Роже Вайян - Бомаск
— Вот какова наша семейка, — заключил Филипп Летурно. — Теперь вы знаете, что в основе нашего благосостояния лежит воровство, эксплуатация детей, нам на руку все, даже тиф. Мы беспощадно уничтожаем любого конкурента и склонны к предательству в собственной семье… И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка среди всей нашей родни…
* * *Пока Филипп исповедовался перед гостем, Натали все время пила. Правда, маленькими, как наперсток, рюмками. Алкоголь не усилил блеска ее пронзительных глаз. Бернарда выпила несколько больших рюмок виски, и по ее лицу и рукам пошли красные пятна. Было уже за полночь.
— И поверьте, моя мать самая отъявленная злодейка… — сказал Филипп.
Натали вдруг прервала его с неожиданной страстностью:
— Твоя мамаша сейчас как раз старается прикончить моего отца.
Она порывисто села на койке и, вызывающе выпятив грудь, повернулась всем корпусом к Филиппу.
— Твоя мамаша и моя тетушка Эстер готовятся выкинуть подлейший трюк, сказала она.
— Эстер Дюран де Шамбор, — уточнила Бернарда, очевидно специально для Миньо. Слова «Дюран де Шамбор» она насмешливо протянула.
— Дюран де Шамбор, — повторил Миньо. — Как будто я слышал эту фамилию…
Натали повернулась к нему и сухо отчеканила:
— Мой отец читает речи Сталина. Вам тоже не мешало бы знать имена ваших злейших врагов.
— Дюран де Шамборы — французское семейство, эмигрировавшее в восемнадцатом веке в Америку, — выпалила Бернарда. — А сейчас американский трест: химическая продукция, атомная промышленность и, что важнее всего для нас, искусственный шелк…
— Ах да, знаю, — проговорил Миньо. Он действительно вспомнил, что как-то в прессе встречал эту фамилию, вот почему она и показалась ему такой знакомой.
Натали снова набросилась на Филиппа:
— Если ты не осадишь свою мамашу, то в один прекрасный день очутишься на улице, и твоему будущему американскому братцу достанется все, что… она замялась, подыскивая нужное слово, — …все, что успели награбить обе наши семейки, — заключила она со смехом.
— Не беспокойся, Филипп, — вдруг медленно и холодно произнесла Бернарда.
Она воинственно выпрямилась и стояла, прислонясь к стене. Миньо с удивлением заметил, что ее серые глаза вдруг загорелись ненавистью.
— Не верь ей, — продолжала Бернарда. — Эмполи хитрее всех нас, в конце концов они всегда выигрывают.
Бернарда сделала эффектную паузу. Филипп повернулся к ней. Он был явно изумлен внезапным вмешательством вечной молчальницы Бернарды.
— Единственный, кто погиб окончательно и бесповоротно, — так это ты, бедный мой Филипп. Побит, как Летурно, побит, как Прива-Любас, сражен по всем пунктам. Да ты взгляни на себя в зеркало — у тебя уже и сейчас физиономия человека побежденного, даже походка и та, как у побежденного…
В голосе ее вдруг зазвучали металлические нотки.
— Побежденный, — повторила она веско. — Вот почему ты сейчас заигрываешь с красными. Блеешь вместе со всем стадом.
— Ты сама побежденная, — отрезал Филипп.
Он поднялся с койки, налил себе большую рюмку виски и жадно, одним духом выпил ее. Он стоял, прислонившись к стене, напротив Бернарды. Теперь сидел один только Миньо, немножко в стороне от спорящих. Впрочем, хозяева забыли о нем.
— Да, я проиграла, но лишь временно. Погоди, я еще выберусь, — твердо произнесла Бернарда.
Филипп взглянул на нее.
— Я-то буду биться до последнего, — злобно проговорила Бернарда. — И никогда не стану унижаться, не стану подлаживаться к коммунистам и выбалтывать им свои семейные истории.
— Дрянь! — закричал Филипп. — Конечно, ты предпочитаешь лизаться с Натали и выманивать у нее деньги!
Натали расхохоталась. Смех у нее был визгливый.
— Филипп, Филипп, — воскликнула она. — Я тебя обожаю… Как ты здорово ее отбрил.
Она с наслаждением повторила слова Филиппа и снова захохотала.
— Почему ты не хочешь меня любить? Ведь ты единственное существо в мире, с которым мне весело.
— Оба вы дегенераты, — сказала Бернарда.
Филипп вдруг вспомнил, что Миньо сидит в комнате, и повернулся к нему.
— Бернарда — фашистка, — пояснил он.
Натали тоже повернулась к Миньо.
— Знаете, почему Бернарда бесится каждую ночь?
— Меня это мало интересует, — ответил Миньо.
