Кетиль Бьёрнстад - Река

Я уже хотел уйти, но решил остаться еще на несколько минут.

— А кем тебе приходился тот человек, который погиб? — вдруг вырывается у меня.

— Какой человек? — Она в замешательстве смотрит на меня. — Ты имеешь в виду Брура?

— Нет. Того, на яхте.

Она мотает головой.

— Не будем о нем, — просит она.

Я делаю вид, что не слышал ее слов:

— Он тоже был врачом? Да?

— Да. Эрик работал в больнице Уллевол.

— А что он лечил?

Она предостерегающе смотрит на меня.

— На сегодня хватит.

Первая ночь на Эльвефарет

Я сижу на кухне еще несколько минут, но мы не находим новых тем для разговора, и Марианне выглядит усталой. В бутылке еще много вина. Я опустошаю свою рюмку и встаю.

— Большое спасибо, — говорю я. — Мне было очень приятно.

Она слабо улыбается:

— Мне тоже. Я рада, что ты теперь здесь живешь. Между прочим, я забыла отдать тебе ключи!

Она достает из кармана связку ключей и протягивает мне.

— Смотри. Этот ключ от входной двери, этот — от Аниной комнаты, то есть — от твоей. Третий — от подвала.

— Спасибо.

Она не встает и продолжает мне улыбаться.

— Надеюсь, что тебе понравится первая ночь в твоем новом доме.

— Я в этом уверен.

— Ребекка такая милая, тебе следует обратить на нее внимание, пока не поздно.

— Уже поздно. — Я улыбаюсь.

Марианне пожимает плечами:

— Жизнь всегда подкидывает возможности.

Я киваю.

— Завтра у нас обычный день. Ты помнишь наши правила?

— Я записал их и повешу у себя на стене. Ванная в твоем распоряжении от семи до восьми, ну и так далее.

— Ты, наверное, считаешь, что мне не хватает гибкости?

— Вовсе нет. Ты щедрая и доброжелательная. И даже не попросила меня заплатить вперед.

Я достаю из кармана пятисоткроновую купюру.

— Это за сентябрь, — говорю я.

Она к этому не готова. Купюра слишком большая.

— Спасибо, — говорит она. — При теперешнем хаосе приятно, если хоть что-то будет в порядке.

Я откланиваюсь, бросив при этом взгляд на ее тарелку. Она почти не прикоснулась к еде.

Мы желаем друг другу доброй ночи. Я поднимаюсь «к себе». Комната как будто ждала меня. Сейчас в ней холодно. Я подхожу к окну, слышу шум реки, который смешивается с шелестом высоких елей. Сентябрьский ветер. Наверное, Аня тоже стояла вот так у окна, вечер за вечером. О чем, интересно, она думала? Сам я думаю о том, что теперь мне следует сосредоточиться. Передо мной большие задачи. Я уже с нетерпением жду завтрашнего дня. Завтра я буду заниматься семь часов подряд.

Я закрываю окно.

Начинаю распаковывать свои вещи. Это не занимает много времени. Анины вещи из шкафа убраны. Я могу повесить свой костюм, в котором я выступаю, джинсы и рубашки. Складываю на полку майки, трусы и носки. Мама научила меня самому главному, с благодарностью думаю я, — чистоплотности и самостоятельности. На какое-то время этого достаточно.

Через полчаса все уже лежит на местах. Вот что значит быть жильцом в чужом доме. Я сморю на цветы, которые Марианне Скууг поставила в вазу. Замечаю также и свечу, и коробок спичек, их не было, когда я первый раз был в этой комнате. Может, надо зажечь свечу? Я медлю, но в конце концов зажигаю свечу и понимаю, что мне не хватает проигрывателя, который был у меня на Соргенфригата. Вечерние часы важны для серьезной музыки и серьезных мыслей. Симфонии Малера, Брукнер, Брамс и Шостакович. Я решаю приобрести портативный проигрыватель с наушниками.

Потом я сижу на стуле за письменным столом и смотрю на горящую свечу. Наверное, мне следует думать об Ане, но сейчас, когда я уже сижу в ее комнате, это кажется ненужным. К тому же я смертельно устал.

Не знаю, сколько я просидел так, пока не взглянул на часы. Полночь давно миновала. Должно быть, теперь я уже могу воспользоваться ванной, думаю я.

К счастью, дверь ванной запирается. Есть люди, у которых ванная никогда не запирается. Я запираю дверь. Я принес халат, свое полотенце и свои туалетные принадлежности. Марианне еще не была в ванной. Значит, мне следует поторопиться. Я принимаю душ, к моей радости, струя достаточно сильная, вода — горячая, и я могу стоять под душем, сколько захочу. Холодный душ, которым я привык заканчивать эту процедуру, тоже достаточно холодный. Мне странно думать, что Аня тоже, год за годом, стояла под этим душем, что Брур Скууг стоял здесь и что вскоре Марианне Скууг тоже придет принимать душ. Они были так тесно связаны друг с другом. Я чувствую, что вторгся в чужое пространство, смотрю на черно-белый кафель пятидесятых годов и на свое тело, отраженное в больших зеркалах.

