Роман Сенчин - Лед под ногами
– …Оказывается, напряжение, цитирую, “возникло в значительной степени на уровне психологического восприятия и избыточно будируется
СМИ”. Конец цитаты. Отсюда намечается простой и вполне российский выход из кризиса: насовать по рылу журналистам, а пенсионеров…
– Кто это?
– Да тише, ну! Шендерович, “Плавленый сырок”…
– Тем более речь-то идет о сущих пустяках, – голос хихикнул. -
Вице-премьер Алексей Кудрин, оценивая масштабы недовольства результатами монетизации льгот, заявил о том, что активный протест выражал всего один процент населения. Ну! – Голос хихикнул опять. -
Всего один процент населения, каких-то полтора миллиона человек…
Чащин вернулся обратно.
Так, сейчас допьет кофе, и надо будет натягивать джинсы, совать руки в рукава свитера. А потом ехать черт-те куда на первую репетицию.
Находить общий язык с Андреями, выискивать нужные аккорды, спорить, путаться в шнурах, наверняка ждать, пока хозяин аппарата припаяет, как обычно, отпаявшийся штекер…
– Дэн, телефон! – сообщил криком Димыч. – Взять?
– Я сам! Сам! – Чащин вбежал в комнату. – Алло?
– Денис Валерьевич?
Ну вот, хозяйка…
– Да, здравствуйте, Лариса Константиновна.
– Простите, что беспокою… – Слава богу, в голосе нет претензии, а скорее – жалоба. – Мне вчера платежи принесли. За квартиру, за свет, за отопление… Алле, вы слышите?
– Да, конечно.
– Вы простите, сегодня выходной, но… Понимаете, все страшно повысилось. Почти в два раза… Вот квартплата… – В трубке зашуршало. – Квартплата теперь шестьсот десять рублей. Отопление и горячая вода…
– Я знаю, – перебил Чащин, – я тоже получил.
– Вот-вот, Денис Валерьевич, страшное повышение. И на коммуналку, на все. И хочу вас предупредить. – Молчание. Чащин ждал. – В общем, я вынуждена повысить стоимость аренды. Вы уж меня простите, Денис…
– На сколько?
– Я думаю… Сто долларов вас устроит?
“Две тысячи восемьсот”, – перевел мысленно Чащин в рубли. И вслух:
– В принципе, да. Но, может быть, с марта?
– С марта? – Хозяйка, видимо, тоже что-то подсчитывала. – Нет, простите, мне не потянуть. Все ведь скакнуло – и продукты уже, и проезд… С первого февраля. Хорошо?
– Что ж… – Чащин понимал, что спорить опасно. – Я согласен, Лариса
Константиновна. Согласен.
База для репетиций находилась в закопченном, потрескавшемся здании на территории какого-то погибшего предприятия в районе Фрезерных улиц. Правда, чем-то здесь еще все-таки занимались – то ли холодильники чинили (повсюду валялись грязно-белые эмалированные корпуса), то ли варили ограды для могил (заготовок для них тоже было полно).
По скрипучей деревянной лестнице Димыч с Чащиным поднялись на второй этаж, отыскали дверь с надписью “DOORS”. Вошли.
Андреи сидели возле письменного стола без ящиков и пили пиво.
Противно пахло креветками.
– Хай! – поздоровался Димыч, оглядываясь. – Норма-альное место!.. А розетки-то есть?
Комната была большая, квадратная. В углу – неполная, без бонгов и с одним альтом, барабанная установка, у окна – стол и стулья, и еще несколько стульев вразброс. В противоположном от барабанов углу находились допотопный, но когда-то дефицитнейший аппарат “Tesla” и черные громоздкие мониторы без обозначения фирмы… На стенах – несколько постеров, по которым угадывались музыкальные вкусы хозяев базы: “Айрон Мэйден”, “Эй-си – ди-си”, “Кисс”, “Деф леппард”, “Блэк сэббэт”… Поклонники хэви-метала, в общем. У таких с сибирским панком совсем мало общего, как не раз когда-то убеждался Чащин. Они даже физически не могут панковские аккорды брать. Пальцы, хм, не так устроены… Да и сам он, честно говоря, вряд ли так с ходу вспомнит те мелодии, что играл десять лет назад.
– Падайте, парни, – кивнул один из Андреев на стулья, – немного хлебнем. Креветки, жалко, остыли.
– Слышали новость? – разливая из двухлитровой бутыли пиво в пластиковые стаканы, спросил второй Андрей. – Сегодня молодняк из
“Единой России” похороны Дмитрия Олеговича устроил. С венками…
– В смысле?
– Ну, прошли по Тверской, прямо под окнами Думы, – портрет его в траурной рамке, сырая курица на подушечке. По Рен-тиви показывали.
– Ур-роды, – подключился первый Андрей, – люди голодают без лажи, а они глумятся…
– Кстати, – перебил второй Андрей, – Сергей договаривается Дмитрия
Олеговича навестить, ну и других, кто голодает. Составляет список творческой молодежи. Мы с Дрюней, – кивнул на первого Андрея, – записались.
