Грэм Джойс - Реквием
— Теперь понятно, почему вы перестали верить в Бога.
— Нет, что вы! — Он коснулся ее руки. — Я никогда ни на секунду не терял веры в Бога. Просто я перестал читать эти дурацкие истории, черт бы их побрал. Я уже, кажется, говорил вам, что пристрастился к ругани?
24
Шерон обещала свозить Тома на Мертвое море, на археологические раскопки в Кумране и Масаде. На заднем сиденье автомобиля Том обнаружил шесть бутылок минеральной воды.
— Там жарко, — объяснила Шерон.
Они пересекли пустыню, опустив стекла и впуская жаркий сухой воздух в салон. Машина наполнилась запахом теплой пыли и придорожного шалфея. Том, прищурив глаза, рассматривал подернутые дымкой розовато-лиловые горы с покатыми склонами, видневшиеся вдали под голубым небом.
В Масаде они вышли из машины, и Шерон указала на вершину. Перед ними возвышалась скала, похожая на сфинкса, по которой серпантином петляла тропа, но можно было подняться и по канатной дороге. По тропе брели два туриста с рюкзаками, напоминавшие двух жуков, поблескивавших своими щитками на солнце. Было уже жарко, и жара усиливалась. Оставшаяся позади иссохшая песчаная пустыня, в которой ветер соорудил из песка диковинные скульптуры в виде пирамид и конусов, блестела, как известь. На лбу Тома выступили капли пота.
— Поднимемся по канатной дороге? — спросил он с надеждой.
— Чем труднее путь, тем богаче опыт, — отозвалась Шерон назидательно. — Вода нам понадобится.
Она сунула три бутылки в рюкзак, и они начали восхождение. Шерон шла размеренным шагом. По пути Том стал рассказывать ей о том, как его ужалила пчела. Шерон остановилась, переводя дыхание, и сняла черные очки.
— То есть ты хочешь сказать, что галлюцинации у тебя не прекратились?
— Она такая же реальная, как и ты, когда появляется. — Том решил, что не будет ни скрывать правды, ни приукрашивать ее, ни извиняться. Они снова двинулись вперед. — Как только я приехал в Иерусалим, у меня в мозгу начало жужжать что-то. Как пчела, между прочим. Потом это жужжание сменилось бормотанием. А теперь я слышу уже монологи. И все это происходит перед тем, как я засыпаю.
— И что же тебе говорят в этих монологах?
— Разное. И все на одну тему — о распятии Христа. Но какими-то бессвязными кусками. Сплошная путаница.
Минут через двадцать позади была оставлена примерно треть пути. Том вынул бутылку воды и протянул ее Шерон. Оба с жадностью выпили.
— Я знаю, что ты думаешь.
— Слушай, прекрати, а?
— Знаю-знаю. Ты вспоминаешь, что написано об этом в учебнике по психологии и в твоей программе консультаций. Так что там написано?
— Я не хочу оскорблять тебя, сводя твое поведение к параграфам учебника.
— Скажи мне просто, что ты об этом думаешь! — воскликнул он сердито, удивив ее. — Прямо и открыто. И сними темные очки. Я хочу видеть твои глаза.
— Ну хорошо. Ты слышал что-нибудь об «иерусалимском синдроме»?
— Нет.
— Мне кажется, — сказала Шерон, присев на камень, — что после смерти Кейти у тебя наступил кризис. Эта твоя любовная история и вызванное ею чувство вины явились достаточно веской причиной, чтобы ты бросил работу и приехал сюда. Почему именно сюда? Во-первых, здесь я, и это удобно. А также потому, что в центре твоей проблемы, вызванной этой страшной утратой, лежит твоя вера и чувство вины связано с ней. То, что произошло с тобой в Англии, нанесло удар по твоей вере, и отчасти ты приехал сюда для того, чтобы снова обрести ее. Но это не так-то просто. В древних камнях и постройках веру не найдешь, вера гораздо глубже.
— Так-так, продолжай.
— У тебя начинаются видения. Какая-то женщина хочет что-то сообщить тебе. Поверь мне, в Иерусалиме это случается не так уж редко. Люди самых разных конфессий приезжают сюда, и, если их ожидания не оправдываются, они порой начинают проецировать с: вой страхи вовне. Или сжигать мечети. Или стрелять в толпу. Полицейские, занимающиеся иностранцами, называют это, как и психиатры, «иерусалимским синдромом». Только на моей последней работе у меня было три таких случая. Твои галлюцинации, этот голос, эта женщина — фактически часть твоего внутреннего мира, которую ты проецируешь на светящийся экран Иерусалима. Да, у нее есть для тебя сообщения, это правда, и очень важные. Но это твоя внутренняя проблема — сообщения поступают от твоего бессознательного, «из глубины». Их нужно воспринимать очень серьезно. Они относятся к той части твоего внутреннего мира, от которой ты отгораживаешься, которую подавляешь. Если ты не интегрируешь эти две части своей личности, это может привести к ее разрушению, к шизофрении. Галлюцинации, о которых ты говорил, — люди, голоса — это классические симптомы подобного психоза. — Шерон опять надела очки. — Ты просил меня изложить мои взгляды, и я это сделала, вкратце.
