Давид Фонкинос - Наши расставания
— Ну хорошо, входите, — пригласила она, обрывая мою беспомощную тираду о дяде.
Главное — войти. Стоит тебе войти, считай, самое трудное позади. Чуть позже я узнал, что девушку зовут Ирис. Уже больше десяти дней она ни с кем не виделась. Жалкий лепет мужчины, явившегося продать ей галстук, внес в ее жизнь свежую струю гротеска.
Перед гротеском всегда следует распахивать двери в свою жизнь.
Я открыл чемодан, и глазам Ирис предстал сиротливо лежащий на дне галстук. Она подняла взгляд на меня и громко рассмеялась. Нелепость ситуации дошла и до меня. Я тоже рассмеялся, и этим дружным смехом меня словно швырнуло в воспоминания о хохочущем кружке гостей. Я чуть не заплакал, но сдержался, изо всех сил цепляясь губами за смех.
— У вас что, всего один галстук?
— Да. Понимаю, это немного странно, но он у меня последний. Я закрываюсь.
— Если я его у вас куплю, вы свернете дело?
— Именно так.
— Из-за меня вы станете безработным?
— Ну, в каком-то смысле да.
— Вы же знаете, что я его куплю. Я не могу поступить иначе. Торговец с единственным галстуком! Разве я в состоянии пройти мимо такого!
— Вы уже знаете, кому его подарите?
— Конечно. Себе. Я обожаю носить галстуки. Это сближает меня с Дайан Китон.
— Дайан Китон? Ах да! «Энни Холл»!
— Вы смотрели «Энни Холл»?
— Можно быть продавцом галстуков в Бретани и знать фильм «Энни Холл».
Она предложила мне кофе. Я согласился — времени у меня теперь был вагон и маленькая тележка. Мне предстояло чем-то наполнить целую жизнь. Ирис объяснила, что пишет роман, а в этот дом ее пустили, чтобы спокойно поработать. Она сочиняла уже второй роман. Надо же, а я про нее даже не слышал. О себе я сообщил, что работаю в издательстве «Ларусс», но сейчас нахожусь в бессрочном отпуске. Она подхватила мои последние слова, и в ее устах они прозвучали как шаманское заклинание:
— Вы работаете в издательстве «Ларусс», находитесь в бессрочном отпуске и… продаете галстуки. Вернее сказать, продаете галстук… в Бретани… А, поняла! Вас прислал Жан-Марк? Ну конечно! А то я уже испугалась! Он решил проверить, как я тут тружусь! Вот потеха!
— А кто это — Жан-Марк?
— Единственный на свете человек, которому взбредет в голову проделать нечто подобное! Ну, можете доложить ему, что я уже прилично продвинулась!
Бывают ситуации, когда человека невозможно сбить с мысли. То, чем я занимался и что собой представлял, не имело никакой связи с реальностью. Чтобы вернуться в рациональный мир, мне требовался посредник, и Жан-Марк сослужил мне эту службу. Да, сознался я, меня в самом деле направили к ней эмиссаром от издательства. Она сообщила, что уже видит, чем кончится ее история. Я поинтересовался, о чем будет роман, и тут она сказала: «Об одной паре, которая без конца расстается».
Я быстро допил кофе. Она повязала на шею галстук. Я не мог сказать, нравится мне эта женщина или нет, но впервые за много недель меня хотя бы отпустило ощущение, что все мои органы находятся под анестезией. Вид этой женщины открывал возможность будущей жизни. Мне не хотелось чересчур ей надоедать. Еще я подумал, что, может быть, вместе с ней в мою жизнь вернутся слова. Я пожелал ей успеха с романом, она пожелала мне успеха во всем. Никто не знал, чем могут обернуться ее и мои успехи. Я вернулся в дом Ролана. Пора было принимать решение.
5
Это удалось мне не сразу. Я сообщил Бернару, что продал все галстуки до единого. Он сказал, что я могу жить в доме его отца сколько захочу. Но что мне было здесь делать без галстуков? Бретань казалась мне обреченной быть царством галстуков. В то же время я боялся возвращаться в Париж. Ясное дело, особого выбора у меня не было, я знал, что все равно туда поеду. Но как я поеду? В Париже меня поджидало мое прошлое — самое пугающее из всех вариантов будущего.
Вышло так, что долго раздумывать мне не пришлось. Перед домом остановилась машина. Очень странного вида машина, может быть, самая безобразная из всех машин в истории автомобилестроения. Я смотрел на нее из кухонного окна и думал, кем надо быть, чтобы водить такое, — уж точно, не человеком. Мои размышления прервало появление выбравшегося из кабины водителя — им оказался Поль. Он приехал не один, а с Виржини. Они оба заколотили в дверь. Я притаился, ошарашенный внезапностью вторжения. Потом пошел и открыл им. Поль тут же бросился меня обнимать (не помню, упоминал я про то, что он жутко сентиментален, или нет) и даже проронил пару слезинок, к которым я добавил и свои: слезы — штука заразительная.
