Константин Григорьев - Зелёный туман
– Да не интересовался как-то, – соврал я и выпил ещё рюмку.
– А зря, – не обращая внимания на выпивку, увлечённо продолжил полковник. – Знаете, это очень интересно.
Деваться было некуда, и я начал проявлять вялый, положенный из вежливости интерес: всё равно – жить мне с Петром Васильевичем ещё битых двадцать дней, придётся терпеть.
И полковник завёлся: добрых полчаса он читал мне лекцию о парадоксах времени и пространства. Некоторые рассказы, прочитанные недавно, мне пришлось выслушать заново, но были и совершенно не знакомые. Особенно, по пьяной лавочке, мне почему-то запала история про человека, который забрёл в незнакомый переулок и очутился вместо родной Европы в Африке, откуда потом долго не мог выбраться. А лекция всё длилась и длилась: аномалии, порталы, переходы… В конце концов, сославшись на усталость с дороги, мне удалось вырваться из-под водопада речей популяризатора паранормальностей и, притворившись пьяным, отправиться спать.
Н-да, плохой я, оказывается, физиономист: кто бы мог подумать, что крепкий, с виду приземлённый мужик, полковник в отставке, окажется с сумасшедшинкой? Но каждому своё – кто-то на пенсии ловит рыбу, кто-то нашёл себе другое занятие по душе. Ну и ладно!
На следующее утро, после ряда лечебных процедур, у нас с полковником выдалось свободное время, и он пригласил меня прогуляться по пляжу. В Анапе было ещё тепло, но я что-то купаться не рискнул, а вот Пётр Васильевич, оказывается, был ещё и сторонником здорового образа жизни: он, не теряя времени, разделся и с довольным уханьем вошёл по чёрной гальке в Чёрное море. Н-да, неординарный мужик!
– Вот, кстати, – выйдя через десять минут на берег и растираясь махровым полотенцем, кивнул он на свои золотые часы, брошенные поверх одежды, – с этих-то часов и началось моё увлечение паранормальными явлениями. Посмотрите на них.
Я взял его часы в руки, посмотрел. Часы как часы – дорогие, золотые, с календарём.
– И что в них такого? – Я вопросительно посмотрел на полковника.
– Отец завещал их мне семь лет назад, будучи безнадёжно больным и лёжа в клинике. И при этом рассказал мне – первому, как он сказал, – при каких обстоятельствах они ему достались.
– Расскажите, – из вежливости попросил я.
– Сам я питерский. Отец мой, Василий Карпович, всю жизнь работал таксистом. И вот однажды ночью он подвёз казавшегося вдребодан пьяным хорошо одетого мужика до Московского вокзала. Мужик тот всю дорогу озирался по сторонам и был бледен, как белая ночь. А на вокзале заявил, что забыл в гостинице бумажник и предложил отцу купить часы, вот эти часы, за смешные деньги. Отец, разумеется, их купил.
Тут меня торкнуло: прошиб холодный пот, сердце застучало, как перед обмороком. Я дрожащей рукой откупорил бутылку с минералкой, выпил, спросил:
– И что?
– А то, – понизив голос, сказал полковник, – что дата на тех часах стояла – 5 марта 1997 года. Вы поняли?
– Что поняли? – Меня немного трясло.
– Как что?! – закричал полковник. – Это же был человек из будущего! Понимаете? Он попал в прошлое, платить ему было нечем, вот он и расплатился часами.
– Почему вы решили, что из будущего? – с трудом справляясь с нервами, спросил я. – Может, он так пошутил: дату открутил.
– Какое пошутил! – Полковник даже рассердился. – Отец мой сначала тоже так подумал, а потом вспомнил, что посадил-то того мужика аккурат возле Литейного моста, а Литейный мост – он издавна считается худым местом: куча народу при его строительстве погибла. А иногда, очень редко, мост заволакивает зелёным туманом, и попавшие в туман люди исчезают. Я проверял потом, это действительно так, многие об этом пишут. А мужик тот не вошёл, а вышел из тумана. Вы поняли? Вот куда люди с Литейного пропадают – в прошлое!
– Это очень интересно, что вы говорите, просто невероятно, – сказал я, окончательно овладев собой. Я и раньше, уже после третьего-четвёртого вечера, безоговорочно верил Владимиру Сергеевичу, но сейчас меня вдруг озарило понимание его исповеди, я как-то отчётливо увидел в рассказе банкира настоящее, а не просто загадочную и грустную историю. Хотя это трудно передать словами.
Всё остальное время Пётр Васильевич, почувствовав наконец мой искренний интерес к предмету его увлечения, рассказывал мне одну историю за другой: летающие тарелки, полтергейст, телепортация… Наконец срок моей путёвки истёк, и я уехал домой.
Понятно, едва разложив вещи после возвращения, я помчался на квартиру Владимира Сергеевича.
Дверь открыла стройная высокая женщина лет за тридцать, с узким бледным лицом и грустными серыми глазами.
– Владимир Сергеевич дома? – поинтересовался я.
– Владимир Сергеевич умер, – тихо сказала женщина, – семь дней назад. В один день с мамой. – Она помолчала (видимо, до сих пор потрясённая таким совпадением) и ещё тише добавила: – День в день.
– Мы с ним были… друзьями, – потрясённый не меньше её, пробормотал я. – Рыбачили тут… Почему он умер?
– Сердце, – тихо ответила женщина и, тяжело вздохнув, добавила: – И нервы. – Она потёрла пальцами виски и спросила: – А вы, случайно, не Сергей Степанович?
– Да, Сергей Степанович.
– Подождите. – Женщина ушла в комнату, вернулась и подала мне СД в бумажной обложке: – Тогда это вам.
На обложке было написано: "Сергею Степановичу".
– А вы Любовь Владимировна? – в свою очередь задал я очевидный вопрос.
– Конечно, кто же ещё? – устало сказала дочь моего странного друга и добавила: – Папа похоронен на Кунцевском, участок №182. Прощайте.
"Они жили долго и счастливо и умерли в один день".
Дома я вставил диск в проигрыватель (подарок дочери).
По проходу между павильоном метро и зданием Ленинградского вокзала шёл уверенный в себе молодой человек в хорошем костюме. Внезапно в кадр вошёл бомж с полиэтиленовой сумкой и, глядя на молодого человека умоляющим взглядом, попросил: "Мужик, купи книжек"…
А потом камера наехала на двух стройных высоких женщин, стоящих возле павильона метро и вытирающих платочками глаза. Оператор сказал: "Ну вот и всё. Теперь он или пропал навсегда или вернётся завтра вечером" – и выключил камеру.
И тут меня пронзило так, что аж зазвенело в ушах: какая всё же непостижимая штука – Время. Иногда часы пролетают, как секунды, а иногда сутки тянутся годы. А сколько для Галины и Любови длились сутки ожидания Владимира Сергеевича – страшно даже представить: наверное, не меньше чем вечность. А может, и больше.
Сейчас я продолжаю в свободное время рыбачить в Филёвском парке и часто, с грустью вспоминая своего странного товарища, думаю: хорошо всё-таки, что вторая разлука Владимира и Галины продолжалась всего два года и что суровое, но мудрое Время, не терпящее копошащихся в нём неприкаянных бродяг, оставило их наконец в покое, передав под попечение всепонимающей и всепрощающей Вечности.
И всё чаще, забывшись, я, оставив на произвол судьбы удочки, смотрю на противоположный берег, словно пытаюсь высмотреть в нём что-то. Сам не знаю что
