Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку
Недоумение падает на ваше лицо, как тяжелая печать чиновника. Вы оседаете на ближайший стул подобно «обратному фениксу», превратившемуся в пепел. Скорее бы вернулась Кью-Джо!
Пятница, 6 апреля, ночь
Сон не кончится, пока белый карлик не споет
19:50
Почему во сне мы гораздо умнее, чем наяву?
Закат был великолепен. В последние годы благодаря загрязнению атмосферы солнечная палитра расширилась и стала ярче, и сегодня, в отсутствие обычного облачного киселя, который превращает чистую алую струю в фирменный сиэтлский коктейль из ртути и персикового нектара, закат расплескался во всю ширь над западным горизонтом, как флюоресцирующая кровь Христа на ширпотребной иконке. Очень символично для страстной пятницы. Вы любовались движением красок, сидя на стуле перед окном, пока последняя кровяная капелька не исчезла в жирно-серых водах залива Пьюджет-Саунд. Густой малиновый цвет напоминал цвет ваших лучших румянцев – только гораздо интенсивнее, – и вам даже подумалось на миг об Иисусе, о том, как Белфорд и бабушка Мати называли его «мировым светом». Эти мысли несли утешение, даже радость – но тут закат погас, и со всех сторон накатила темнота. Весьма типично, подумали вы. И вскоре после этого задремали.
Во сне вы увидели, что держите в руках ту самую странную карту Таро, которую, задремав, уронили на колени. Карта выглядела старой и затрепанной, будто сделанной из папируса, а вокруг нее дрожало легкое сияние. Смысл ее был абсолютно понятен, от недоумения не осталось и следа. Сзади стоял человек, заглядывая вам через плечо. Лица его не было видно, но голос вы уже слышали – и даже сейчас, проснувшись, кажется, вот-вот вспомните, где и когда. Вот что он говорил:
– Сара Бернар была чудовищно популярна; во время гастролей в Северной Америке все ее спектакли шли с неизменным аншлагом, хотя она не знала ни слова по-английски. Все, что она играла – Шекспир, Мольер или Марлоу, – давалось на французском языке, с которым американцы девятнадцатого века были практически не знакомы. Зрителям перед спектаклями раздавали либретто на английском, чтобы следить за действием. Известно по крайней мере два случая, когда билетеры путали либретто, и в руках у людей оказывался текст, не имевший ничего общего с тем, что происходило на сцене. Интересно, что не зафиксировано ни единой жалобы, ни одного комментария по поводу путаницы. Более того, ни в одной рецензии не упоминается об этих ошибках.
В этом месте рассказчик, помнится, пихнул вас локтем. А затем продолжил:
– Мы, современные люди, часто с недоумением смотрим на жизнь, пытаясь понять ее смысл; мы наблюдаем за «реальностью», которая разыгрывается перед нами на каком-то незнакомом языке. А либретто всем раздали неправильные: кому Библию, кому Коран, кому Талмуд. Одному достался журнал «Тайм», другому – газеты, шестичасовые новости и «Ридерз дайджест». Мы пользуемся учебниками, телесериалами, ревизионистскими историями, советами психиатров, тайными культами, семинарами, рекламой, авторитетными заявлениями ученых, политических активистов и глав государств. К сожалению, все эти переводы не имеют ничего общего с тем, что разыгрывается в истинном театре нашего существования, а большинству из переводчиков просто опасно доверять. Мы пытаемся уследить за сюжетными поворотами невыразимо сложной трагикомедии, имея на руках либретто дешевых мелодрам и детских утренников. И что самое интересное, никому даже в голову не приходит пожаловаться администрации…
Эту речь вы запомнили слово в слово, с удивительной ясностью. Пустой псевдофилософский треп, ничего интересного. Но откуда он взялся? Пусть даже говоривший – реальное лицо, слова-то приснились вам! Значит, вы сами их придумали, какая-то часть вашего сознания озабочена такими вещами. Фу, как отвратительно! И что это за часть сознания, которая так хорошо осведомлена о жизни Сары Бернар? Помнится, ваша мать вставляла это имя в разговор – незадолго до того, как вставить в рот пузырек барбитуратов и погрузиться в вечное хры-хры-хры.
19:53
Вы решительно включаете торшер и, дождавшись, когда глаза привыкнут к свету, еще раз тщательно осматриваете необычную карту. В безжалостном, срывающем все маски сиянии 150-ваттной лампы все становится ясно: карту просто подредактировали.