— Как же я рад тебя видеть! Как рад!
— И я тоже, — подхватила Виржини. — Мы уже неделю тут катаемся, всех расспрашиваем.
— Ты почему на звонки не отвечал? — негодовал Поль, не сразу осознав, что этот вопрос полностью утратил смысл.
Так получилось, вот и все. Теперь мы снова встретились, и надо было просто этому радоваться. Наверно, в глубине души я мечтал о том, что это случится, что за мной приедет друг и скажет, что нужно делать, и будет мне вместо отца. Я никогда не забуду, что сделал для меня Поль.
Время было обеденное, и они хотели есть. Я решил что-то такое состряпать из имевшихся под рукой запасов. У меня завалялось немного лососины, и я уже собрался приготовить ее под лимонным соусом, как вдруг в последний момент вспомнил:
— Тьфу! Ну я и дурачина! Вы же не едите лососину!
Поль поднял на меня удивленный взгляд:
— Ты что, поверил в эту историю?
— То есть?
— В историю про повальное отравление в гостях… когда все попадали в обморок… из-за лососины…
Разумеется, я в нее поверил. Как же не верить друзьям? Чему тогда вообще верить? У меня и тени сомнения не промелькнуло. Во всяком случае, тогда. Хотя, если поразмыслить…
— Мы познакомились через интернет, — сказала Виржини. — Но нам хотелось чего-то более оригинального.
Тут уж я не выдержал и расхохотался. Вот, значит, как. Каждый приукрашивает свою историю, превращает ее в миф. А что же с моим мифом? За что мне теперь ухватиться? Я видел себя героем, и с чем остался? Может, мне тоже пора навыдумывать ярких подробностей своей биографии, пустить людям пыль в глаза? А что — какая-никакая, а защита. От грубого абсурда жизни, покатившейся по кривой дорожке. Почему бы мне и в самом деле не воздвигнуть вокруг себя баррикаду из иллюзий и не обернуться героем из детских фантазий? Будь у меня хоть малейший шанс заново слепить свое прошлое, с какой стороны я бы за это взялся? Конечно, с мифотворческой.
Я перекрыл воду и газ, запер ставни. Все это я проделал легко и просто, почти равнодушно. Завершился определенный период моей жизни. Я сел в невообразимую машину. И в обществе счастливой пары вернулся в Париж.
6
О том, что происходило после дня свадьбы (почти свадьбы), я ничего не знал. Только то, что Алиса куда-то уехала, — кстати, не исключено, что в Бретань. Часто, часами напролет колеся по дорогам, я думал, что мы с ней могли бы случайно встретиться. Я надеялся на эту встречу как на свое спасение. Но мы не встретились. Алиса вернулась к тому статусу, в котором пребывала до нашего знакомства, — стала одной из трех миллиардов женщин.
Решением практических вопросов — сдачей нашей квартиры, транспортировкой мебели — занимались родители. Мои наняли грузовик и перевезли все мои вещи к себе, сложив их в моей бывшей детской (у каждого свои символы). Я наотрез отказался от одежды, которую носил, когда жил с Алисой. И вообще всячески избегал любой мелочи, способной напомнить мне о пережитой драме. Например, разлюбил книги, составлявшие нашу общую библиотеку. Самой большой проблемой оставалось внешнее географическое пространство. О том, чтобы ступить на одну из улиц, по которым мы ходили с Алисой, не могло быть и речи. Я попытался припомнить каждую нашу прогулку, каждое свидание и сделал соответствующие пометки на крупномасштабной карте. Таким образом, мой личный город скукожился, в нем появились многочисленные запретные зоны — нечто вроде Берлина, разделенного после его оккупации союзниками. В моем Париже тоже была проведена демаркация границ, а в роли захватчика выступало прошлое.
На некоторое время я поселился у Поля и Виржини.[21] Спал я на диване в гостиной, не так уж далеко от их спальни, и порой до меня доносились вздохи, свидетельствовавшие о полной сексуальной гармонии. Друзья относились ко мне превосходно, но я понимал, что подобное положение вещей не может длиться вечно. Ни одна пара не в состоянии долго давать приют тому, кто из нормального человека превратился в какой-то депрессивный рахат-лукум. Должен отметить, однако, что они ни капли на меня не давили и даже старались меня развлекать, каждый вечер приглашая в театр или в кино.