– Да ну! – Димыч аж подпрыгнул на стуле. – А еще можно? Нам тоже надо… – Выхватил телефон. – Парни, дайте сотовый Сергея, я позвоню.
После довольно долгих телефонных переговоров насчет включения в делегацию, во время которых Чащин попытался было заявить, что он не пойдет, но Димыч лишь яростно отмахнулся; после пива и креветок, разговоров о музыкальных новинках, которые, по общему мнению, были сплошь провальными, в конце концов достали инструменты, подключили к аппарату, побренькали, регулируя звук. Второй Андрей – Андрей
Васильев, – оказавшийся ударником, прошелся обмотанными изолентой палочками по барабанам.
– Раритетная у тебя гитара, – с уважением сказал Андрей Тургенев, разглядывая Димычев “Фендер”. – Теперь таких и не найдешь. И звук – классный.
– Да, – с удовольствием кивнул Димыч, – помню, два года на нее копил. А первую электрическую вообще сам собирал. Звукосниматели от телефона были. Вот у той гитары звук был – фуса не надо! Дэн, помнишь мой трансформатор?
– Угу…
– А у Дэна, – увлекся воспоминаниями Димыч, – сразу “Урал” появился.
За сколько ты его прикупил?
– Не помню. – Чащину не хотелось продолжать эту ностальгическую болтовню. – Давайте, наверное, начинать.
Но Димыча несло:
– Мы с Дэнчиком почти всю страну объездили с теми гитарками. Ту еще
– СССР… Где я только не был, – запел, – где не шлялся, где мой шуз на землю не ступал… Даже, блин, в кино засветились. У Соловьева в
“Ассе”.
Чащин вздрогнул от этой новости, прислушался.
– Да, летом восемьдесят седьмого. Каникулы как раз, мы с Дэном восьмой класс закончили – не решили еще, дальше учиться или чего…
Рванули сюда, на Москву посмотреть, с чуваками скорешиться системными. – Димыч поднялся, быстро налил себе пивка. – И тут объява по флэтам – Цой зовет такого-то числа в Зеленый театр в парке
Горького на съемку. Ну, в этот театр… теперь он Стаса Намина, кажется.
– Да, Стаса Намина, – с готовностью подтвердили Андреи, не спуская с
Димыча глаз.
– Сошлись тысяч десять… Ну, может, поменьше. Но толпа была мощная.
Самых таких колоритных, в косухах, с хайерами, в первых рядах поставили. И нас с Дэном. Мы вообще с ним были – под лондонских пункеров косили тогда. Булавки везде, виски выбриты, нашивки самодельные, рваная джинса, клепки, шипы, напульсники… И – тут камера над головой на кране, фонари везде, и – бац! – Цой на сцену выходит. Весь зал: “В-ва-а!”. И он: “Пе-ре-мен требуют наши сердца!”. Вообще было!.. Нам велели газеты жечь, зажигалки. Чуть пожар не случился.
Чащин слушал с изумлением. Даже не решился перебить, заспорить.
Невольно копался в памяти: неужели забыл про такой эпизод их действительно многочисленных поездок…
– Потом сказали, что Соловьев накануне съемок при Цое стал переживать, что массовки нет. Собирался комбинированные дела потом делать… А Цой спрашивает: “Сколько надо?”. Соловьев: “Человек бы пятьдесят, если вот так расставить, то будет ощущение толпы”. Цой ему: “Завтра здесь будет три тысячи пиплов”. А пришло вообще хрен знает сколько. Соловьев охренел… И такой, парни, подъемище был – до сих пор, когда вижу, плакать хочется.
– М-да, повезло вам, – вздохнул Андрей Васильев. – Цоя видели.
– Да не только. С Майком вообще пили даже. Уникальный был человек.
Он нас на рок и благословил вообще-то.
– Ладно, – не выдержал Чащин и тут же поймал испуганный, умоляющий взгляд Димыча. – Давайте репетировать. Половина четвертого.
– Да, надо. – Димыч стал раздавать бумажки с текстами; объяснял: -
Тут сверху аккорды расписаны. Ориентировочные. Конечно, будем менять
– мы ведь группа… Я думаю, начнем с Усамы. Да?
Андреи перебирали листы, предложение Димыча поддерживать не спешили.
Наконец Андрей Тургенев заговорил:
– Хорошая, конечно, песня. Забойная. Только, как бы это… – поднял глаза и тут же опять опустил, – как она с позицией Союза соотносится
– вопрос… У Сергея, я знаю, совсем другой взгляд на проблему исламского терроризма. Однозначно негативный. А у тебя вот… – Он зачитал припев песни:
Усама бен Ладен – смелый человек,
Он всех капиталистов в панику поверг.
Усама бен Ладен – хороший террорист,
Америка бессильна, как выдавленный глист.
– И что? – дернул плечами Димыч.
– Ну, понимаешь, это же получается откровенная пропаганда терроризма. И если альбом будет записан под знаком Союза, то это ему стопроцентно навредит…
