Батист Болье - Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи
Хорошо бы встать посреди коридора, поднять руку и всех остановить. Отключить принтеры / компьютеры / центрифуги. Прижать гигантский палец к зданию и прервать эти лихорадочные колебания. Чтобы наступила тишина. Бесполезно: от белых халатов исходит белый шум.
Пора. Я вхожу.
8 часов утра,
в отделении скорой помощи
У входа в отделение меня ждала Андреа шестидесяти шести лет.
– Что-то случилось? – спросила она.
У меня на лице отпечатались следы бурной ночи. И все равно она меня поцеловала. Однажды она сказала, что я красивый. Я ей поверил, ведь она была почти втрое старше меня и прочитала столько книг, что знала, о чем говорит.
– Нет, все хорошо.
Врал я часто и неумело. Не помешало бы потренироваться: этого требовала работа, которой мне суждено заниматься ближайшие сорок лет.
Мне будет не хватать наших с Андреа бесед наедине… Мы с ней боевые товарищи. Эта зима для нас обоих выдалась очень трудной. Мы оба вели войну. Я знал, что она воюет, она не знала, что я тоже сражаюсь.
Андреа тонкая, образованная, остроумная. У ее брата обнаружили тяжелую болезнь.
В начале нашего знакомства у нее вызывало беспокойство:
• что я интерн (а значит, еще не настоящий врач);
• что я слишком молод (а значит, не внушаю доверия);
• что она слишком любит своего брата (а значит, хочет, чтобы у него было все самое лучшее, что можно найти на рынке труда).
Словом, уравнение, не имеющее решения… На ее месте я бы тоже боялся.
Именно ради нее, чтобы выглядеть старше, я отпустил бородку, стал носить рубашки в клетку и очки в массивной оправе.
Отважная Андреа… Она похоронила своих родных, проводила на кладбище отца и сестру.
И теперь, по-прежнему сильная, была рядом с пятидесятитрехлетним младшим братом.
День за днем, проблема за проблемой, ухудшение за ухудшением. Мы общались и старались делать все “как можно лучше”, чтобы ее брат чувствовал себя “комфортно”, несмотря на резкую потерю веса и постоянные приступы боли.
Однажды утром мы с удивлением обнаружили, что беседуем о чем-то другом. О литературе, поэзии, путешествиях. О брате, конечно, тоже, но и еще о чем-то другом… Мы привязываемся к больным, иногда и к их родственникам. Пожалуй, надо научиться равнодушию. Наверное.
Миновали три долгих зимних месяца, она стала мне доверять, а я решил не сбривать бороду и по-прежнему носил стариковские очки и рубашки. Андреа этот реквизит убедил, а для меня это было важно.
В конце концов ее брат ускакал на разноцветном пони в небеса. Для него наступил мир и покой.
Андреа чмокнула меня в щеку, но обратилась на “вы”. Она человек утонченный, но вовсе не сноб.
– Держите, это вам. Я долго собиралась с духом, чтобы прийти сюда. Хотела отдать вам лично и теперь уже окончательно попрощаться.
Я взял письмо и поправил ее:
– Просто попрощаться, сказать “до свидания”. Люди окончательно прощаются тогда, когда уверены, что больше не увидятся. Имена и слова – это очень важно. А мы с вами еще увидимся.
– Я не знала, как мне поблагодарить вас за все, поэтому написала. До свиданья, молодой человек. И ничего не меняйте.
Иногда мы влюбляемся. Внезапно, с первого взгляда. Иногда оказываемся опутаны дружескими узами. Незаметно для себя, по доброте. Андреа ушла. Мы с ней сражались плечо к плечу в одном окопе все долгие зимние месяцы.
Я открыл конверт. В нем было длинное признание в дружеских чувствах. Не знаю, куда положу или повешу диплом, но письму Андреа отныне будет отведено самое почетное место на моем столе.
За девять лет учебы именно она заставила меня гордиться собой. Это будет самая лучшая строчка в моем резюме.
Мы проиграли эту войну, – писала она в конце, – но я чувствую себя менее несчастной оттого, что сражалась – и проиграла – вместе с вами.
