Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

— Читай и подписывай. — Лейтенант протянул бумагу.

Воля жадно схватил. Не глядя, поставил подпись.

— Прочитай все же, вдруг я чего напутал, потом поздно будет, — укорил Доронин.

Но он только махнул головой.

— Своя рука — владыка. — Доронин поднялся, обошел стол и просто, по-человечески, положив руку ему на плечо, добавил негромко: — Вставай, в больницу пора ехать. Да и машину надо засветло отогнать на платную стоянку, деньги есть?

— Есть, — кивнул Чигринцев. — А чем тут плохо?

— Прикажешь постового к ней приставить? За ночь догола разденут.

— Я бы заплатил, — вырвалось у Воли.

Лейтенант презрительно пожал плечами, запер дверь, без лишних комментариев вышел на улицу. Снова потянули на буксире, медленно, на гору, по старому городу, по кривой щербатой улице с плохо оштукатуренными кирпичными домами. Машина громыхала, но шла, тянулась на лямке за поводырем, на удивление, покорно слушалась руля.

Завернули на стоянку: голые бетонные столбы, два ряда железной проволоки толщиной в тонкий электрод, кривые сварные ворота с кое-как наляпанным солнышком в расходящихся лучах. Ни одной рабочей машины — лом, аварийные кузова, просевшие грузовики — кладбище дорожных несчастий, а не стоянка.

Из переделанного в сторожку контейнера, потирая глаза, неспешно вышел сивый паренек. Худые, выпирающие скулы, длинные руки и ноги примата, кожаная курточка на молнии, красные с двойным лампасом спортивные штаны, высокие, на яркой подошве кроссовки — обязательные атрибуты мелкого уездного мафика. Хитрое его лицо лучилось — как истинный сладострастник раздевает глазом попутную женщину, так и он профессионально осматривал разбитое добро, прикидывая, чем тут можно поживиться.

— Смотри, Леха, эту ни-ни, сам прослежу! — сурово наказал лейтенант.

— Ясное дело, — протянул сивый Леха.

Чигринцева вдруг осенило — все же, видно, не так безразлична была ему проклятая, глаза б не глядели, машина. Поманил парня пальцем, тот с готовностью подскочил; как деловой, взял его за локоть, незаметно сдавил, отвел на шаг в сторону.

— Значит, так: я остановлюсь в гостинице (это ему лейтенант подсказал еще в кабинете). Машина на тебе, прокурочат — спрошу, сохранишь — отблагодарю, — сунул ему пятитысячную. — Оформи как полагается, расписку можешь взять себе. Да, еще: приищи покупателя и быстро завтра утром заходи, найдешь?

— Конечно. — Парень посерьезнел, видно было: мент ментом, а по-человечески, за деньги, он готов был и посторожить.

— Какая твоя цена? — на всякий случай спросил, прощупывая.

— Ищи клиента — договоримся, и тебя не забуду, — дал прямо понять Чигринцев. — А пока — до завтра, — махнул, садясь в лейтенантскую «восьмерку».

— Неужели продавать решился? — В голосе Доронина слышалась нескрываемая тревога.

— А купишь?

— Откуда у меня деньги, — совсем по-крестьянски посетовал лейтенант. — Зря, не суетись, подделать, и пойдет не хуже, чем было. — Он явно осуждал Чигринцева за поспешность.

— Да я для острастки, сам еще не знаю, — признался Воля. — Поехали в больницу.

Лейтенант рванул с места. Предзакатное солнце купалось в облаках, красило их багрецом, напоминающим сейчас одно — темную венозную кровь на лбу Николая.

Больница была длинная и серая — одно их тех типовых зданий, что можно встретить в любом районном городишке: трехэтажный барак, стеклянный тамбур красного входа, прилепленный к фасаду, расшатанная железная дверь, где раз выбитое стекло навечно заменено листом кровельной жести, ежегодно подкрашиваемым кладбищенской краской-серебрянкой. Скудная территория, ей причитающаяся, была обнесена простым, когда-то зеленым забором. У главного входа имелась и плоская клумба, очерченная забеленным кирпичом с чахлыми огуречнолистыми цветами. Поломанные, побитые дождем и детворой растения выживали только назло главному врачу. Подобно им, естественным порядком, вероятно, побеждали недуги и обитатели серого здания. Рыночные отношения сюда не добрались — старорежимная белесая пижама одного усредненного размера выглядывала из-под пальто пенсионера, одиноко мечтавшего на тяжелой вокзальной скамейке у клумбы.

Доронин привычно обогнул здание, притормозил у приемного покоя, пропустил Чигринцева вперед не из вежливости — так полагалось при конвоировании. Первым, кого увидел в холле Чигринцев, был Николай — с гипсовой по колено ногой, перебинтованной головой, он развалился на глубокой фанерной скамейке. Пострадавший выглядел бы и вовсе комично, кабы не набухшие мешки под глазами и смертельная усталость позы — он тяжело поднял веки, зрачки медленно переместились в сторону двери.