Это так же просто, как валлийский нос на филиппинском лице. При помощи цветных фломастеров и ластика обычная Звезда превращена в рыбную аномалию, так сильно потрясшую ваше воображение. Бледно-голубой фломастер пригасил звезды, ярко-зеленая ручка превратила женские конечности в плавники, а слово НОММО написано поверх стертого слова ЗВЕЗДА. С одной стороны, открытие отрадное: получается, что вы не проглядели эту карту во время прошлых сессий и что ничего… э-э… сверхъестественного не случилось. Ну и хорошо. Однако по-прежнему остается загадкой, что подвигло Кью-Джо на такую глупость? Зачем ей понадобилось портить Таро, которые она так уважает? Й еще непонятно, почему опять вылезло это слово – «бозо»? Слишком много досадных совпадений!
Додумавшись наконец посмотреть на часы, вы испытываете еще большую досаду: Кью-Джо опаздывает уже почти на два часа – и даже не удосужилась позвонить! Да, но что, если она просто не может позвонить? Что, если ее, привязанную к прокуренному матрасу, подвергает самым немыслимым ощупываниям и обрызгиваниям этот… этот вынюхиватель мочи? Эмоциональный маятник снова начинает отсчитывать секунды: досада-тревога, досада-тревога…
21:00
…досада-тревога. Маятник все качается, и с каждым взмахом амплитуда колебаний нарастает. ДОСАДА-ТРЕВОГА! Точнее говоря, это больше похоже на ДОСАДА-тревога, ибо легче поверить в способность Кью-Джо за себя постоять, чем в ее пунктуальность, – по крайней мере если дело касается мужчин. Однако несколько минут спустя, когда раздается телефонный звонок, вы не раздумывая хватаете трубку, как форель хватает муху, набитую навозом.
– Ах, зайчонок, ты дома! А я просто звоню, чтобы оставить прощальное сообщение на автоответчике. Вы же собирались куда-то пойти с Кью-Джо? Я думал, ты из-за этого не сможешь сегодня помочь, ну… поискать Андрэ.
– Да, я дома! А Кью-Джо черт знает где. И я не пойду искать Андрэ, потому что…
Ваш голос пресекается – что, возможно, даже к лучшему. Столь ядовитым тоном не стоит указывать, куда Белфорд может засунуть свои обезьяньи дела.
После долгой паузы Белфорд произносит:
– Я не расслышал, что ты сказала.
– Послушай, Белфорд. Я беспокоюсь за Кью-Джо. Она пошла к одному клиенту, очень странному типу, и до сих пор не вернулась. И даже не позвонила.
– Ах вот в чем дело! Ну, дорогая, мне жаль, что ты беспокоишься, это вредно для здоровья. Подумай, ведь Кью-Джо не маленькая девочка. Отнюдь не маленькая, позволю себе заметить. Маловероятно, чтобы кто-нибудь заставил ее делать то, чего она не хочет. И потом, почему ты решила, что ее клиент – странный тип?
– Потому что я его знаю!
– А-а, понятно! Ты лично знакома с этим джентльменом? – Под ногтями его голоса проступает зеленая каемка подозрительности.
– Джентльменом? Да. То есть нет! Я его встретила вчера в «Быке и медведе». Он пытался… в смысле, упомянул… В общем, не важно. Поверь мне, это человек с нестабильной психикой. А Кью-Джо опаздывает на три часа и даже не позвонила. И вообще странные вещи происходят.
– Что за странные вещи?
Тут он вас поймал. Все эти странные вещи, если облечь их в слова, выглядят весьма безобидными. Разве можно объяснить, почему такие пустяки, как фальсифицированная карта и слово «бозо», мешают вам работать и превращают Пасху в Хеллоуин?
– Белфорд, – говорите вы наконец, – тебе не кажется, что мы следим за развитием пьесы по неправильному либретто?
Трубка молчит. Потом он спрашивает:
– А что такое либретто?
О боже! Скорее, скорее убрать этого фрукта из города, пока вы не выскочили за него замуж!
– Во сколько у тебя рейс? Когда ты возвращаешься?
– Вылет в одиннадцать. Назад прилетаю в воскресенье поздно вечером. И знаешь, крольчишка, раз уж ты сейчас свободна, не подвезешь ли меня в аэропорт? На моей машине, если не трудно. Я хочу оставить тебе «линкольн», потому что Андрэ может узнать машину – ну, когда ты будешь его искать. Я тебе не рассказывал? – Он хихикает с гордой грустью. – Иногда этот маленький негодник сидит у меня на коленях, когда я веду машину. Думаю, ему хочется порулить.
– Когда ты заедешь? – спрашиваете вы холодно. Любое занятие лучше, чем сидеть и поджидать эту оккультную потаскуху.
– В полдесятого.
– Я буду готова без пятнадцати десять.
22:40
По пути из аэропорта вы разгоняете «линкольн» до восьмидесяти миль в час. Дело не в том, что вы торопитесь, хотя любопытно было бы узнать, что там с Кью-Джо; просто Белфорд наверняка ни разу не разгонял бедную машину быстрее пятидесяти пяти в час, и это вас задевает.
