Иван Дроздов - Суд идет
За всю эту страшную, небывалую мировую войну потерь мы понесли в два раза, или почти в два раза больше, чем наш противник. И полстраны в развалинах. А по всем законам войны потерь у нас должно бы быть в два раза меньше, чем у немцев. Мы ведь были стороной обороняющейся. А по боевому уставу пехоты обороняющаяся сторона несёт потерь в два раза меньше, чем сторона наступающая. Вот и посчитайте теперь, какая это была победа. То ли командиры наши были бестолковы, то ли Кремлёвский Комитет обороны был сплошь из «непорядочных»?..
А это уж как хотите, так и понимайте. Одно только ясно: навалились мы на врага всем миром и раздавили гадину. И солдатики наши, и офицеры младшие дрались геройски. К тому же и люд славянский в тылу вражеском партизанской дубиной немца колошматил, — особенно белорусы, наши братья любимые. Земля горела под ногами немца. А что до Верховного командования… Вот когда Суворов тридцатитысячным отрядом разгромил стапятидесятитысячную армию итальянцев… Вот это было командование!
Что же до самого Сталина — о нём я ещё поговорю с моим любезным читателем.
А сейчас вернусь ко времени нашему.
Вот только вчера в России случилась ужасная история: под Донецком разбился ТУ-154 — пассажирский лайнер Пулковской авиакомпании. Летел самолёт из Анапы в Петербург. Местные жители видели, как он падал. Валился с большой высоты точно лист кленовый: то наклонится в одну сторону, то в другую. И кружил беспорядочно. И, кружась, снижался. Видно, в плоский штопор вошёл. А в штопоре таком рули не действуют. Вот и валился, словно пьяный. И упал недалеко от озера. И загорелся. Погибло сто семьдесят человек: сто шестьдесят пассажиров и десять членов экипажа. Тридцать девять детей. Шестеро до двухлетнего возраста. Один иностранец.
Самолёт русский, но двигатели на него поставили американские. И в них много деталей поменяли. В разных странах покупали. Хозяева компании нерусские. И тут чужим коварным духом пахнет. Раньше-то подобные катастрофы редко-редко случались, а теперь то и дело слышишь: там самолёт разбился, там вынужденную посадку совершил.
В тот же день об этом страшном событии распиналась радиостанция «Эхо Москвы» — тоже насквозь чужеродная. Один Матвей Ганопольский там чего стоит! Он и вёл эту передачу. Как всегда, сам много болтал, но давал высказаться и радиослушателям. Народец ему звонил разный, всё больше из пришлых. Но вот позвонила женщина — и было слышно: русская. И вот что она сказала:
— Чему тут удивляться! Себя не любим — оттого нами вечно правят чужие. Пока не научимся любить себя, будут у нас валиться останкинские башни, гореть манежи, тонуть подводные лодки и падать самолёты. Себя надо любить и к управлению страной только своих допускать. А когда научимся себя любить, тогда научимся и других уважать. Других-то уважать надо, а не любить. Любовь одна у человека, на всех её не хватит. Возлюбил чужака, а на своего-то уж и не осталось любви. Так у нас, у русских, и получилось. Советская власть нас воспитала. А советская власть — это Ленин, а в нём ни капли русской крови, а за ним Сталин пришёл, ну, а потом уж всякая лабуда полезла — Хрущёвы, Брежневы, Андроповы, Горбачёвы. Все в духе сталинского времени: «…ни одного порядочного человека». Даже и Гайдар мокрогубый нами порулил, и Черномырдин алчный, чья фамилия от слов «чёрная мордка» идет, и он нами правил. Ни одного русского!.. У всех есть Родина, мы свою чужакам отдали.
Слушаю я радио «Эхо Москвы» и думаю: вот вы, начальник на том радио, Матвей Ганопольский, чуть что — в Израиль махнёте, а нам куда бежать? Как-то раз ему слушатель об этом по телефону сказал; взъярился Ганопольский, что-то о русском фашизме заверезжал и тут же микрофон выключил.
Удивительно, как мысли этого слушателя родственны с моими. Не идут Часы Бога в России для чужаков. Не идут! А думские говоруны — тоже сплошь из чужаков! Говорят: футбол! — вот русская идея! Идите на стадион — там она лежит под лавкой, ваша русская идея!
А что! Глупость, конечно, но — забавно. Недаром же у нас все смехачи на сцене Петросяны да Хазановы, а главный их писатель — Жванецкий. Он в наше время место Толстого в русской литературе заместил.
Откуда только и налетели! И ведь не над собой смеются, а над нами — русскими.
И поделом. Так нам и надо.
Обыкновенно у хороших писателей авторские мысли по поводу изображаемых событий вплетаются в текст ненавязчиво, а лучше и так, чтобы читатель и вовсе не замечал автора на страницах книги; пусть, де мол, персонажи, рождённые твоей фантазией, живут без присмотра и галдят без цензуры. Вывел на страницы рассказа учёного, да ещё не простого, а великого, и можно даже сказать, совершенно необыкновенного, — академика Светова, так пусть он и предстаёт читателю в натуральном виде, и пусть говорит то, что думает, без боязни. А если его оговаривать, он тогда и присмиреет, и думать будет, чего сказать, а чего и придержать за зубами, а если всё-таки и продолжит свои диалоги-монологи, то с оглядкой на цензуру, на милицию, где у нас теперь кавказцы служат, а министр милицейский тоже чечен какой-то Нургалиев. Тут уж у них русский человек не забалует. Ходи по своей родной земле и лишнего слова не скажи. И я бы молчал, — пусть себе герой моего романа говорит, как хочет, как свойственно его натуре — ведь он же не с неба упал на страницы книги, у него прототип есть, я его с действительного человека списываю.
