Алексей Федотов - Свет во тьме
В Петрово комиссию возглавляла секретарь горисполкома Свинаренко Эльвира Львовна. Это была молодая, но очень деятельная женщина, сумевшая в свои тридцать лет занять столь ответственный пост благодаря своей неиссякаемой энергии и браку, в который она из карьерных соображений вступила около десяти лет назад с депутатом Верховного Совета СССР, директором крупнейшего в области совхоза Виленином Ремировичем Свинаренко, который был в два раза старше ее, зато имел огромные связи и в местных структурах, и в Москве. Он и помог жене получить высшее образование, а затем сделать карьеру. Матери ее не было в живых, а с отцом она не общалась, и лишь немногие знали, что им был помощник старосты петровского собора Лев Александрович. Он со своей стороны к дочери и зятю тоже не приставал, так как у него и без них хватало людей во власти, которые его поддерживали. Впрочем, для тех лиц, которые в области принимали решения, их родство не было тайной. На данном этапе их жизни оно играло положительную роль и для отца, и для дочери.
Членов комиссии можно было условно разделить на три группы: те, которые вошли в нее, потому что им нечем было себя занять, преимущественно из числа активных пенсионеров; те, кого заставило войти в нее начальство, в основном, советские работники, представители образования и культуры. Самую малочисленную, но задававшую тон в работе комиссии группу составляли два человека, просто помешанных на вопросах религии, которым до любого проявления религиозной жизни в городе было дело.
Одним из них был лектор общества «Знание» Иван Петрович Мальков, другим – работник областной профсоюзной организации Виктор Романович Карпов. Первому было лет пятьдесят, это был худой невысокий подвижный мужчина с курчавой шевелюрой на голове. Второй уже отметил свое шестидесятилетие, был высоким, абсолютно лысым и достаточно полным. Но при таком внешнем несходстве их объединяли холерический темперамент, неумение слушать других, неизживаемое желание лезть в чужую жизнь. Друг друга они не переносили. Причиной этого было то, что нормальные люди с ними почти никогда не спорили, но они постоянно имели различные мнения по самым мелким вопросам и друг перед другом их ожесточенно отстаивали. Так как переубедить подобных людей невозможно, члены комиссии принимали решение без учета их мнений, поэтому или Мальков, или Карпов обязательно оказывались недовольными любым решением.
На повестке дня заседания комиссии стояли два вопроса: появление в городе инициативной группы, желающей добиваться открытия второй церкви в Петрово, и нарушение законодательства о культах священником петровского собора Георгием Грицуком.
Второй вопрос, с которого решили начать как с более легкого, был, на взгляд Эльвиры Львовны, по-своему в чем-то забавным. В соборе была одна старенькая прихожанка Пелагея Петровна, бывшая медсестра. Овдовела она уже давно, дочь и внуки с ней фактически не общались. Единственным развлечением для нее было ходить на службы в собор. Во время пения определенных молитв всем народом Пелагея так усердствовала, что ее пронзительный, как бензопила, голос перекрывал все остальные. «Это еще что! – гордо говорила она. – А вот, помню, в войну была медсестрой в госпитале. Раненым там тоскливо, решала их развлечь немного – спеть несколько песен. Так даже некоторые умирающие приползали послушать, кто так орет!» Красоту пения она определяла по громкости и всегда заявляла: «Я не пою, я ору!».
По праздничным дням она поверх обычной одежды надевала белый халат, чтобы подчеркнуть, что она не какая-то там обычная прихожанка, а самая что ни на есть медсестра. Другим ее любимым развлечением, кроме пения, было проведение «катехизации» с прихожанами. Сама ничего о Православии не зная, она с непоколебимой уверенностью в своей правоте обучала основам веры всех новых людей, заходивших в храм. После такого «урока» многие второй раз и не приходили.
Но вот однажды Пелагея Петровна уговорила свою семидесятилетнюю соседку Валю повенчаться с ее семидесятипятилетним мужем Валерием. «Да ты что! Ведь раз вы не венчанные, то значит блудные!» – причитала она. «Какие мы блудные, нам уже за семьдесят!» – резонно возразил Валерий. «Блудные, – продолжала причитать Пелагея. – И детки ваши блудные, и внуки»… «А ты сама-то была ли венчана?» – спросил Валерий. «Я-то не была, у меня муж на фронте погиб, молодые были глупые. А вот теперь из-за этого дочь и внуки выросли, а со мной и видеться не хотят». «Но наши-то хотят!» – не уступал Валерий. «Так это пока!» – Пелагея увидела, что ее убеждения не приносят желаемого результата, и решила зайти с другой стороны. «А вот повенчаетесь – ведь у вас наступит второй медовый месяц!». «Это как это?» – не поверила Валентина. «Правда-правда, вот увидишь, как Валера изменится!». Последний довод оказался самым убедительным. Несмотря на возражения Валерия, Валентина тут же начала договариваться с Пелагеей о том, как организовать венчание.
