Мун Ли - Наш испорченный герой. Встреча с братом

— Скажите, а вам там, в Сеуле, справедливо платили?

Она некоторое время моргала, глядя на меня, а потом, поняв вопрос, поджала губы:

— Справедливо? Как бы не так! Как только узнавали, что мы из Яньцзи, то нас заставляли надрываться до полусмерти. Как южным корейцам нам платили только на самой тяжёлой работе. На той, куда южанин работать не пойдёт. Муж ходил на подённую работу, и его там каждый раз обманывали при расчёте. Каждый раз находили повод вычесть за что-нибудь!

— Но всё-таки вам платили больше, чем филиппинцам или бангладешцам? Я слышал, что им платят меньше половины того, что получает южнокорейский рабочий.

У неё от гнева даже сверкнули глаза.

— Да как вы можете нас с ними сравнивать? Мы корейцы, мы той же крови, что и вы, хотя и родились здесь! — выпалила она раздражённо.

Потом она оглянулась на кухню и добавила шёпотом:

— Вы уже, наверное, наслушались таких историй в Сеуле, но всё-таки. Знаете, чем я зарабатывала там, чтобы купить это кафе? Служила горничной в борделе. И каждый день отбивалась от пьяных приставаний. Как вы думаете, пошла бы замужняя женщина на такую работу, если бы были лучшие варианты? Послушайте, я получила неплохое образование, по крайней мере для Яньцзи. Но в Сеуле меня ни в один офис даже на порог не пускали. А на фабриках сразу объявляли: будем тебе платить столько же, сколько филиппинкам. А почему это мне должны платить столько же, сколько этим чуркам, которые даже инструкций не понимают? Как они могут такое говорить кореянке, а?

Она закусила губу, и по её глазам было видно, как живо она переживает своё унижение. Всего через час после разговора с моим бизнесменом в кафе я видел наглядное подтверждение его слов. Я поспешил утешить её, чувствуя себя виноватым, что из-за меня ей пришлось всё это вспомнить:

— Мне очень жаль. Конечно, они не должны были с вами так поступать.

— Да, в вашем Сеуле, может, и можно прожить пару лет, чтобы заработать, но я бы ни за что не согласилась там остаться!

После этого заявления её гнев, похоже, поутих, и она добавила, как бы отвечая на мой сочувственный тон:

— Ну, я всё-таки не скажу, что все южане воры и эксплуататоры. Мы там встречали добрых людей, и даже щедрых.

Я чувствовал, что чересчур засиделся здесь. Но мне было почему-то неловко просто так встать и уйти.

— Простите, — сказал я. — Я видел на вашей вывеске слово «ресторан», но не стал ничего заказывать, потому что, честно говоря, я уже несколько дней изнываю по корейской еде.

Услышав это, она сразу подобрела:

— Ничего, не извиняйтесь. Конечно, мы не совсем ресторан. У нас тут только закуски. Ну а что именно из корейских блюд вы бы хотели?

— Да что-нибудь самое простое: острый суп, кимчи, рис.

— А, ну так я вам подскажу. Как выйдете, поворачивайте налево и через два квартала увидите вывеску «Ресторан „Сеул“». Это не одно название, у них там повар из Сеула. Думаю, вам понравится.

Благодаря её совету мой обед удался на славу. Хотя, по правде говоря, у них в супе было многовато MSG[15] и сахара — видимо, чтобы не пережечь глотки туристам, — но мне, поскольку я последнее время был вынужден два раза в день есть китайскую пищу, любой корейский вкус был как маслом по сердцу.

В тот же день мне довелось увидеть ещё одно подтверждение пророчеств бизнесмена о проблемах, которые возникнут после объединения. Профессор Лю, который пришёл, как и обещал, в три часа, имел вид крайне понурый и озадаченный.

— Вы знаете, профессор Ли, — сказал он мне, — вот я несколько раз был в Сеуле, знаком со многими из Южной Кореи, но понять ваше общество никак не могу.

— А что случилось?

