Денис Драгунский - Взрослые люди (сборник)
Я открыл калитку, мы обошли дом вокруг: на дорогу он смотрел верандой, а входное крыльцо было сзади.
Отпер дверь, зажег свет, пропустил ее в прихожую.
– Давай чаю попьем, – сказал я и пошел на кухню.
– Подожди, – сказала она. – Дай оглядеться. Как тепло!
– У нас котел все время топится, – сказал я. – Пошли, я тебе весь дом покажу!
Взял ее за руку и повел в гостиную. За гостиной через стеклянную дверь была веранда. Потом показал ей свою комнату. Потом – ванную и туалет. Потом мы пошли на второй этаж. Там была маленькая комната сестры и другая комната, большая: папин кабинет и одновременно спальня. Стены оклеены обоями. Полы крашеные.
Потом мы спустились вниз.
– Ну, давай чаю попьем, – повторил я.
Взял чайник, налил воды, поставил на плиту. Спички куда-то делись.
Я вышел в прихожую, залез в карман своей куртки. Там был пустой коробок.
– Спички кончились, – сказал я. – У тебя есть?
– А вот скажи, – сказала она. – Здесь у всех такие дачи?
– Да нет, куда там, – я махнул рукой. – Что ты!
Она громко засмеялась.
– Понимаешь, – честно объяснил я. – Мы здесь самые, так сказать, бедные. Вот Андрюша вечером приедет, зайдет за нами, пойдем к нему, увидишь: стены дубом отделаны, камин и все такое. А есть вообще как музей. Старинная мебель, картины, люстры… А у нас даже телефона нет. Звонить в контору бегаем. Горячей воды тоже нет, только отопление. Но все-таки теплый туалет, уже неплохо…
Она перестала смеяться и посмотрела на меня очень внимательно.
– Что? – спросил я.
– Ничего, – сказала она.
– Спички дай, – снова попросил я. – Чай пить будем.
Она протянула мне спички и взяла куртку с вешалки:
– Я пойду, ладно? – и посмотрела на меня злыми чужими глазами.
А как мы с ней хохотали и даже чуточку обнимались, когда ехали в автобусе…
– Я пошла, – повторила она.
Стало понятно, что уговаривать не надо.
– Проводить? – сказал я.
– Нет.
– Дорогу помнишь?
– Да.
– Спички оставишь?
– Отсыпь десяток, – сказала она.
Я отсыпал восемь штук, я это точно помню; вернул ей ее коробок:
– Спасибо.
– Не за что.
Она сошла с крыльца, я закрыл дверь, вбежал в свою комнату, чтобы увидеть, как она идет мимо окна, потом прошел в гостиную и на веранду. Она шла к калитке. Я громко открыл стеклянную дверь веранды.
Она не обернулась.
Просунула руку, закрыла за собой щеколду.
Несколько минут я всерьез хотел все бросить и пойти странником по Руси.
Но только несколько минут.
восемь спичек. невиданная в истории общность людей
2. Штришок
В 1980-м примерно году я разговаривал по телефону с одной девушкой.
Она жаловалась на жизнь.
Я уж не помню, почему именно мне.
Но – по телефону. Мы с ней ни разу не виделись.
Какой-то чисто деловой разговор. О публикациях.
Однако разговорились.
Девушка рассказала, что она из маленького городка, из рабочей семьи. С трудом, с третьего раза поступила в университет, отлично училась, получила красный диплом. Но самое желанное распределение – в какой-то там знаменитый НИИ – получила не она, а какая-то дочка. Добро бы дочка академика, а то – какого-то режиссера.
– Правда, – честно добавила она, – у этой кралечки тоже был красный диплом.
– Ну вот, – вздохнул я, – значит, у вас были равные права.
– Как это равные? – возмутилась она. – У нас государство рабочих и крестьян!
– Увы, нет, – сказал я.
– Как это нет? – она чуть не закричала.
– Очень просто, – сказал я. – Откройте Конституцию. С 1977 года мы с вами живем в общенародном социалистическом государстве.
– Тьфу! – сказала она и бросила трубку.
восемь спичек: молитва святой Барбаре Картленд
3. Интерлюдия. Теперь они знали
Лора завороженно смотрела, как бриллианты его запонок искристо посверкивают, нежно позванивая о граненый хрусталь изящного бокала, в котором ласково шипело шампанское «Дом Периньон».
Теперь она знала, что все это – и каминная с картинами старых мастеров в лепных рамах, и эта виднеющаяся в широкие стеклянные двери гостиная с тяжелыми кожаными диванами и персидскими коврами, и вся эта вилла в пять спален и шесть туалетов, не считая холла, столовой и бильярдной, вилла, которая стояла на поросшей соснами скале в уединенной бухте Бискайского залива, и маняще-блестящая ручка сейфа в кабинете Джорджа, да и сам Джордж, такой моложавый и подтянутый в свои сорок четыре, – всё это теперь принадлежит ей, Лоре Роули, скромной секретарше.