Повенчал стариков на дому отец Георгий Грицук за сто рублей, тридцать из которых он отдал Пелагее Петровне. Сделал он это тайно, даже венцы из собора не брал. Вместо них Пелагея смастерила два венка из сушеных лавровых листов. Так и не узнал бы никто о самовольном венчании, если бы не Валентина, ожидания которой, что она вновь переживет медовый месяц, не оправдались. Семидесятипятилетний муж ее каким был, таким и остался. Она обвинила Пелагею в мошенничестве и написала жалобу в горисполком.
После двадцатиминутных дебатов Малькова с Карповым, которых по привычке никто не слушал, слово взяла Эльвира Львовна.
– Женщина, конечно, обманулась в своих ожиданиях, – с усмешкой сказала она. – Но так ей и надо! Не об этом должны быть мысли у советской женщины, тем более в семьдесят лет. Нас интересует другое: данный случай оттолкнул этих людей от религии. А они будут рассказывать об этом своим родственникам и знакомым. Поэтому считаю, что в данном случае священник Грицук и бывшая медсестра оказались более полезными для атеистической пропаганды, чем десяток лекций. Благодарности, естественно, объявлять им не будем, но и наказывать их не стоит. Кто за?
Как обычно, возражать ей никто не стал. Одним голосом против (то ли Малькова, то ли Карпова) было решено отправить уполномоченному письмо, что комиссия вопрос рассмотрела и считает целесообразным оставить данное дело без последствий.
Но вот в другом вопросе – в отношении двадцати членов инициативной группы по открытию в городе Петрово второй церкви – места для снисходительности не было. Единодушными оказались даже Мальков с Карповым.
– Они посмели свою безумную просьбу направить самому товарищу Леониду Ильичу Брежневу! – патетически восклицал Мальков.
– Как будто не знают, что он как Генеральный секретарь ЦК КПСС стоит во главе всей атеистической работы в стране! – вторил Карпов.
Особенно возмутило всех, что из двадцати человек лишь шестнадцать были пенсионерами, а трое оказались работающими, а один – вообще молодой человек, студент.
– Совет по делам религий уже дал им отказ, – спокойно сказала Эльвира Львовна. – Наша же задача заключается в том, чтобы отбить желание писать подобные письма руководству партии и государства. Пенсионеров мы трогать не будем, чтобы никто не мог сказать о том, что у нас преследуют за религиозные убеждения. Ну, задержат им на недельку-другую пенсию пару раз под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы внимательнее смотрели, под чем подписываются. А вот с остальными нужно поступить жестче. Совместно с уполномоченным и административными органами горисполком этот вопрос уже проработал. Студент будет исключен из института за пропаганду антиобщественных взглядов (а он вполне открыто говорит о своих религиозных воззрениях) и пойдет служить в стройбат. Может быть, через два года и поумнеет. Одному из работающих подошла очередь получать квартиру, так пусть подождет еще несколько лет. Двое других – колеблющиеся, их можно пока не наказывать, а переубеждать. Предлагаю прикрепить к ним в качестве их общественных воспитателей товарищей Малькова и Карпова. Соответствующие решения приняты, нашей комиссии необходимо лишь одобрить их закрытым протоколом. Есть ли у кого-то возражения?
Возражений не было, протокол одобрили единогласно.
Глава 3.
Митрополит Исайя сидел за столом в своем кабинете. До начала приема посетителей оставалось еще двадцать минут. Как всегда бывало, когда он оставался один, в голове его мелькали картины из прошлого.
Он родился на Украине в семье сельского священника в последнее десятилетие девятнадцатого века. Имя Исайи получил в монашеском постриге, а при рождении его назвали Иваном. До революции 1917 года Иван успел закончить духовную семинарию и жениться. Революционные события и гражданская война перевернули все вверх дном и на Украине. В начале февраля 1918 года большевистскими солдатами был злодейски убит митрополит Киевский и Галицкий Владимир. Повсеместно появлялись самопровозглашенные «правители» какого-нибудь села, «главнокомандующие» «армий» в тридцать-сорок бандитов… В церковной жизни все это проявилось в виде расколов и «автокефалий». Человеку, не знакомому с тонкостями канонического права, сложно было разобраться, какая же из церквей на Украине является действительно истинной. Но Иван, не будучи блестящим канонистом, как-то безошибочно почувствовал, что должен быть с теми, кто признает избранного Всероссийским Поместным Собором 1917-1918 годов Патриарха Московского и всея России Тихона. И свою верность Московской Патриархии он сохранял всегда, даже когда во время Великой Отечественной войны оказался на оккупированной территории и за такую верность мог быть казнен.
