Ричард Бротиган - Экспресс Токио - Монтана
Он сидел.
Я сидел.
Наверняка я тоже ему не нравлюсь, ведь совсем не вписываюсь в это кафе. У меня вид немолодого потрепанного хиппи, и я никогда ни с кем не заговариваю, кроме молодых японцев, что тут работают.
Этот козел еще и сноб.
Так или иначе, сегодня я наконец выяснил, для чего он явился на эту землю. У меня была назначена встреча в шесть вечера и на другом конце Токио, часов я не ношу, но со своего места хорошо видел часы этого ублюдка, так что время от времени, чтобы не опоздать, на них поглядывал.
Говорил же я вам: от этого сукина сына должна быть нашему миру какая-то польза, иначе зачем он вообще живет?
«Шевроле» 1953 года
Ни сидений, ни крыльев, ни зеркала заднего вида, ни фар, ни тормозов, ни бамперов, ни покрышек, ни багажника, ни «дворников», ни лобового стекла.
Вдохновленный поэтичной американской романтикой, мой друг вознамерился купить в Монтане старую машину и доехать на ней до Калифорнии. Каждый вечер он разворачивал местную газету, выискивая объявление о продаже старой машины, которая сможет доехать до Калифорнии.
ИЛИ КАЛИФОРНИЯ, ИЛИ НИЧЕГО!
Он рассчитывал уложиться в две или три сотни долларов, четыреста — это потолок.
Не так уж много — особенно сейчас, в 1978 году, — но мой друг лелеял мечту не; просто о старой машине, а о той, которая благополучно довезет его до Калифорнии, а после проживет еще пару месяцев.
Старая добрая монтанская машина, как старый добрый друг.
Однажды вечером он увидал объявление, размочившее его романтическую натуру:
«ШЕВРОЛЕ» 1953 ГОДА. $50
Он тут же набрал номер и услышал пожилой женский голос.
— Вы продаете «шевроле» пятьдесят третьего года? — спросил мой друг. — За пятьдесят долларов?
— Совершенно верно, — ответила женщина. — В прекрасном состоянии.
— Я хотел бы взглянуть, — сказал он.
— Конечно, — ответила она. — Как можно покупать не глядя. Я живу на Северной Л-стрит. — И она продиктовала адрес.
— Когда можно подъехать? — спросил он.
— Да хоть сейчас, — сказала она.
— Хорошо, через двадцать минут буду у вас, — сказал мой друг.
— Замечательно, — ответила она. — Я вас жду. Как вас зовут, напомните?
— Рейнольде, — сказал он.
— Договорились, мистер Рейнольде. До встречи.
Мой друг повесил трубку, страшно довольный: $50!
Он уже видел, как едет в Калифорнию в последнем на всю Америку прекрасном «шевроле» 1953 года.
Настоящая игрушечка с 15 тысячами миль на одометре, старушка ездила на ней в магазин трижды в неделю и в церковь по воскресеньям.
Машина с белобокими покрышками и в прекрасном состоянии.
К тому времени, когда мой друг добрался до Семерной Л-стрит, он был безумно влюблен в эту машину. Он чувствовал себя мальчишкой, что отправляется на первое свидание с самой красивой в школе заводилой болельщиков.
Женщина открыла ему дверь.
Она была очень стара, но двигалась — бодро, вот, пожалуй, нужное слово.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я вам звонил насчет «шевроле» пятьдесят третьего года. Меня зовут мистер Рейнольде.
— Здравствуйте, мистер Рейнольде, — сказала она. — Сейчас я вам все покажу.
Она накинула плащ, вышла на крыльцо и повела моего друга вокруг дома к гаражу.
— Покрышки хорошие? — спросил мой друг безрезультатно пытаясь скрыть возбуждение.
— Покрышек нет, — ответила она.
— Нет покрышек? — переспросил мой друг. Гм.
Это пробило в его мечте небольшую брешь. Придется покупать для машины покрышки, но мой друг не сомневался, что сейчас перед ним предстанет настолько прекрасная и дешевая машина, что покупка покрышек окажется сущей ерундой, нечего даже и думать. Главное, машина в прекрасном состоянии. Он мысленно вычел покрышки из нарисованной в голове картины.
— Как насчет тормозов? — спросил он.
— Тормозов нет.
— Что? Нет тормозов? — переспросил он.
— Совершенно верно, — ответила она. — Тормозов нет.
— Нет тормозов? — повторил он.
— Тормозов нет.
Он мысленно вычел тормоза из машины своей мечты, в которой не было покрышек, начал думать о чем-то другом, но засомневался, мысли вернулись назад все к тому же. Нет покрышек? Нет тормозов?