Ее родители, простые люди – папа-кочегар и мама-продавщица, – трудились не покладая рук, чтобы дать своей дочери хоть какое-нибудь скромное образование… и вот теперь их мечта, ее мечта – сбылась!
Джордж завороженно смотрел, как волна золотых волос Лоры упала на ее смуглые гладкие юные чистые плечи; ее большие агатовые глаза из-под пушистых ресниц глядели на него робко, но вместе с тем смело, невинно, но вместе с тем страстно, обещая упоение наслаждениями медового месяца и тихие утехи супружества, ни с чем не сравнимое чувство – быть рядом с прекрасной женщиной, верной женой и нежной матерью их будущих детей.
Теперь он знал, что все это… ах, это пятнышко над левой лопаткой, малютка Лора не видела его, а если и видела, то считала это досадным дефектом своей прекрасной кожи, но Джордж заметил это в первый же день ее работы в его офисе, и, когда она склонилась над бумагами, тайком поглядел в лупу, и увидел треугольник, вписанный в круг, и свастику посредине, и навел необходимые справки – это значило, что скромная Лора Роули, дочь кочегара и продавщицы, на самом деле была дочерью последнего из Великих Владык Белуджистана, наследницей золотых и алмазных копей, нефтяных скважин, озер, водопадов и морских портов, – и всё это теперь принадлежит ему, Джорджу Рипли, успешному, процветающему, богатому, но, в сущности, простому брокеру.
Его родители, папа – финансовый директор “Blooms-ley”, и мама – сочинительница гламурных некрологов в “Saturday Post”, на последние деньги отправили его учиться в Wharton… и вот теперь их мечта, его мечта – сбылась!
Их губы соединились в первом прикосновении.
– Я счастлива, Джордж! Неужели ты – мой? – прошептала она.
– Я счастлив, Лора! Я твой навсегда! – прошептал он.
восемь спичек. de fontibus
4. Диагональ в вертикальном сечении
Однако хочется рассказать, как оно на самом деле было.
Итак.
На дачу мы приехали втроем: мой друг Андрюша, эта девушка и я.
Мы приехали ко мне, потому что у меня в эти дни не было родителей на даче, а у него дача всегда была полна народу.
Я был без своей девушки, потому что у меня послезавтра был экзамен. Я вообще не хотел ехать, мне надо было заниматься. Но Андрей уговорил. «Да мы на такси поедем туда и обратно, позанимаешься на свежем воздухе, даже лучше!»
Я согласился, поскольку был ему обязан немалым количеством сходных одолжений, но в Москве. Мои родители чаще бывали в городе, а Андрюшины – на даче; это давало нам оперативный простор.
Конечно, сначала я сказал: «Да бери ключи, и езжайте».
Но он возразил: «Сторож увидит – свет горит. Позвонит в Москву: “Алла Васильевна, у вас в даче кто-то есть!” или того пуще: “Там в доме какой-то мужик с бабой!” Она скажет: “Вызывайте милицию!” Да и сама примчится. Приятно будет? Хорошо еще, – продолжал Андрюша, – ты в этот момент будешь дома, сможешь маме все объяснить. А если нет? То-то же!»
Резонно.
Короче, приехали.
Он пошел к себе на дачу, объявиться.
Тут свой смех. В таких случаях он говорил родителям: «Денис тоже приехал на дачу и боится ночевать один. Я буду у него ночевать, ладно?» Конечно, его мама и папа всё понимали. Но не подавали виду. И даже передавали мне какие-то гостинцы, печенье и конфеты.
Вот он пошел к себе.
А мы с этой девушкой остались. Она: «Ну, покажи хоть дом». Я показал. Дальше – тот же диалог, что в рассказе. Только без обещания зайти к Андрюше.
Она мне говорит очень зло и раздраженно: «Ну, вы даете, мальчики. Такой домина – и еще, понимаешь, самый бедный! Куда я попала, елки-палки?!» Долго и громко возмущалась.
Но минут через десять Андрюша вернулся. Сели, чаю попили, потом я отвел их в Ксюшину комнату, а сам сел в гостиной читать Платона по-гречески. Или наоборот, отвел их в свою комнату, а сам пошел в папин кабинет. Не помню точно.
Но помню, что развел их и себя по диагонали в вертикальном сечении.
Чтоб их слышно не было. Чтоб они не мешали мне читать Платона и заглядывать в словарь за каждым незнакомым словом.
И еще. Дело было не осенью, а в январе (сессия). Поэтому никакого мостика с ветлами, которые отражаются в воде. Тем более что ехали на такси.
Понимаю, что все это довольно пресно, не особенно социально и почти совсем не психологично. Жизнь!
