Барбара Гауди - Наваждение
Он пристально на нее посмотрел. Плечи его поднимались в такт дыханию.
— Рон!
— Ты любишь меня?
Нэнси сглотнула. Таких вопросов он обычно не задавал.
— Конечно, я тебя люблю.
— Ты все для меня сделаешь?
— Конечно, сделаю. — Она перегнулась через прилавок и взяла его за руку. — Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала?
— Рэчел здесь.
— Кто?
— Рэчел. Девочка.
— Та, за которой ты следил?
— Она внизу.
— Что?
— Я был у ее дома. Припарковался через улицу. Чувство у меня было какое-то неспокойное… Она была на крыльце… — Рон сник и скорее бормотал, чем говорил. И в глаза ей избегал смотреть. — Вырубили электричество. Она вбежала в дом, а минуту спустя выскочила обратно вся в истерике, все говорила, что кто-то упал или умер. Ничего нельзя было понять. Вот я и решил посадить ее в машину и привезти сюда.
— Зачем ты это сделал?
— Я же тебе говорю — она билась в истерике.
— Если кто-то умер, разве не в полицию…
Он освободил руку:
— Мне дела нет до того, умер там кто-то или нет. Меня это не касается. Если хозяин дома помер, тем лучше. Меня только одно заботит — чтобы Рэчел была в безопасности.
Нэнси кивнула, ее странно резануло то, как он произносит имя девочки.
— Ты ведь никогда с ней ни о чем не говорил, правда? Раньше?
— Какое это имеет отношение к делу?
— Ты так говоришь, словно давно ее знаешь.
— Я знаю, что ей довелось пережить.
У него даже губы перекосило. Он схватил шариковую ручку и стал щелкать кнопкой.
— Вот, значит, какие дела… — У Нэнси ноги подкосились. Она перевернула пластмассовый ящик для мусора и села. — И что ты теперь собираешься делать?
Он продолжал щелкать ручкой.
— Я хочу, чтобы она осталась.
— Что? Здесь?
— Да.
— Как долго?
— Столько, сколько понадобится.
— Понадобится для чего?
— Для того, чтобы она приспособилась.
— К чему приспособилась?
— К своему новому окружению.
Щелканье ручки, чем-то напоминавшее звуки метронома, торопило ее, подгоняло к тому, чтобы скорее осмыслить произошедшее. Ей нужно было закурить. Она сняла с плеча сумочку, но еще до того, как вынула оттуда пачку сигарет, Рон сказал ей:
— Я не хочу, чтобы теперь ты курила в доме. Это вредно для ее легких.
— Ой, извини. — Она была настолько огорошена, что не заметила, как сумочка сползла на пол. — Не знаю, Рон, что тебе и сказать-то. Не знаю, просто не представляю. Все это смахивает на похищение…
Теперь он постукивал ручкой по коробочке со скрепками.
— Только если нас поймают.
— Нас? Что ты хочешь этим сказать — нас?
— Если вести себя спокойно и сдержанно, все может сработать. Через некоторое время она почувствует себя в безопасности и захочет остаться, потому что впервые в жизни поймет, что значит жить в нормальном доме. А мы с тобой будем для нее как родители. У нее сразу появятся и мать — хорошая мать, — и отец.
Нэнси вдруг охватила дикая тоска.
— Но ведь она же сама расскажет обо всем людям!
— А мы будем держать ее в подвале, пока не убедимся, что она никому ничего не скажет. Как та религиозная пара, которая взяла Элизабет Смарт[23]. — Он взглянул на Нэнси. — В Калифорнии.
У нее мелькнул в голове отблеск каких-то воспоминаний.
— Да?
— Им за неделю удалось убедить ее отказаться от родителей. И когда они сумели завоевать ее доверие, даже любовь… а я надеюсь, нам тоже это удастся, и она нас полюбит; мы ее острижем, покрасим ей волосы, может быть, даже распрямим их, мне хотелось бы, чтоб этим занялась ты… мы закроем мастерскую и все втроем переедем во Флориду. Здесь я всем скажу, что мне сделали там интересное предложение по работе, и все тут продам. Если не торопиться, все можно сделать по уму.
Нэнси встала и на нетвердых ногах обошла прилавок.
— Ох, Рон… — Она уперлась лбом ему в плечо. — Я знаю, ты хочешь только помочь ей, спасти ее от поругания и все такое, но тебя же за это на всю жизнь могут упечь за решетку. Полиция тебя повсюду искать будет.
— Нет, здесь меня никто искать не будет.
— Откуда ты знаешь?
— Похищенных детей ищут в радиусе трех километров. От силы четырех. А мы находимся дальше. Кроме того, нас никто не видел. Там темно было, хоть глаз выколи, и она… она сама ко мне подбежала. Это было как…
— Как что?
— Как будто так свыше было предначертано.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Как будто силы небесные так решили и решение свое начертали на звездах.
