Журнал «Новый мир» - Новый Мир. № 2, 2000

Илья озабоченно посмотрел на свои часы, и Галина Васильевна автоматически — на свои.

— И когда, ты считаешь, придет это время? — тихо спросила она.

— Оно уже пришло, — ответил Илья спокойно, почти равнодушно.

Галина Васильевна еще раз внимательно посмотрела на проходящих мимо людей.

— Я согласен помириться с папой, — неожиданно сказал Илья. — Но ты должна за это выполнить одну мою просьбу.

— Какую?

— Седой должен быть уволен.

— Седой? — не поняла Галина Васильевна.

— Нилыч.

— Нилыч? За что?

— Я знаю — за что.

— Но он… практически член нашей семьи. Он спас папу от неминуемой гибели. — Галина Васильевна недоумевала.

— Значит, тогда я не член вашей семьи, — сказал как отрезал Илья.

На противоположной стороне улицы появилась Анджела Дэвис. Илья демонстративно посмотрел на часы. Сделав виноватое лицо, девушка побежала к ним, не обращая внимания на машины. Галина Васильевна переводила удивленный, встревоженный взгляд с сына на мулатку и с мулатки на сына.

— Это… твоя девушка? — растерянно спросила она.

— Она мой товарищ, — строго ответил Илья.

— По партии?

— Да.

Это немного успокоило Галину Васильевну.

— Она будет называть меня Сергеем, не удивляйся, — предупредил Илья.

Мать понимающе кивнула.

— Привет, айда в «Макдональдс», первый урок все равно отменили, — с ходу протараторила Анджела Дэвис.

— Моя мама, — представил Илья.

Галина Васильевна изобразила на лице улыбку:

— Галина Васильевна, можно просто тетя Галя.

— Антонина, можно просто Тоня, — представилась мулатка. — А он на вас ни капельки не похож. На отца, наверно?

— Ты прочитала? — перебил ее Илья.

— Дочитываю, — отмахнулась Анджела Дэвис и обратилась к его матери: — А вы любите ходить в «Макдональдс»?

Галина Васильевна вновь улыбнулась:

— Разве можно это любить?

— Если деньги есть — можно, — объяснила мулатка. — Я вчера бабке говорю: «Дай денег». А она мне: «Иди в проститутки». А я ей: «Иди сама». А она мне кастрюлей по башке — ба-бах! Шишара — потрогайте. — Анджела Дэвис наклонила голову.

Но Галина Васильевна не стала этого делать, лишь спросила:

— Вы живете с бабушкой?

— Живем, — кивнула девушка, сама трогая свою шишку. — Застрелится — буду одна жить.

Галина Васильевна улыбнулась:

— А мама? Папа…

— Мама в Эстонии. У нее там муж и ребенок. Беленький такой. А батя в Африке. По пальмам лазает… — Анджела Дэвис вдруг задумалась, что-то вспоминая, хлопнула себя по макушке, взвыла от боли, потому что попала по шишке, и закричала: — Мне же еще математику надо списать!

Глава девятнадцатая

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ДЕТЕРМИНИРОВАНО НАКАЗАНИЕМ

Когда прозвенел звонок на урок и сын ушел в класс, Галина Васильевна уселась на стул у стены в пустом гулком холле, достала из сумки неоконченное вязанье, посадила на нос очки, но, не начав работу, услышала приближающийся дробный стук каблучков по кафелю пола. Из-за угла вышла спешащая на урок Геля с классным журналом под мышкой. Она была в красивых дорогих туфлях и великолепном деловом костюме, хорошо причесанная и со вкусом накрашенная. Тот, кто знал ее раньше, теперь мог и не узнать — жизнь в «царском селе» Гелю преобразила. Она была так хороша, что, рожденная красавицей, Галина Васильевна ей сейчас проигрывала.

Геля замедлила шаг, задумчиво и удивленно глядя на сидящую у стены женщину, и скрылась за дверью класса.

Наклонив голову и глядя из-под очков, Галина Васильевна проводила ее взглядом задумчивым и удивленным.

— Ну что, хулиганы, прогульщики, лодыри, двоечники? — весело и привычно поздоровалась Геля с классом, бросила на стол журнал и заметила сидящего рядом с Анджелой Дэвис Илью. Вскинув брови, спросила: — У нас новенький?

Илья поднялся и представился:

— Сергей Нечаев.

Геля взяла в руки журнал, но Илья предупредил ее вопрос:

— Мы приехали только вчера, я еще не успел оформить документы.

— Приехали — и сразу в школу? Похвально. А откуда, если не секрет? — Геля говорила дружелюбно и чуточку иронично, это была ее всегдашняя манера общения с учениками.