— А я знаю, я знаю, — повторяла Натали. — Когда у нее бессонница, она мне все рассказывает. Она вспоминает, как умер…
— Замолчи! — крикнула Бернарда.
— Она знает, — упрямо закончила Натали, — что она умрет так же, как ее брат…
— Не смей! — закричала Бернарда.
Она бросилась в соседнюю комнату и громко хлопнула дверью. Натали побежала за ней, и тотчас до слуха мужчин донеслись гневные выкрики, рыдания, что-то с грохотом упало на пол.
— Каждую ночь одно и то же, — вздохнул Филипп.
Он налил две рюмки виски и протянул рюмку Миньо. Миньо выпил.
— А как умер ее брат? — спросил он.
— Он служил в петэновской милиции, — ответил Филипп. — Ардешские крестьяне закололи его вилами на глазах у Бернарды. Он так и умер на навозной куче. Он, видите ли, был осведомителем гестапо и выдал гестаповцам несколько ардешских партизанских отрядов. Вся деревня прошла мимо трупа, и каждый плюнул ему в лицо… А Бернарда сейчас состоит в организации, которая объединяет бывшую петэновскую милицию, нацистов, осужденных как военные преступники и выпущенных на свободу, агентов ОВРА, которых итальянские партизаны не удосужились вздернуть. В прошлом году она таскала Натали в Испанию именно в связи с этим грязным делом.
А из-за дверей неслись злобные возгласы: «Поганая жидовка!» — «Вот увидишь, сдохнешь, как твой братец». — «Сначала ты сдохнешь… Не посмеешь больше сунуться в Америку».
— Так вот и будет до трех часов утра, — пояснил Филипп. — Просто ума не приложу, что лучше: прятать ли от них виски или, наоборот, так их накачать, чтобы они поскорее свалились с ног.
— Но почему, — спросил Миньо, — почему мадемуазель Натали проводит все ночи с этой фашисткой?
— Так ей, знаете ли, удобнее, — ответил Филипп. — Когда она с Бернардой, она обходится без мужчин. А отказывать мужчинам Натали не способна.
— Вот как! — произнес Миньо.
— Когда Натали живет с мужчинами, она всякий раз попадается. Она уже счет потеряла абортам.
— Вот как! — произнес Миньо.
Филипп снова налил виски.
— Вы понимаете, — продолжал он, — Бернарда для нее и секретарша, и шофер, и горничная, и к тому же проводит с ней ночи. Согласитесь, такой порядок упрощает жизнь.
— Вот как! — произнес Миньо.
— Кроме того, Бернарда еще и сиделка при Натали. Просто удивительно, как Натали еще дышит, у нее почти не осталось легких.
* * *Вдруг в окно, выходящее в парк, постучали. Бернарда тут же выскочила в переднюю комнату. Грудь ее бурно подымалась, она с трудом переводила дух. В ставню постучали снова.
— Иду! — крикнула Бернарда.
Она вышла в сад. Громко заскрипел на дорожке гравий. Филипп потушил свет и приотворил ставни.
— Что там такое? — с недоумением спросил Миньо.
— Тише, молчите, — прошептал Филипп.
В просвет между ставнями Миньо разглядел старика Летурно — облитый ярким лунным светом, он стоял возле капота «альфа-ромео», держа в руках какой-то объемистый тюк.
— Там кто-нибудь есть? — спросил старик, ткнув больший пальцем в сторону флигеля.
— Там Натали, — послышался ответ Бернарды.
— Я слышал мужской голос.
— Это я, — крикнул Филипп.
Франсуа Летурно положил свою ношу прямо на землю, перед машиной. Зажглись фары. Непомерно огромная тень старика пробежала по аллее и уперлась в самом конце ее в ствол высокой липы.
— Потуши сейчас же фары, — закричал старик. — А то увидят.
— Все спят, — ответила невидимая в темноте Бернарда.
Щелкнула дверца машины, и в полосе света, бьющего из фар, появилась Бернарда. Она ловко содрала простыню, в которую был упакован тюк, и опустилась на колени перед маленькой шифоньеркой.
— Подделка, — заявила она.
— Вещь подлинная, удостоверено экспертами, — возразил Франсуа Летурно.
— Да посмотрите сами…
— Не желаю. Я не купчишка какой-нибудь. Я привык, что мне верят на слово.
— Подделка, правда прекрасная, — повторила Бернарда, — но все-таки подделка.
— Сколько? — осведомился старик.
— Десять.
— Иди ты к черту, — сказал старик.
Бернарда поднялась с колен, и темнота тотчас поглотила ее.
— Сколько? — крикнул старик.
— Пятнадцать, — ответила Бернарда.
— Убирайся ты, и чтоб ноги твоей у меня больше не было!
Дверца машины захлопнулась, и фары потухли. Филипп подошел к окну.
