько душа пожелает. Забот-то у него никаких. Бывший подполковник живет бобылем, жена давно померла, а дочка замужем тоже за военным — в Краснодарском крае, да только сам Олег Валерьянович хозяйство не ведет, а нанимает для этой цели женщину. Сначала к нему ездила одна краля крашеная аж с Сокольников, но чего-то недолго она у него домовничала, наверное, не вытерпела его суматошного характера. Или, может, кого получше нашла. Она женщина была фигуристая, в теле, а как подкрасит свои патлы в рыжий цвет, то, соседки шутили, точно про нее сказано: сзади — пионерка, а спереди — пенсионерка.
А вот уже третий год прислуживает Олегу Валерьяновичу косорукая Маша с четвертого подъезда. У Маши еще возраст для пенсии не вышел, но она ее получает по инвалидности второй группы. Работала Маша на стройке и по нерасторопности, а, может, крановщик с похмелья был, но только придавило ей правую руку стеновой панелью, да так неудачливо, что кость от самого локтя до ладошки раздробилась на мелкие кусочки. Хирурги собрали их, но не шибко правильно, и когда гипс сняли, то рука получилась с каким-то вывертом, для работы по строительной специальности непригодная. Что же касаемо стирки, или готовки или квартиру пропылесосить, Маша наловчилась и с уродливой рукой со всем этим управляться. Подружки-соседки, что Вера Даниловна с пятого этажа, что Евдокия Афанасьевна со второго, женщины, хоть и не злые, однако ехидные, когда принимались Олегу Валерьяновичу косточки перемывать, обязательно попрекали его зато, что он, старый хрен, платит Маше сущие гроши, даже меньше ее скудной пенсии, а ведь она не только полностью его обихаживает, но и кобелиным его приставаниям угождает. То есть намекали, значит, что сожительствуют они.
Так ли, нет, только Таисия Владимировна за это их не осуждает. Маша и со здоровой рукой была не ахти — остроносая, скуластая, глазки серые пуговками и будто совсем без ресниц, такие те белесые. Замуж она не сподобилась сходить да и полюбовников постоянных не имела, разве что, Вера Даниловна несколько раз примечала, заскакивали к ней мужики, но все здорово набравшись. А Олег Валерьянович мужчина тоже не особо видный — небольшого росточка, толстенький, лысина до самого затылка, а поперек нее седые волосенки одинокие. И то — под семьдесят ему уже, откуда красоте, если и была она, сохраниться? Впрочем, мужчине, чтоб расположение женское завоевать, красота и не требуется. Они обхождением берут, разговорами, ну и нахальством, конечно.
Олег Валерьянович поселился в их доме, как в отставку вышел, считай, около двадцати лет назад. Так вот, охальник, при живой еще тогда жене попытался соседку в подъезде прижать и облапать, да не обломилось ему, не на ту напал. Потом неделю с синяком под глазом ходил, как уж перед супругой вывернулся — неизвестно. Да если б он и культурно к ней подкатил, все равно получил бы от ворот поворот. Таисия Владимировна из всех грехов смертных наиглавнейшим считала, когда семью кто разрушает. Может, потому, что у самой мужа увели. Своего Василия Прокопьича она безусловно корила за измену, но со снисхождением: мужчины, они все неустойчивые, какая вертихвостка захочет, любого отобьет у законной жены. А вот Лариску-разлучницу, помирать будет, не простит. Сколько лет прошло, а до сих пор обидно — сама, можно сказать, их свела. Лариска, когда ее в мягкий перевели, напарницей с ней ездила, тогда и познакомила Таисия Владимировна свою товарку с Василием Прокопьичем. Он в вагонном депо слесарил, по соседству с их резервом проводников, частенько и в рейс провожал и встречал, как тут не познакомить.
У проводников в ту пору да и сейчас, наверное, считалось большой удачей в мягкий вагон попасть. И народу в мягком поменьше, и народ сам побогаче, пощедрее, одни чаевые солидную прибавку к зарплате давали. Но вот что касается соблазнов по сексуальной линии, тогда, правда, и слова такого не знали, а называлось это по-матерному или, если по-интеллигентному, «оказаться слабой на передок», то искушения такие в дальних рейсах случались нередко, особенно когда на Ташкент ездили. Чучмеки из мягких вагонов всегда при больших деньгах, коньячком угостить проводницу или шампанским — для них не проблема, да еще духи дорогие подарят, а то, бесстыдники, и нижнее белье. Лариска однажды хвалилась перед ней таким «сувениром» — бюстгальтером заграничным. Весь прозрачный, с кружевами, ничего похожего у нас и в помине не было. Тогда все женщины лифчики носили одинаковые — хлопчатобумажные, белые или голубые, а фасоном, как две детские панамки.
Еще ездили в мягких генералы, большие начальники из штатских да артисты. Генералы тоже любили деньгами насорить и до женского пола были охочи, начальники те вели себя тихо, карьеру боялись испортить, ну, а артисты, хоть и не шибко денежный народ, но уж такими соловьями разливались, не каждая устоит. О проводницах, что греха таить, слава идет, как о бабах податливых, с той же Лариской, к примеру, поякшался пассажир, а тень на всю профессию. А Таисия Владимировна двадцать лет с гаком проводницей оттрубила и ни разу ничего себе такого не позволила. Ни в замужестве, ни после.
Да, верность своему Васеньке при всех соблазнительных обстоятельствах свято блюла, а он черной неблагодарностью отплатил. Правда, спутался он с Лариской уже после гибели Павлика, ее ненаглядного сыночка единственного. Утонул мальчишечка, когда ему тринадцать только-только исполнилось. В пионерском лагере они в поход ходили и на привале у какой-то речки стали с моста сигать. Дружки-то «солдатиком» прыгали, а Павлик, он боевой был, заводилистый, «ласточкой» сиганул. А там свая оказалась, под водой неприметная. Он об нее головкой ударился, сознание потерял и захлебнулся. А ребятки, несмышленыши еще, когда прибило Павлика к бережку, откачать его не смогли. Пионервожатую-студентку судили потом за халатность, их с отцом вызывали как потерпевших, только умоляла она судью девчонку простить и не калечить ей судьбу, а сыночка все равно не вернешь.