Наконец я закрываю воду, чищу зубы, полощу горло — я готов к ночи.

И снова смотрю на себя в зеркало.

Интересно, как бы к этому отнеслась Аня? Понравилось ли бы ей, что я моюсь в этой ванной?

Я возвращаюсь в Анину комнату, в мое новое жилище. Свеча все еще горит. Я осторожно гашу ее.

Потом снимаю халат и голый ложусь в кровать.

Как странно так лежать, думаю я. В последний раз я лежал тут с Аней, но тогда я все-таки был одет.

Моя нагота тревожит меня. Я не могу найти удобную позу. Белье на кровать постелила Марианне. Оно белоснежное, прохладное, гладкое. И, конечно, дорогое. В этом доме все дорогое.

Неожиданно до меня снизу доносится музыка.

Поднимается из-под пола прямо под моей кроватью.

Я понимаю, что Анина комната расположена как раз над динамиками AR. Над усилителем McIntosh и проигрывателем Garrard. Звук сильнее, чем можно было себе представить. Я слышу гитару и голос, поющий по-английски. Наверняка это Джони Митчелл, думаю я. Песня звучит просто и красиво. Мне странно, что матери Ани Скууг нравится такая музыка, однако не мне ее судить.

Тело успокаивается. И я засыпаю.

Я просыпаюсь с сознанием, что лежу в Аниной комнате в доме на Эльвефарет. Знаю, что уже поздно и что Марианне Скууг еще не спит.

Маленький будильник показывает 02:34.

Снизу по-прежнему доносится музыка. Та же самая. Может, Марианне заснула? Нет, думаю я. Виниловые пластинки играют недолго. Максимум двадцать четыре минуты. Если она заснула, то, наверное, только что. Я узнаю мелодию. «Morgontown». Она на пластинке первая, во всяком случае, так было, когда я впервые ее слушал.

Значит, она только что ее поставила? Может, это меня и разбудило?

Я лежу, размышляю, и меня охватывает тревога. Разве Марианне Скууг не должна завтра рано утром идти на работу? Не собирается пользоваться ванной с семи до восьми?

Звучит уже другая песня. Что-то вроде «For free…». Потом громко вступает сразу несколько гитар. Какое-то светлое, девичье настроение. Да, это красиво. Джони Митчелл. «Не comes for conversation…»

Любопытство побеждает. Я встаю и надеваю халат. Останавливаюсь на лестнице, на последней ступеньке, отсюда мне видны и кухня, и гостиная.

На мое счастье, ступени здесь не скрипят. Наступает очередь главной мелодии — «Ladies of the Canyon».

Марианне на кухне. Мне ее хорошо видно. Я стою в тени. Она меня не видит. Она ест. Остатки куриных крылышек. Салат. Подходит к холодильнику. Достает пакет с молоком. Пьет прямо из пакета.

Мне странно видеть ее на кухне за этим занятием. Она ест стоя. В ее движениях есть что-то сомнамбулическое. Что-то замедленное. Может, она действительно спит?

Я отступаю назад в темноту лестницы и поднимаюсь в свою комнату. Ложусь. Какое у меня право подглядывать за Марианне Скууг, со стыдом думаю я.

Проигрыватель продолжает играть.

Я засыпаю, я смертельно устал, мне грустно и тревожно.

Просыпаюсь я утром, уже половина девятого. Меня разбудил стук захлопнувшейся входной двери. Марианне Скууг ушла на работу.

Один на Эльвефарет

Как в доме тихо, думаю я, приняв душ и спустившись на кухню. И как странно находиться здесь одному. У меня такое чувство, будто я совершаю преступление, будто какое-то скрытое око наблюдает за мной и вот-вот зазвучит сигнал тревоги. Сейчас я больше всего думаю о Бруре Скууге. Ему не нравилось, когда мы с Аней оставались наедине. Но еще меньше ему понравилось бы, что я остался тут один, когда Марианне ушла на работу. Несколько месяцев назад он был еще жив. И Аня тоже была жива. Она была такая слабая, что все последние дни перед тем, как он совершенно неожиданно застрелился в подвале, лежала у себя в комнате. Надо будет спросить у Марианне, что, собственно, тогда случилось. Вместе с тем я должен думать о своей жизни. С этого дня для меня должен начаться новый отсчет времени. Я выхожу из дома и по Меллумвейен иду в центр Рёа, чтобы купить продукты у Рандклева. Молоко, кофе, хлеб, сыр, немного колбасы. На первое время этого достаточно. Первые дни я обойдусь без обеда. А если мне захочется горячего, можно поджарить бутерброды с сыром.