Он спросил, не думая:
— А в какой форме кузов?
— Кузова нет, — сказала старуха.
— Нет покрышек, нет тормозов, нет кузова, — бубнил мой друг, словно ребенок.
— Совершенно верно, — подтвердила она, как будто ничего тут нет особенного — продавать человеку такую машину.
Он немало перевидал хитрых продавцов старых машин, но эта бабуся могла заткнуть за пояс их всех. Что, черт подери, за машину она ему надумала всучить?
— Почему нет кузова? — спросил он машинально, как ребенок.
— Потому что это не машина, — ответила она.
— Что?
Старуха открыла гаражную дверь, и глазам их предстал автомобильный двигатель. Он лежал на полу посередине гаража.
— «Шевроле» пятьдесят третьего года? — проговорил мой друг.
— Двигатель, — сказала она.
— Двигатель? — спросил он.
— Да, двигатель, — ответила она.
— Я думал, вы продаете машину, — сказал он.
— С чего вы взяли? — спросила старуха, — У меня нет машины. Только двигатель. Пятьдесят долларов. Будете брать?
— Мне нужна машина, — сказал он. — Я еду в Калифорнию.
— Она склонилась над двигателем. — На этом до Калифорнии не доедешь, если вы только не соберете все остальное.
Благодарю вас, мэм.
Мой друг вернулся домой, достал газету, развернул ее на странице объявлений и уставился на строчки с «шевроле» 1953 года. Он прочел объявление раз пять или шесть. Каждое слово этого объявления он изучил так, словно читал первое издание Библии на китайском языке и желал убедиться в точности перевода.
Потом опять позвонил старухе. Телефон гудел, но она не снимала трубку. Мой друг ждал еще долго, затем нажал на рычаг.
«А что если она показывает это кому-нибудь еще?» — подумал он. Он почти видел, как они идут вокруг дома к гаражу. Он почти слышал, как этот кто-нибудь ёе спрашивает:
— А как двигатель? И старуха отвечает: — В прекрасном состоянии.
Моя прекрасная токийская леди
Время пить чай…
В Токио я смотрел «Мою прекрасную леди» в исполнении японской труппы. Я просто влюбился в японских актеров, когда они пели и танцевали в окружении декораций викторианского Лондона.
Взять хотя бы японского профессора Хиггинса — красавец, похожий на Рекса Харрисона, стоял на парадном крыльце лондонского дома 1890-х годов, сзади тянулась целая улица таких же лондонских домов, и он пел по-японски о том, как, надо полагать, любит японскую Элизу Дулиттл.
Наверное, думал я, в этих домах сидят викторианские японцы, слушают песню и надеются, что все будет хорошо.
Я вглядывался в окна декораций, но не видел там любопытных соседей — никто не выходил на крыльцо, улица была пуста. Может, они пьют чай в садиках.
У всех своя жизнь. Не могут же они просто так стоять и слушать, кто там о чем поет, тем более что не их это дело.
Рожденные ночью
Мое воображение влюблено в людей, которые умеют быстро и ловко ходить в темноте. Их движения прекрасно выверены — подобно святым, они добиваются во всем максимального эффекта.
Другими словами: они знают, что делают, как знает это рожденный ночью морской прилив. Их труд подобен работе шпионов, проворачивающих в темноте свои дела.
Но вот дело сделано, рампа вспыхивает, спектакль продолжается, и мы видим актеров уже не в гостиных элегантных викторианских особняков, а на улицах бедного лондонского района.
Не будь я писателем, я бы, пожалуй, пошел в рабочие сцены: бродил бы в темноте, как шпион-чародей, и уносил прочь мебель: диван, стол, пианино, — а с возвращением света водружал бы на их место улицы Лондона.
Актер через миллион лет…
Особенно внимательно я слежу за актером, который играет человека, намного старше себя. Инеем из белого вещества ему тронули волосы, и вот он вполне подходит к годам своего персонажа.
Это на самом деле вас и старит — когда изнашиваются кости, мышцы и кровь, сердце тонет в забвении, исчезают дома, в которых вы жили, и люди уже не уверены, существовала ли когда-нибудь ваша цивилизация.
МЕНЮ/1965
У Калифорнии под носом демографический взрыв. Сейчас в ней живет 20 миллионов человек, из них сорок восемь — на Улице Смерти в Сан-Квентине. В 1952 году на Улице Смерти жило двадцать два человека, а все население Калифорнии составляло 11 миллионов. Если дела и дальше пойдут такими темпами, в 2411 году в Калифорнии будет жить 500 миллионов человек, а на Улице Смерти — 2 тысячи.
