Генрих Ланда - Бонташ
А когда мы уже были в её парадном, то холодный ветер был забыт, и Зоя медленно и с большими перерывами поднималась по бесконечной лестнице, говорила со мной о медицине, философии и музыке. У неё совершенно синие глаза. У её двери она потребовала, чтобы я её поцеловал. Слегка наклонившись вперёд, я поцеловал её в лоб, и она сказала: "Так целуют покойников". Когда я возвращался домой, был густой туман и было два часа ночи. Я подумал о том, что теперь я, наверное, долго её не увижу. Начинаются занятия, приезжает Фимка.
Уже восемь. Надо рано лечь спать, завтра подниматься в семь часов.
17 февраля.
Сегодня смотрели телевизор, первый раз после второго ремонта. Народу набралось много, так что выдвинули телевизор на середину комнаты. Впервые были Фимка и Зоя. Фимка очень доволен поездкой в Ленинград…
Я поступил на курсы иностранных языков, сразу в шестую английскую группу. Если буду заниматься, то кончу курсы перед дипломным проектом. Приняли весьма неохотно, говорили, что студенты КПИ не имеют времени для курсов, но экзаменовали и не смогли придраться…
Я уже поужинал. Выпил чай и съел всю икру из консервной банки. По радио передают композицию по "Василию Тёркину". Бессмертный "Василий Тёркин"… Грустная мелодия, величественные слова. Покрытые росой каски в летний вечер. Майские жуки над окопами. Молодец Твардовский. Вот и Голсуорси в "Саге" совершенно незаметно и скупо даёт дивные штрихи о природе. Заметила ли ты это, Зоя? Ах, Зоя, как много я с тобой говорил все эти дни, что мы не видимся! Ведь я рассказывал тебе уже и о наших ребятах в институте, и о новых термокорундовых резцах, и про курсы, и о себе вообще, и про жизнь вообще и то, что бывает в этой жизни… Но ведь ты не могла услыхать меня, Зоя? В тот первый вечер, вернее, в первую ночь, когда ты осталась на площадке возле своей двери, ты перегнулась через перила и сказала: "Я вообще никогда никого не приглашаю, если это мне неприятно… Так вот, я тебе говорю – приходи!" И второй раз ты стояла почти так же и говорила: "До свидания. Но почему ты предпочитаешь всё передавать через Сашку, а не заходишь сам? Неужели приглашать тебя напрасно?"
1 марта.
Зима продолжается. Красивая украинская зима – всё время падает медленный снег и держится небольшой мороз.
…Когда меня позвала к телефону соседка, я почти наверное знал, что это Мила; по тому, как она меня звала, было понятно, что спрашивает женский голос, а кроме Милы я никому не давал этого номера. Из трубки до меня еле долетело: "Миля, почему вас не видно?" – и я глубоко задумался над этим вопросом. И так и не ответил, то есть сказал, что теперь занятия, времени как-то нет ни на что… В Ленинград не ездил, может быть, напрасно. На каток завтра пойти не могу – весь день занят. Ужасно плохо слышно… Вы хотите посмотреть телевизор? Тогда я зайду за вами в воскресенье. Ничего не разберу… Вы звоните из университета? Плохой телефон у вас в университете. Ну, всего хорошего.
4 марта.
Что сейчас делать? За окном метёт настоящая вьюга, и если зима задержится настолько, насколько опоздала, то из-за катка погибнут все мои дела.
Нужно будет сегодня, наверное, подъехать к Орликову насчёт материалов по механизму подачи станка 1290. Вчера после лаборатории он подозвал меня и сказал, что на станкозаводе в связи с новым срочным заданием всякие исследовательские работы откладываются, в том числе и его "крутящие моменты", и мои "суппорты". Предложил мне "интересную работу" на этот перерыв – из тех, что делают наши новоиспеченные кружковцы. Я отказался, он поговорил ещё немного и затем – об этом механизме подачи. Мне это понравилось, посмотрим, что выйдет.
И ещё вечером – курсы английского. Экзамены на переход в 7-ю группу – с 10 марта. Надо сдать бездну домашнего чтения. Мне, правда, как поступившему в середине триместра, сделана некоторая скидка. Но всё равно – когда я это всё успею? О досрочных экзаменах и поездке в Ленинград весной смешно и думать.
Вчера утром ехал в институт и возле площади Победы сел рядом с девочкой с радиофака. Не было ещё случая, чтобы я не встречал её тёмные внимательные глаза, когда приходилось видеть её мельком в институте. Теперь впереди оставались Воздухофлотская, Керосинная, Гали Тимофеевой, КПИ и Зоопарк. Окна вагона покрыты морозными узорами. В протёртый на замёршем стекле глазок видны признаки Керосинной. А на пол-пути до стекла – профиль её слегка кукольного лица с глазами, опущенными вниз, на маленький портфель, на перчатки, на троллейбусный билет. Гали Тимофеевой. Неужели я всё-таки заговорю с ней? И так достаточно уже одного троллейбусного знакомства и двух катковых. КПИ. Привычный парадокс – чтобы попасть в КПИ, нужно сходить возле зоопарка…
– Так вы научились кататься на коньках?