— Из Чечни, — просто ответил Илья.

В Гелином лице появилось что-то скорбное, даже трагическое.

— Садитесь, Сережа, — сказала она тихо.

Во время их разговора Анджела Дэвис тянула вверх руку. Геля улыбнулась:

— Да?

Анджела Дэвис поднялась и ткнула пальцем в значок на своей груди.

— Ну и как вас теперь называть? — с иронией в голосе спросила учительница.

— Анджела Дэвис. — Мулатке явно нравилось ее новое имя.

Геля удивилась:

— Откуда ты знаешь про Анджелу Дэвис?

Девушка кокетливо потупилась:

— Один человек сказал.

В классе засмеялись.

— Ты что-то хотела спросить? Анджела Дэвис…

— Я вчера читала Бальзакба, — стала рассказывать девушка, но учительница ее поправила:

— Во-первых, не Бальзакба, а Бальзбака, а во-вторых, что я слышу? Ты стала читать книги? Ну, наверное, волк в лесу сдох!

— Волк жив, — успокоила Анджела Дэвис. — Это я на листке календаря прочитала. Меня бабка дома закрыла, телевизор сломался, у магнитофона батарейки потекли, спать не хотелось, я оторвала листок и…

— Прочитала?

— Прочитала.

— Весь листок целиком?

— Нет, только первое предложение.

Класс засмеялся вместе с учительницей.

— И что же это было за предложение?

Анджела Дэвис задумалась, вспоминая, и выпалила:

— «В основе всякого большого состояния лежит преступление». Это правда или нет?

Геля улыбнулась, обвела взглядом класс и спросила:

— А вы как думаете?

Илья тут же поднял руку.

— Сергей… А фамилия? Извините, я забыла.

— Нечаев.

— Сергей Нечаев. Да, Сережа…

— «В основе всякого большого состояния лежит преступление» — эта мысль давно уже стала банальной. Но она имеет небанальное разрешение. В каждом отдельном случае такое преступление детерминировано наказанием. — Илья говорил спокойно и уверенно.

— У, какие мы слова знаем! — удивился сидящий на соседней парте здоровый балбес. — Так ты русский или чеченец?

— Чеченец, — бросил в его сторону Илья.

— Тогда молчу. — Балбес поднял вверх руки.

— Прекратите! — строго вмешалась учительница. — Какая разница: кто чеченец, а кто русский? Разумеется, преступление детерминировано, то есть чревато наказанием. Это гениально доказал Достоевский в своем романе «Преступление и наказание», который мы недавно прошли.

Илья поморщился:

— Достоевский как раз ничего не доказал. Раскольников хотел отнять награбленное, и если бы Достоевский изобразил его не истериком и психопатом, каким был сам, а нормальным, хладнокровным человеком, то и старуху бы убивать не пришлось…

— Нормально наехал бы, — поддержал кто-то из мальчишек.

В классе засмеялись. Геля смотрела на новичка с интересом.

— Достоевский еще и сестру старухи приплел… А потом гениального следователя выдумал, какого просто быть не может. Следователь — это тот же милиционер, а где вы видели гениального милиционера? И все это — с единственной целью: загнать бедного, больного студента в угол… Достоевский сначала придумал ответ, а потом подгонял под него задачу.

— Меня вообще тошнит от этого Достоевского, — поддержала Илью школьница, судя по виду — отличница.

— Но постойте, Сергей, — с улыбкой заговорила Геля. — Вы же сами себе противоречите! О какой детерминированности преступления наказанием можно в таком случае говорить?

— Об общественной.

— Например?

— Например, 1917 год. Великая Октябрьская революция.

Геля кивнула:

— Поняла. Вы считаете, что революция в России была неизбежна? Что ж…

— Она была детерминирована тысячами тех самых больших состояний, в основе которых лежало преступление. Количество перешло в качество. Тысячи отдельных преступлений родили одно большое наказание.

А класс между тем разделился надвое, но не на тех, кто был за учительницу и кто за новичка, а на тех, кто наблюдал за диспутом и кто следил за Гелей. Это были в основном девчонки. Они пялились на Гелин живот и возбужденно перешептывались.

Но Геля так увлеклась дискуссией с новым учеником, что ничего не замечала.

— То есть вы хотите сказать… — Она наморщила лоб, пытаясь понять ход мыслей новичка.

— Я хочу сказать, что новая революция в России неизбежна.

Учительница громко засмеялась:

— Какая революция, Сережа? Время революций давно прошло. Пройдите по улицам: люди гуляют, влюбляются, ходят в театры…

Илья снисходительно улыбнулся: