Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне
— Ирма говорит, с тобой сподручнее, быстрее управляется. Так что не ленись, помогай, где по силам. И обращайся с ней как полагается. Если пожалуется, разговор будет короткий… — О чём именно будет короткий разговор Юлерми не уточнил, но ответа потребовал. — Понятно?
— Конечно.
— И с огнём аккуратнее, дом не спали.
— Не спалю.
— С дровами не надрывайся. Хочешь поколоть — поколи, парню надо к топору привыкать, но через силу не работай.
— А нет, ничего, не тяжело.
Коня Юлерми обиходил сам, а сунувшегося было помогать Микко, отстранил.
— С конём я управлюсь. А ты Ирме помогай да за домом присматривай.
Дня через два Микко, из опасения не переиграть бы, всё время выставляя себя напоказ, после обеда остался в доме. И одежонку починить надо. У шапки завязка оборвалась, у пальто одна пуговица на нитке висит, а другая в кармане лежит. К вечеру, как обычно пришла Ирма, но сегодня принесла в берестяном туеске молока. И полюбопытствовала.
— А кем тебе доводится Хуоти?
— Никем. Знакомый Юлерми и всё.
— Сочувствует тебе. Я спросила только, не знает ли он у кого молоко можно брать, Юлерми просил для тебя найти, а то, говорит, синий ты весь и глаза ввалившись. Так он сразу же: «У нас бери. И платы никакой не надо. Мне Юлерми помог лес выбрать на сауну и ничего не взял за это. Теперь я ему помогу». О тебе с похвалой отзывался. Хороший, говорит, мальчик, а вот не повезло, сиротой остался. Всё подробно о тебе расспрашивал, что да как.
Микко без видимой реакции на её слова продолжал своё дело, но ловил и анализировал каждое слово и каждый оттенок интонации.
— Как дела, спрашивал, у кого раньше жил, чем интересуешься, куда ходишь, с кем дружишь… «Ты, говорит, Ирма, если у него неприятность или затруднение какое будет, сразу мне скажи, я помогу». Вот какой доброжелательный человек.
Внешне Микко виду не подал, но себе пометил: Уже и Ирму втёмную используют. Значит проверка идёт полным ходом.
— А нет, ничего. Всё хорошо у меня.
Ирма вымыла руки и забрала у него шитьё.
— Давай сюда, у меня наверно лучше зашьётся.
«А ты сама, Ирма — кто ты? Может быть рассказывая о других, к себе внимание притупляешь?»
Но, повспоминал, и позже присмотрелся и убедился, Ирма им интересовалась только как помощником по хозяйству. За пределами хлева и кухни никакого интереса к его делам у неё не было.
Забегали к нему сверстники Айно Хокконен, Витька Регонен, Вилхо Лаутанен. Звали на лыжах кататься.
Очень хотелось, но отказался. Это было отработанно как линия поведения — до времени с ребятами вместе с горок не катался.
Зашёл молодой продавец, зять хозяина местного магазина, Пекка. Из — за глухоты на одно ухо, затолкал в детстве в него сухую горошину, а она разбухла и что — то там передавила, его освободили от военной службы.
— Был в вашем конце по одному делу, и заодно решил Юлерми навестить, разговор к нему есть.
— Нету его, в лес уехал.
Пекка сразу не ушёл, поговорил о погоде, пожаловался на недостаток времени, — хочет на рыбалку и на охоту сходить, да времени никак не выбрать, и вроде бы жалуясь, похвастался — тесть без него и дня не может. Расспросил как Микко живётся, какие планы: у Юлерми останется или ещё к кому пойдёт.
— Поживу пока, а там видно будет. Сколько проживу — больше от Юлерми зависит. У него ведь своих забот хватает.
— Хватает, — согласился Пекка. — Да. Работящий мужик, добрый хозяин. А я из комендатуры иду, — внезапно сменил тему. — Там слышал, что русские, под видом бездомных детей, засылают своих шпионов. Совсем недавно списки с фамилиями таких ребят через своих людей получили. Не сегодня — завтра арестовывать начнут.
Лицо в сторону, но краем зрения на мальчика косится, реакцию снимает.
Микко на это слов никаких не сказал, лишь плечами недоуменно повёл, брови поднял да губу нижнюю выпятил: А я здесь при чем? Мне — то зачем об этом знать?
А про себя усмехнулся: «Ну и чего ты ждёшь от меня, Пекка? Что бы я на бегу из штанов и валенок выпрыгивая в лес дёру дал? Долго ждать придётся».
Что немцам о мальчишках — разведчиках давно известно, не новость. Их разведка и контрразведка тоже не лаптем щи хлебает. И ребята, которые под подозрение попадали, не всегда пытки выдерживали. И предателя того, из Петрозаводска, который подпольщиков и пришедшего к ним мальчишку — связного немцам выдал, партизаны уже повесили. Так что не новость… И мы кой чему обучены, в том числе и тому, как с такими как ты разговаривать.