– Нет, так и не научилась…
– Но ведь это вас я, кажется, видел на "Динамо"?
– Да, но у меня ничего не выходит.
– Почему же?
– Я просто не ходила больше на каток…
Какой у неё голос… О, это не девочка
– Значит, всего один раз?
– Нет, два раза была.
Зоопарк. Выходит весь троллейбус. Через переднюю и заднюю двери. Она впереди меня.
– А сегодня у вас есть время для катка? Если найдётся, то приходите на "Динамо".
Она уже сходит со ступеньки. Как понять её негромкое "спасибо", которое она сказала не повернувшись?
Вечером на "Динамо" и на "Хрущёва" катки были закрыты из-за снегопада.
21 марта.
Надо чертить протяжку (проект по режущим инструментам), а у меня пропал угольник на 30 и 60 градусов, и, конечно, их нет сейчас в магазинах. И наиболее разумным вариантом оказалось позвонить Косте и узнать – наверное, он уже ничего не чертит, и можно взять его угольник. Один раз никто не отвечал, второй раз сказали, что его нет дома. Грустно было вешать трубку. Словно закрыли перед носом дверь. Вот так всё на свете. Его сестра, наверное, узнала меня по голосу. Как летит время! Эля – студентка мединститута.
Завтра позвоню ещё. Потом зайду, возьму угольник – и всё. А у него дома все всегда встречают меня так приветливо, как не слишком назойливого родственника.
24 марта
Сегодня было только две пары, я рано уходил домой. Получая пальто в гардеробе, почему-то обернулся и сразу же рванул голову обратно. Сзади подошла девочка с радиофака. И разорвались и отлетели, как дым, подсознательные мысли обо всех-всех – и об Алле, которая похожа на актрису из итальянской кинокартины и с которой мы как-то раз не попали в кино на "Тарзана"; о Зое, которая сейчас болела, о Миле, с которой я позавчера простоял у её дома до начала первого…
Не поворачиваясь, я отошёл со своей курткой, оделся и ушёл домой.
2 апреля.
Взял две последние тетради и разыскал, что здесь написано про Аллу. Эта девочка с первого курса инженерно-педагогического факультета вовсе не похожа на Линду из фильма "Мечты на дорогах"; она миловиднее, и лицо у неё не такое умное. А о характере – чем больше их узнаёшь, тем меньше можно судить. Я достал два пригласительных на олимпиаду химико-технологического факультета, и она назначила встречу в вестибюле института, вечером. Когда я приехал в вестибюль, я увидел её, она держала завёрнутые в газету туфли. Я сдавал в гардероб её пальто с куницыным воротником, давал ей свою беззубую расчёску и приштемпелевал её к себе в зале под взглядами сокурсников и других знакомых. Костя с Аней Сорокой сидел намного позади, я поднял руку, приветствуя его, весело улыбнулся, и внутри что-то заныло. Самодеятельность была не хуже, чем обычно, а когда мы вышли из зала, Алла всё-таки решила пойти посмотреть, есть ли танцы. Танцы были. Устроившись в углу, я держал чей-то фотоаппарат, но потом, однако, решился сделать довольно неудачную попытку изобразить с Аллой вальс и танго – бальные танцы она не танцевала и презирала. У меня испортилось настроение, как всегда, когда я видел, как изменяется отношение ко мне девушек после моих "танцев", изменяется едва уловимо, но для меня вполне достаточно. Что же это за тайна в прикосновении рук, которую они, очевидно, сознают интуитивно, и которая открывает меня и делает беззащитным и жалким в их глазах. Неужели так действует простое неумение танцевать? Но, честное слово, мне даже понравилось, когда она потом тихо сказала: "Миля, выньте руки из карманов".
Когда мы вышли из института, за яркими окнами ещё выла музыка, было морозно, несмотря на последний день марта. Она велела мне взять её туфли в правую руку, дабы можно было меня взять под левую. Не вдумываюсь, какими мыслями руководствовалась её трезвая головка, когда она заявила, что мы, конечно, доедем только до Пироговской, хотя – я знал – троллейбус подходил к самой Николаевской, где она жила в новоотстроенном доме. Эту географическую разность мы прошли по притихшим и вполне зимним улицам. И вот, в начале первого, перед самым подъездом её дома, я, замолчав, протянул ей её пакет с парадными туфлями. Неужели уже почти пол-года прошло с того дня, когда я в чертёжке попросил у неё угольник? Нет, я не могу, к большому сожалению, составить ей завтра компанию на олимпиаду металлургов, у меня завтра курсы английского языка, Да, я занимаюсь на курсах. Так значит, послезавтра я принесу ей в институт первые два журнала с "Девятым валом" Эренбурга. Спокойной ночи.