Академик Светов свою правду говорит; не всегда она с мнением автора согласуется. Потому-то я в некоторых местах и вмешиваюсь в ткань повествования, пытаюсь оспорить взгляды своего героя — особенно по поводу личности Сталина. Довольно и того, что на могилу его ныне снова поволокли разный мусор. Не любят его противники социалистического образа жизни и ярые защитники капитализма. Но как раз в этом главном вопросе я остаюсь со Сталиным; он-то не отдавал банки нашим противникам, не продавал поля, леса и водные просторы заезжим торгашам и менялам; он понимал, что капитализм — строй жизни аморальный и для русских людей неподходящий. Можем согласиться с академиком Световым: Сталин был человек жестокий: много душ загубил, в том числе и невинных.
Недавно показали сюжет телевизионный о Светлане, дочери Сталина, — так она сказала: он всех наших родственников перестрелял. Однако патриотов это не смутило. Жестокость и бессердечие многие теперь принимают за силу. За окном-то война полыхает, да не какая-нибудь, а неведомая нам — информационная. Мы в этой войне мало чего смыслим. Народу нашему сильный и мудрый полководец нужен. Вот и вспомнили русские люди Сталина. А если говорить по совести, не о нём мы тоскуем, и уж, тем более, не о банде его соратников — сильная рука нам понадобилась. Сталин был жестоким и беспощадным. Наш противник имеет таких полководцев, и нам сейчас такой нужен. Так что же? Может, Саакашвили позовём. Тоже — швили… Или западенца украинского бешеного Ющенко покличем, а не то Туркмен-баши пригласим?..
Не довольно ли нам дурачков разыгрывать? Может, уж поймём, наконец: свой нам правитель нужен, родной, русский!.. И никакими родственными узами с евреями и прочими хазарами не повязан. Когда уж поймём, наконец!..
Во времена Сталина в газетах и по радио его называли Отцом народов. И даже Шолохов у гроба Сталина всплакнул: «Отец, прощай. Прощай, родной. И до последнего ты навсегда и всюду с нами, родной отец. Прощай». А наш заклятый враг Черчилль говорил: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил оснащённой атомным оружием». И ещё он писал: «Для России большое счастье, что в час её страданий во главе её стоит этот великий твёрдый полководец». Коварный толстяк-англичанин сладострастно убеждал нас, русских: чужак нужен на вашем русском троне, чужак!.. Не доросли вы ещё до такого уровня развития, чтобы из своей родной среды правителя выделить.
Однако напрасно блудливый английский политик полагал, что с дурачками дело имеет. Правда, говорят, ярче солнца. Скажу как на духу: Отцом родным мы на фронте Сталина не называли. И к маршалу Жукову особого доверия не питали. Да и к другим генералам сердца солдатские любовью не пламенели. Больно уж лихо нас на штурм высоток бросали. Горели русские города и сёла, неудержимо катился огненный вал войны, и уже в первые месяцы и к Москве, и к Ленинграду армады немецкие подошли. Бывало, только и слышишь: там нас окружили, а там в котёл загнали. Немцы-то умеют, а мы что же?..
Во время войны во фронтовых газетах можно было часто прочитать: «…с именем Сталина на устах…»
Я в начале войны служил в авиации, но затем волею судеб попал в артиллерию. Не скажу, что взвод, а затем батарея, которыми я командовал, кидались в атаку, дрались на передовой линии — нет, служил-то я в артиллерии зенитной. Правда, во фронтовой; чаще всего обороняли мосты, переправы, войска на маршах. Фронт, конечно, рядом, но и все-таки, не на передовой же линии. «Сталина на устах…» у нас не было. Эта расхожая фраза мелькала в «Правде», «Красной звезде», да ещё в политинформациях, которые читали нам комиссары. Скажу больше: я видел на лицах своих подчинённых недовольство высшими командирами. А иной раз, в часы затишья, подсяду к «старичкам», то есть к сорокалетним, — были у нас и такие — и слушаю их неспешные беседы. А меня солдаты не боялись. Скажу тут кстати, что годков-то я себе прибавил ещё в детстве при поступлении на Сталинградский тракторный завод. Было мне двенадцать лет, а в ученики к токарю, слесарю принимали четырнадцатилетних — вот и решил я обмануть государство. Так вот сижу я возле «старичков», а среди них был и председатель сибирского колхоза ефрейтор Лаптев, и директор средней школы из Сталинграда младший сержант Акимов, и даже доцент Одесского университета сержант Котляревский. Сижу возле них и слушаю. Лаптев говорит: «Нам-то, русским колхозничкам, за нашу пшеничку за трудодень платили 890 граммов зерна и 17 копеек деньгами; в Эстонии — 1 килограмм 830 граммов зерна и 1 рубль 50 копеек; в Таджикистане — 2 килограмма 40 граммов зерна и десять рублей 05 копеек».