— Юлерми просит, чтоб я Ирме помогал. Так что пока здесь поживу.
— Да. Ирма тебя хвалила. Хороший мальчишка, говорит. И работящий, и чистоплотный. Ну, пора мне. Передай Юлерми что я заходил, вроде как работёнка для него намечается.
— Передам.
«Вроде как. Вот именно — вроде как. Но ничего, заботливый господин Пекка. Придёт пора и с тобой поговорят. Плотно поговорят и заботливо. И с тобой, и с Хуоти, и с этим старым хреном, который опять во дворе вертится и полено долбит, как ворона мёрзлый хрен».
Был ещё один эпизод, но Микко так и не смог его квалифицировать. Заглянул Тимо Харвонен, предложил сходить на охоту, причём к скалам, где были немецкие склады. Там народ мало бывает и зверь почти не пуганный. Само собой, Микко от такого предложения отказался. Во-первых, нет никакой гарантии, что это не провокация. А во — вторых, подходы со стороны леса — не его участок. Валерий Борисович не раз наставлял: в чужой огород не лезь, за чужое дело не берись, чужого стада не паси. Полезешь — такого можешь наколбасить… мало, сам расшифруешься, ещё и других подведёшь.
— Некогда. Дома дел полно.
Тимо позвал ещё пару раз и отстал.
Искренне он приглашал в компанию, или контрразведчики снимали его реакцию на подобное предложение, Микко так и не определил.
Были, вероятно, и иные проверочные мероприятия, о которых Микко от других не узнал и сам не почувствовал.
После обеда забрался на печь, подремать. Юлерми уселся возле окна, поближе к свету, принялся чинить хомут — ему пришла повестка на извоз.
Когда Микко проснулся, Юлерми по — прежнему сидел у окна к нему спиной и, похоже не видел, что он проснулся. Чинил хомут и часто шмыгал носом. Микко открыл было рот спросить, не простудился ли? Но увидел как Юлерми поднял руку и стал вытирать ладонью глаза и щёки. По жене тоскует. Нет, лучше не показываться, пусть человек сам с собой тоску изольёт. Мужчина ведь, ему может не понравиться, что его слёзы видели. К тому же Микко печаль Юлерми вполне понимает, ему в своей жизни тоже приходилось влюбляться.
Осенью сорок первого возвращался Миша из разведрейда, прошёл Красное Село, Тайцы, Павловск, Тярлево. Судя по маршруту и разведзаданию: установить войска, вооружение, технику, маршруты передвижения, наши сильно опасались захвата немцами Пулковских высот. Овладев ими фашисты получали возможность напрямую расстреливать город.
От Купчина пошёл не прямым ходом к Неве и к штабу, а забрал влево, через Среднюю Рогатку к Броневой. Получался крюк в лишних километров семь — восемь. Но на станции Броневая, куда приходил на отстой бронепоезд, работала стрелочницей самая сокровенная его тайна, тайна сердечная, кареглазая и черноволосая семнадцатилетняя красавица Оля Воробьёва.
Ноги шли, а голову занимало одно имя. Повторял его, повторял и наповторялся.
«Оля, Олечка… Оля, Олечка, Олюшка… мы пойдём… с тобой… мы пойдём с тобой в полюшко…»
Оля, Олечка, Олюшка,
Мы пойдём с тобой в полюшко,
Там цветов наберём,
Вместе песню споём
Да, хорошее занятие во время войны цветы собирать да песни петь. И главное — нужное.
Оля, Олечка, Олюшка,
Мы пойдём с тобой в полюшко,
Там цветов наберём,
И фашистов побьём.
Цветами, что ли? Или песнями? Хотя на войне без песен тоже нельзя. Переделать надо…
…Вместе песню споём,
А фашистов проклятых всё равно разобьём.
Теперь почти правильно.
Оля, Олечка, Олюшка,
Взявшись за руки мы пойдём в полюшко,
И военную песню споём.
А фашистов проклятых всё равно разобьём!
Вот так хорошо. Не очень гладко, зато правильно.
Оля у него уже третья любовь. Первой была соседка в Бабаксиньиной деревне, дочка тракториста Павла Лавриновича, Надюха. Лет ему тогда было совсем мало, задолго до школы. Полюбил её Миша всерьёз и пошёл к Лавриновичам на двор, свататься.
— Дядь Паш, ты к ноябрьским праздникам гони самогонку и борова коли. Я сватов пришлю и на вашей Надюхе жениться буду.
Дядя Паша серьёзно и внимательно выслушал его. Отложил в сторону косу, которую отбивал к завтрашнему сенокосу, и в знак согласия пожал руку.
— Договорились. И самогонки нагоню, и борова заколю. Только и ты уважь мою просьбу. На свадьбу штаны переодень, а то неловко, сам понимаешь, жениху на свадьбе в мокрых штанах быть.