Нэнси потерлась о его плечо. Она понятия не имела, что Рон верит в такие вещи. Ей вдруг пришла в голову мысль, что об этом могло быть сказано в сегодняшнем гороскопе, и она испытала к нему чувство, схожее с состраданием.
— Но матери-то ее, бедняжке, каково?
Он аж вскочил с табуретки:
— Мать ее — сводница.
Рон подошел к двери в подвал и тихо ее отворил. Нэнси села на освободившуюся табуретку.
— Ты что-нибудь слышишь?
— Нет.
Он закрыл дверь.
— Ты не заглядывал посмотреть как она там?
— Я думал… — Он обернулся. — Я думал, это можешь сделать ты.
— Что? Ты, должно быть, шутишь?
— Меня она еще боится.
До этого момента Нэнси лелеяла мысль, что девочка уехала с ним по собственному желанию.
— Ты ведь не связывал ее, ничего такого с ней не делал?
— Мне надо было как-то сдержать ее в машине. Я должен был это сделать. — Он провел рукой по лицу. — Так ты спустишься вниз?
— О господи! Тогда я стану твоей сообщницей.
— Я же не ради себя прошу тебя об этом…
Девочка там, наверное, забилась под одеяло, боясь вздохнуть. Нэнси знала, какой это страх.
— Только посмотри, спит она или нет, — сказал Рон. — Если не спит, спроси ее, может быть, ей чего-нибудь хочется. Ты ведь знаешь, как себя держать с детьми. Скажи ей, что здесь она в безопасности.
— Боже мой, — вздохнула Нэнси.
— Сделай это ради нее.
— Ладно, хорошо. Хорошо. Но, боже мой, Рон, это уже переходит все границы…
— Подожди, может быть, она проголодалась.
Пока он отсутствовал, Нэнси сидела наклонившись, сгибая и разгибая ногу. Сейчас бы сигаретку выкурить, а лучше — косячок забить. Она пошарила под прилавком в надежде найти там бутылку. Одну нашла, но бутылка оказалась пустой. Когда Рон вернулся, она спросила его, не может ли он еще раз сходить на кухню и плеснуть ей немного виски.
— Зачем? — В одной руке он держал стакан с апельсиновым соком, в другой — банан и упаковку чипсов.
— Мне нужно успокоить нервы.
— Все у тебя будет хорошо. Мне кажется, нам не надо с тобой пить, пока это не кончится. И я не хочу, чтобы ты сейчас дурью баловалась. Нам понадобятся чистые головы. — Он передал ей сок, банан и чипсы. — Дверь в подвал всегда должна быть заперта, — сказал он. — Это главное правило. Поэтому я открою ее, а когда ты войдешь, снова запру. Потом, когда захочешь выйти, постучи. Потуши фонарики. Там их два. И включи настольную лампу.
Войдя в комнату, Нэнси сразу поняла, что кровать пуста.
— Милая моя, — сказала она. — Где ты, моя дорогая? Ты в ванной?
Девочка лежала на полу, свернувшись калачиком между кроватью и стеной.
Нэнси положила еду на стол и присела. У девочки были светлые вьющиеся волосы и смуглая кожа. Забавно… Ей почему-то казалось, что у нее густая темная шевелюра и молочно-белая кожа. Она хотела погладить сгорбленную спинку, но как только прикоснулась к ней, девочка затравленно застонала.
— Ну ладно, — сказала Нэнси. — Все в порядке. Ты что, упала с кроватки?
Молчание.
В складках полога запуталась обезьянка. Нэнси вытащила игрушку и положила рядом с правой рукой девочки.
— Знаешь что? Мы сейчас включим свет. А то здесь так темно… — Забыв о наказе Рона, она оставила гореть фонарики и включила свет рядом с ванной. — Так ведь лучше, правда?
Девочку била дрожь. Какое-то время Нэнси не могла сообразить, в чем дело. Потом до нее дошло: все дело в ее матери. Ведь это мать таскает ее за собой по барам и позволяет мужчинам к ней приставать. И хозяин их дома к ней приматывается…
— Я знаю, моя милая, что ты напугана, — сказала она, снова склонившись к девочке. — Я бы тоже на твоем месте испугалась, понимаешь? Но здесь никто тебе ничего плохого не сделает. Я тебе обещаю. Я Богом тебе клянусь, — она перекрестилась, — чтоб мне пусто было. Ты поняла меня? Все в порядке, моя дорогая?
Девочка повернула голову.
Нэнси тут же ее узнала. Чтобы скрыть изумление, она отвернулась к столику.
— Я принесла тебе стакан апельсинового сока. А еще банан и картофельные чипсы.
Девочка что-то прошептала. Нэнси тут же к ней повернулась:
— Что, милая? Что ты сказала?
— Я хочу домой. Я хочу к маме.