— Да вот случилось, и уже не в первый раз. Вы знаете, я часто по просьбе корейцев с Юга занимаюсь разными делами по культурному обмену. И каждый раз, когда всё уже готово, они ставят меня в идиотское положение. Вот и сейчас так. Ко мне обратилась организация под названием «Писатели за национальное объединение», попросили организовать встречу с коллегами из КНДР. Ну, я привлёк профессора Янга, у него есть друзья среди северокорейских писателей, и мы вдвоем долго эту встречу готовили. Тщательно отбирали участников, стремились к балансу. Поскольку все писатели-южане оказались крайние радикалы, то мы постарались, чтобы с другой стороны приехали люди менее радикальные и менее политизированные. А теперь смотрите, что получилось. Южнокорейская сторона вдруг заявляет, что желает встречаться только с северокорейским литературным истеблишментом, в том числе с авторами, удостоенными национальных премий. Я им говорю: такие писатели в КНДР — никакие не писатели, это политики, и вы от них ничего, кроме пропагандистской риторики, не услышите. А они твердят: именно такие нам и нужны. Я понимаю — они хотят видеть известных людей. Но ведь дело не только в этом: сами они совершенно не скрывают коммунистических симпатий, и им кажется, что с официозными писателями они скорее найдут общий язык. Я был совершенно подавлен. С пафосом пересказывают мне все эти мифы про Ким Ир Сена, приводят какую-то статистику, которая должна показать преимущества северокорейской системы, причём все цифры взяты с потолка. В общем, такое впечатление, что перед тобой пропагандисты чучхе[16] из числа этих самых лауреатов госпремий КНДР. Ну о каком культурном обмене тут может идти речь? Это же получается партийный съезд. А думаете, если с Юга приезжают писатели-демократы, то всё происходит иначе? Ничего подобного. Им бы как раз встретиться с твердокаменными коммунистами, а они вместо этого требуют свести их с авторами популярных любовных романов и со сторонниками «открытости» из числа молодёжи. И всё это называется «культурный обмен»! Никто не хочет слушать другого и искать взаимопонимания. Тут одна цель — встретить с той стороны человека, похожего на тебя, чтобы убедиться, что ты прав. Ну как это может способствовать объединению? Все эти люди готовы только к одному объединению — оружием, но никак не переговорами. Скажите, у вас это называется либерально-демократическим мышлением? Я был так зол, что бросил их всех на моего коллегу и ушёл.

Слушая профессора Лю, я думал о том, что такие «культурные обмены» и есть следствие стремления к объединению только на политической основе. Но мне захотелось его хоть как-то утешить, и потому я сказал:

— Ну, не всё сразу. Нельзя ожидать результата прямо сейчас, нужно много усилий. И потом, знаете, ведь если бы встретились люди совершенно различные по убеждениям, то к чему бы это привело? По-моему, только к конфликту.

Я утешал его, но у меня самого на сердце было тяжело. На самом деле, говоря это, я думал только о брате. А что, если и мы с ним окажемся полными противоположностями?

Моя тревога ещё больше усилилась тем же вечером, когда позвонил господин Ким:

— Он здесь! Ваш брат приехал! Только что. Переночует у пригласившего «дяди», а завтра утром будет у вас в отеле.

Я уже знал, что официально мой брат приезжает якобы по приглашению дяди со стороны матери, но то, что он поехал к этому «дяде», вместо того чтобы кинуться ко мне, подсказывало мне, что он не очень-то горит желанием меня видеть.

Брат пришёл на следующий день — раньше, чем я ожидал. Точное время не было назначено, но я предполагал, что он появится около десяти утра. Поэтому я не спешил: проснулся в восемь, а в ванну отправился только к девяти. Я уже собрался спуститься вниз к завтраку, как услышал стук в дверь.

Я уже говорил о том, что никак не мог заранее решить, как следует себя вести при этой встрече. Я должен был увидеть брата впервые в жизни, и, кроме того, я понимал, что у сводных братьев всегда есть основание для неприязни. Что ему сказать? И как сказать? Я даже не был уверен, что сумею обращаться к нему на «ты».

Он уверенно вошёл в комнату вслед за господином Кимом. Едва я взглянул ему в лицо, как понял, что все мои сомнения были беспочвенны. Это лицо показалось мне давно знакомым, потому что разительно напоминало лицо отца. Отцовский образ давно подёрнулся дымкой в моей памяти, но сохранились несколько старых фотографий. И ещё он был очень похож на другого моего брата, который родился уже после побега отца на Север и потом рано умер. А фигурой он напоминал моего старшего сына: гордая осанка и тонкая кость — примета всего нашего клана. Единственное, что казалось в нём чужим, — это строгий официальный костюм, пошитый по моде двадцатилетней давности.

Брат разглядывал меня тоже не без удивления. Вошёл он с каменным лицом, но потом черты его стали смягчаться — видимо, оттого, что он тоже узнавал во мне что-то знакомое.

— Ваш брат старше вас больше чем на десять лет, — сказал ему господин Ким, видя, что он не знает, что делать. — Так что, думаю, вам первому следует поклониться.