8 часов с небольшим,
внизу
Меня изумляет полет воображения торговцев презервативами: с ароматом банана, клубники, яблока, черной смородины, лимона и пр. Любовью теперь занимаются не ради физического наслаждения, а ради гастрономического. Скоро на латексе будет столько сахара, что, прежде чем поиграть в зверя с двумя спинами, диабетики будут колоть себе инсулин…
Я думал об этом, вспоминая, как вчера жалел, что у меня нет юных пациентов. До тех пор, пока на прием не привели маленькое чудовище! Адриен, шесть лет, боли в горле. Живое напоминание о том, что нельзя забывать о презервативах даже с неприятным вкусом. Он был очень мал ростом. Так мал, что от макушки пахло ногами. Если бы ему захотелось покататься на лыжах, его можно было бы засунуть в стеклянный рождественский шар и потрясти, чтобы пошел снег.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Он не ответил. Мать попросила:
– Скажи доктору, ты хорошо себя чувствуешь?
– Не буду разговаривать с этим врачишкой, он мелкий! – заявил этот клоп, ткнув в меня пальцем.
Уточнение: если бы ему, еще не дожидаясь зимы, захотелось покататься на лыжах, его следовало бы засунуть в рождественский шар. А уж потрясти его я охотно взялся бы сам.
– Адриен! Так нельзя говорить!
А я подумал: “Да, мелочь тупая, я невелик, но если начнется драка в грязи, я одержу верх…” Я обратился к матери:
– Подойдите сюда, мы его взвесим, измерим рост. Его карта не в порядке.
Приободрившись, я все-таки попытался наладить контакт:
– Метр одиннадцать! Неплохо, совсем неплохо!
– Да, еще год, и я буду выше тебя!
В голове промелькнула мрачная мысль: “Да, если я тебе раньше ноги не переломаю…”
Осмотр был окончен. Поскольку заклинаний для изгнания дьявола я не помнил, то сказал только:
– Хорошо, все в порядке, у него просто небольшая ангина.
Мать собрала вещи. А мальчишка повернулся ко мне и ехидно произнес:
– До свиданья, месье врачишка.
В этот момент меня пронзила мысль: мальчишка здесь, в больнице. А не отправить ли его на прививку? Глупо, что я раньше не вспомнил. Столбняк – это же так скверно.
Но с профессиональной совестью ничего не поделаешь.
Учесть на будущее: всегда иметь при себе текст заклинаний, произносимых во время ритуала изгнания дьявола. Vade retro Satana![20] – этого недостаточно.
Иначе в следующий раз, когда на моем пути встретится Адриен и это заклятие снова не подействует, я встану перед ним, взгляну ему прямо в глаза и скажу, четко проговаривая каждый слог:
– Тебе соврали. Деда Мороза не существует.
Результат гарантирован.
9 часов,
внизу, бокс 5
Ни в чем нельзя клясться… Спустя полчаса появился Дед Мороз. Причем с супругой.
Дедушка и Бабушка Мороз, соответственно семидесяти трех и семидесяти двух лет, были госпитализированы по поводу отравления угарным газом. Огонь в камине иногда опасен.
Он: зеленый свитер с жаккардовым узором и белоснежная борода. Она: красный жилет и лицо, напоминающее пряник с коноплей. Оба трусили бодрой старческой походкой. В боксе пахло дровяным дымом. Мне на секунду показалось, что я очутился дома на Рождество. Им не хватало только таблички с надписью “Поцелуи бесплатно”.
Зазвонил телефон. Это была мадам Антидот из токсикологического центра. Она была непреклонна: им нельзя возвращаться домой, пока не установят источник угарного газа.
Дедушка Мороз, сама доброта и любезность, произнес:
– Предупредите ее: если она хочет взять меня за яйца, ничего не выйдет.
– Что он говорит? – осведомилась мадам Антидот.
Я попытался быть дипломатичным:
– Он не согласен.
Дед повысил голос:
– Нет, я другое сказал. Я сказал: “Она хочет взять меня за яйца, но у нее ничего не выйдет”.
Я сообщил:
– Он совершенно не согласен.
Мадам Антидот взорвалась:
– Согласен – не согласен, таков закон! Чем таким важным он собирается там заниматься?
Внезапно вернувшись в детство, я подумал: наверное, кормить оленя Рудольфа, упаковывать подарки, инструктировать гномов, проверять исправность тормозов волшебных саней на будущую зиму…
В конце концов Дедушка и Бабушка Мороз пообещали использовать датчик угарного газа, который принесет им тот малый, который занимается отоплением.
Итак, я вас предупредил: в этом году никому не удастся взять Деда Мороза за… ну, сами понимаете.
Лично меня все время одолевали сомнения: бородатый старик в красной куртке и штанах раздает подарки детям, но сначала заставляет их посидеть у него на коленях. Людей и за меньшее в тюрьму сажают.
И все же я привык к сказкам и мифам: в детстве мама меня часто ими потчевала.