— Коля, как ты? — Чигринцев бросился к нему, забыв про лейтенанта.

— Нормально, имей в виду, я от госпитализации отказался, — выговорил он тяжело, еще не очнувшись толком от полусна. — Как машина?

— Не знаю, оставил на стоянке, попросил паренька — может, удастся продать.

— И не думай. — Николай заметно оживился. — Помнишь Валентина, мы вместе за «зилками» приезжали. Он же лучший жестянщик по округу, вмиг тебя заштопает.

— Ладно, ладно, решим, собирайся — ты в силах?

Усталость с души как рукой сняло, Воля сиял, суетился, помог зачем-то усадить охающую старушонку, что привела молчаливая и некрасивая дочка лет пятидесяти, хотя никто его об этом не просил.

— Чигринцев, пойди-ка сюда. — На пороге медицинского кабинета стоял лейтенант, манил пальцем. — Проверка тебе полагается на алкоголь, что распрыгался?

— Так ведь Николай жив-здоров…

Выходит, вся его доброта была показной, офицер делал дело, смеясь над ним в душе, но… черт с ним, так, наверное, надо было, вмиг уговорил себя Воля и легко, не тая обиды, протанцевал в кабинет, сел на кушетку, закатал рукав, подставляя вену симпатичной пухленькой сестричке.

— Нет, кровь не надо, дуйте в трубочку, — приказала та строго.

— Милая моя, я сейчас куда хочешь дуну, хотя бы и в трубочку, а анализ мне не полагается?

— Какой анализ?

— На яйцеглист.

— Сиди спокойно, — уже на «ты» весело приказала медсестра, вручила стаканчик с раствором и стеклянную трубочку.

— Девушка, что вы делаете сегодня вечером? — хитро сощурил глаза Чигринцев.

Она не обиделась.

— Катя, влепи ему под лопатку или в язык, чтоб не болтал, — тоном учительницы сказала появившаяся из-за спины пожилая врачиха.

— Дуйте скорее, лейтенант результата ждет, — ласково сказала Катя.

Чигринцев задул. Пузырьки взболтали раствор, но какой он был, таким и остался — слава Богу, не посинел. Легко закружилась голова — то ли от счастья, то ли от непомерного усилия.

— Не напрягайтесь, больной, — влекущим голосом шепнула Катя и забрала у него стаканчик.

— Катенька, так как же насчет вечера?

— Ты сейчас не боец, куда тебе, — усмехнулась пожилая врачиха. — Иди с Богом, поспать тебе надо крепко.

— Спасибо, спасибо большое! — Материнский тон врачихи все поставил на свои места, умело завершил процедуру.

— Да уж пожалуйста, — расплылась Катя на прощанье простой и открытой улыбкой, — и лучше нас по такому поводу не беспокойте.

— Постараюсь. — Чигринцев серьезно поклонился, вышел в тамбур к Николаю с лейтенантом. Те ждали его на скамейке, кажется, они легко нашли общий язык.

— Значит, так, — начал с ходу Николай, — лейтенант подбросит в гостиницу, оттуда позвоним в Щебетово, Валентин завтра нас заберет. А насчет машины не дури, пара пустяков, как я понял, — дешево починим, чай, не чужие теперь. — Он загоготал грубо и весело.

— Как с документами быть, может, вернешь? — поражаясь своей наглости, спросил вдруг Воля.

— Завтра в десять на комиссию к начальнику ГАИ — права буду обязан передать ему, — официально отчеканил лейтенант. — Может и штрафануть, а может и в Москву отослать — у майора не заржавеет!

— Брось, командир, свои люди — сочтемся, было бы за что, — намекнул Николай.

— Было бы за что, я б с вами не так разговаривал, все, ничем не могу помочь, — отрезал офицер.

Воля не стал обострять отношения.

— Вопрос, я понимаю, решаемый? — спросил вроде невзначай.

— Все решается, — многозначительно заметил Доронин. — Обратись к Лехе со стоянки, но я тебе ничего не говорил, ясно? А теперь поехали. — Лейтенант встал, даже помог Николаю допрыгать до машины.

Кое-как уместились, отчалили. Радость боролась в Чигринцеве с дикой усталостью, Воля успел только подумать, что вот же как складывается — люди попадаются на редкость хорошие, и это было начало сна.

Доронин домчал быстро, растолкал, выгрузил в серых еще сумерках, пожал на прощанье руки.

— В десять, не проспи, а то пошлют в Москву — здесь это быстро делается, усвоил?

Воля замотал головой, проморгался. Белая «восьмерка» уже заворачивала за угол двухэтажной гостиницы.