— Наверное, я должен поблагодарить тебя за столь честный ответ, — спокойно отозвался Том.
— Он, конечно, похож на клинический диагноз, но я ведь всегда была предельно честна с тобой, разве не так? И к тому же я сама теперь не так уж безоговорочно верю во все это. Это то, чему меня учили, но, возможно, это неоправданная рационализация. Возможно, Ахмед, уверенный в существовании своих джиннов, прав ничуть не меньше.
Том мрачно сделал большой глоток из бутылки. Шерон подала ему руку, помогая подняться:
— Готов идти дальше?
Том шагал какое-то время молча, размышляя об анализе, проведенном Шерон в соответствии с учебником. На плоской вершине скалы-сфинкса они, тяжело дыша, остановились в том месте, где совершалось массовое самоубийство.[21] Безжизненные сернистые воды Мертвого моря были подернуты дымкой. Пустынный ландшафт простирался рядом с ними, как скорпион, поджидающий добычу.
— А третью бутылку я принесла вот для этого, — сказала Шерон, выливая ее себе на голову.
Рассмеявшись, Том отнял у нее бутылку и полил себя остатками воды. Они стали бродить по руинам крепости. Том ожидал услышать эхо прошлых времен — крики людей, проклятия в адрес имперского Рима, — отголосок последнего сражения воинственного иудаизма, но в руинах царила полная тишина.
Вниз они спустились в вагончике канатной дороги.
Шерон запечатлела на фотопленке первое купание Тома в Мертвом море. Он специально для этой цели привез с собой газету, чтобы, как принято, читать ее, плавая на спине. Мертвая вода была вязкой, минеральные испарения раздражали глаза. Он зажмурился и расслабился.
И тут же та женщина, укутанная покрывалом, ринулась к нему, как хищная рыба. Он стал барахтаться и кое-как поднялся на ноги.
— В чем дело? — засмеялась Шерон.
— Ни в чем. Просто я выхожу из воды.
Шерон отвела его в грязевые ванны. Она облепила его лицо и тело целебной грязью, и он оказался в черном грязевом коконе. Вибрирующее желтое солнце быстро превратило грязь в твердую серую корку. Теперь это был не Том, а какое-то первобытное существо из далекого прошлого — гол ем.
Он, в свою очередь, тоже намазал жидкой грязью ее живот. Шерон при этом замерла, он на ощупь чувствовал это. Затем он втер грязь в ее лицо, шею и ноги.
— Перевернись, — сказал он деловито и, накидав кучу шоколадной грязи ей на спину, стал равномерно размазывать ее по спине и бедрам. Он воображал себя гончаром.
— Давай я намажу тебе спину, — предложила она.
Прикосновение ее пальцев порождало нежные волны, проникавшие до самых костей, и все его тело не пыхнуло под слоем шелковистой грязи. Ее измазанное лицо расплылось в улыбке, сверкая белыми зубами и белками глаз. Шерон перекинула через него ногу и мягко опустилась на его ягодицы. В первый момент он сжался, затем расслабился, чувствуя, что под покровом грязи у него начинается эрекция. Он не хотел, чтобы она это заметила.
Они сидели на берегу; грязь по мере высыхания меняла цвет с шоколадного на пепельно-серый и сжималась, плотно обтягивая кожу. Том при этом испытывал примерно такие же ощущения, как при эрекции. Он пожалел, что на нем плавки, — хотелось более тесного контакта с грязью.
На пляже были душевые кабинки. Они в молчании тщательно смывали грязь, наблюдая друг за другом. Это был таинственный первобытный ритуал. Он чувствовал себя очищенным и обновленным, как будто на него натянули новую кожу и вдохнули новую жизнь. На пляже осталась изношенная, запачканная версия Тома, подобная мокрому купальному костюму, который следовало похоронить на дне грязевой ванны.
Затем они посетили археологические раскопки в Кумране, но усталость уже брала свое. Том не ходил, а вяло плавал в расслабляющей жаре.
— В течение многих лет полагали, что именно здесь ессеи писали эти Кумранские рукописи — и все потому, что нашли здесь чернильницу. А эти резервуары служили якобы бассейнами для ритуального омовения. Но теперь выяснилось, что здесь производились благовония. Вырученные деньги шли на вооружение зелотов, которые погибли в Масаде. Иначе говоря, здесь была фабрика по производству редкого ароматического бальзама.
