Роже Вайян - Бомаск
— Подделка, правда прекрасная, — повторила Бернарда, — но все-таки подделка.
— Сколько? — осведомился старик.
— Десять.
— Иди ты к черту, — сказал старик.
Бернарда поднялась с колен, и темнота тотчас поглотила ее.
— Сколько? — крикнул старик.
— Пятнадцать, — ответила Бернарда.
— Убирайся ты, и чтоб ноги твоей у меня больше не было!
Дверца машины захлопнулась, и фары потухли. Филипп подошел к окну.
— Сколько ты хочешь за шифоньерку? — спросил он деда.
— Тридцать пять тысяч.
— Пятнадцать, — ответил из темноты голос Бернарды. — А хотите получить больше, добавьте еще севрский сервиз.
— Все Прива-Любасы воры, — закричал старик.
К окну подошла Натали.
— Бернарда, — окликнула она, — дай тридцать пять тысяч.
— Ни за что, — ответила Бернарда.
— Я покупаю за тридцать пять тысяч, — крикнула Натали. — Расплатись за меня.
Фары снова зажглись. При свете их было видно, как Бернарда подошла к старику и вручила ему три билета по десять тысяч франков и пять по тысяче франков. Летурно не спеша пересчитал деньги, молча отошел и исчез во мраке.
Филипп закрыл ставни и зажег электричество. Натали выпила еще рюмку виски.
— Он же ничего не понимает, — сказал Филипп, указывая на Миньо движением подбородка.
— А ты бы на его месте много понял? — возразила Натали.
— АПТО оставило моему деду только небольшую ренту, а розарий ему обходится недешево, — начал Филипп. — Надо поддерживать в оранжерее определенную температуру, освещать ее специальными лампами. Вот дед и продает фамильные вещи. Он вбил себе в голову, что обязан вывести перед смертью синюю розу. Все это делается тайком от его старой служанки, чтобы, не дай бог, не узнали люди… Летурно только покупают и никогда не продают. Так по крайней мере издавна считается в Клюзо.
— Они продавали пряжу и ткани, — возразила Натали.
— Они продавали труд своих рабочих, — подхватил Миньо.
— Совершенно справедливо, — ответил Филипп. Он стоял посреди комнаты, бессильно свесив руки, слегка раскачиваясь всем телом, и смотрел пристальным взглядом то на Миньо, то на Натали. Миньо подумал, что хозяин, должно быть, немножко пьян.
— И все-таки, — произнес вдруг Филипп, — сегодня вечером нам всем окончательно изменило чувство юмора.
Эта фраза прозвучала так неожиданно, что Натали и Миньо не могли удержаться от смеха.
— Сейчас ты увидишь, изменило ли мне чувство юмора, — вдруг сказала Натали.
Ее узкие глаза загорелись. Она направилась к двери. Шагала она не особенно твердо. Мужчины вышли вслед за ней в парк. Бернарда уже сидела за рулем машины, шифоньерка была аккуратно упакована и уложена на заднее сиденье.
— Едем домой, — скомандовала Натали.
— Я тебя жду, — ответила Бернарда.
— Пусти меня, — потребовала Натали. — Я поведу машину.
— Нет, не поведешь, — возразила Бернарда.
— Катись отсюда! — завопила Натали.
Она всей тяжестью тела налегла на ручку дверцы, которую изнутри придерживала Бернарда.
— Филипп, Филипп, — закричала Бернарда. — Не пускай ее, Филипп. Она ведь совершенно пьяна. Она разобьет машину.
Филипп захохотал и ничего не ответил. Миньо стоял позади него в густой тени, отбрасываемой стеной флигеля.
Вдруг дверца машины подалась. Бернарда обеими руками ухватилась за баранку, но Натали бросилась на подругу и с силой столкнула ее с сиденья. Бернарда упала прямо на песок. Натали уселась в кабину и живо захлопнула дверцу.
Филипп по-прежнему хохотал, не произнося ни слова. Бернарда поднялась и отряхнула костюм, запылившийся при падении.
— Ну а теперь садись, — скомандовала Натали.
Бернарда не пошевельнулась.
— Если ты сейчас же не поедешь со мной, — медленно проговорила Натали, — мы больше никогда не увидимся. А ты знаешь, я умею держать слово… даже в пьяном виде.
— Садистка! — злобно буркнула Бернарда.
— Помочь тебе? — спросил Филипп, подходя к Бернарде.
Бернарда круто повернулась к нему.
— Убийца! — крикнула она.
— Вот тебе действительно изменило чувство юмора, — сказал Филипп.
Он протянул было руку, чтобы поддержать ее.
— Не смей меня трогать, — огрызнулась Бернарда.
Без посторонней помощи она обогнула машину и села рядом с Натали.
— Отвори ворота, — приказала Натали Филиппу.
Филипп пошел к воротам. Миньо последовал за ним.
— Как по-вашему, — спросил он, — не опасно отпускать их в таком состоянии?
— Натали в пьяном виде прекрасно ведет машину, — ответил Филипп.
Он распахнул ворота и снова подошел к машине. Натали завела мотор и включила фары. Она высунулась из окна.
— Поцелуй меня, — попросила она Филиппа.
Филипп нагнулся и поцеловал ее, затем отошел.
Натали рванула с места, но не выехала в ворота, а погнала машину по главной аллее парка, идущей к подъезду «замка». Она объехала вокруг дома, резко тормозя, машину сильно заносило на каждом повороте.
— Это только так, репетиция, — вполголоса пояснил Филипп. — Бернарда просто умирает со страху, когда Натали садится за руль после нескольких стаканов виски. А моя сестрица пользуется этим, чтобы мстить Бернарде.
— За что же она ей мстит? — поинтересовался Миньо.
— Видите ли, Бернарда внушает ей отвращение — вот она и мстит ей.
— И так у них каждую ночь? — спросил Миньо.
— Во всяком случае, очень часто, — ответил Филипп.
«Альфа», свернув под прямым углом, вылетела на главную аллею и проскользнула мимо стоящих мужчин.
— Посмотрите на нее, — крикнула Натали.
Бернарда сидела бледная как мертвец, судорожно ухватившись одной рукой за дверцу, а другой за спинку сиденья. Натали зажгла в машине лампочку для того, чтобы Филипп и Миньо могли насладиться этим зрелищем.
Затем Натали так круто вывернула машину, что Бернарда закусила губу. «Альфа» выскочила на шоссе. В это время мимо парка на огромной скорости неслась встречная машина. Шофер резко затормозил. «Альфа» проскочила перед самым носом автомобиля, проехалась двумя колесами по противоположному тротуару, понеслась, как вихрь, и исчезла в темноте.
— Она непременно убьется, — сказал Миньо.
— Почему убьется? — удивился Филипп. — Ей с детства везет.
Он запер ворота, Миньо помог ему.
— Еще по рюмочке, на прощанье, — предложил Филипп. — Нет? Заходите как-нибудь ко мне. Буду рад вас видеть. Покойной ночи.
Чувствовалось, что; ему очень хочется придать последним словам как можно больше сердечности. И все-таки это «покойной ночи» было сказано тоном хозяина, желающего дать понять подчиненному, что разговор окончен. Это уж всасывается с молоком матери.
Филипп вернулся в парк через калитку, хватаясь за красные кирпичные пилястры, ибо он тоже немало выпил виски.
* * *Миньо закончил свой рассказ.
— Безумцы, — заключил он.
— Да, — подтвердил я, — это общество кончит безумием.
И в ту же самую минуту я вспомнил о «болях» жены Миньо, о страхах самого Миньо, о тракторе Жюстена, который выполнял роль парадного выезда, о модном домашнем халатике Эрнестины, о молодых людях из Клюзо, которые каждое воскресенье являются на танцы, но никогда не танцуют, потому что безбожно напиваются. Противоречия правящего класса неизбежно отражаются на всех социальных слоях. Но меня слишком взволновал рассказ Миньо, и я не мог сейчас развить эту мысль.
К тому же Миньо непременно обвинил бы меня в снисхождении к противнику. В 1943 году он ушел в маки́, как раз в то время, когда сдавал экзамен на аттестат зрелости. После Освобождения, находясь уже на службе, он готовился к конкурсным экзаменам для чиновников почтового ведомства и одновременно посещал партийную школу. В общем, он только-только закончил учение, а, как известно, школьники склонны величать циниками тех, кто им рисует жизнь без прикрас.
— Тебя интересуют документы Филиппа Летурно? — спросил он меня.
— Крайне интересуют.
— Значит, ты собираешься написать серию статей об истории АПТО?
— Ну знаешь ли, это скорее тема для трагедии…
Я наспех набросал генеалогическое дерево семьи Летурно со всеми его новыми ответвлениями.
Эмили, урожденная Прива-Любас, по слухам, путем интриг пытается выйти в третий раз замуж за одного из Дюран де Шамборов, быть может за Джеймса.
И вдруг я увлекся.
— Взгляни, — сказал я Миньо, — Эмили Прива-Любас находится в самом центре, в центре всего… предположим, что она состояла в интимных отношениях с Валерио Эмполи еще до тысяча девятьсот двадцать седьмого года… предположим, что она постаралась сократить дни своего первого супруга… предположим, что она сейчас старается занять место Эстер Эмполи… Вот главное действующее лицо трагедии. По сравнению с ней леди Макбет просто ангел небесный.
