Леонид Рудницкий - Бомж городской обыкновенный
А завершится церемония траурным салютом в разных концах города и траурными же ночными гуляньями с концертами и дискотеками.
– Ура-а-а! – раздались нестройные голоса.
На них шикнули, и опять наступила тишина, нарушаемая лишь нудным бубнением контролеров у гроба Анфисы. Они все еще требовали дополнительные талоны. Выход нашелся неожиданно.
– Помянем Анфису, лучшую подругу мою, – сказала вдруг Василиса с хреном и начала расставлять прямо на крышке гроба рюмки и закуску. Закуской были жареные куриные ноги.
«Так я был лучшей подругой Василисы с хреном? – удивился Витек. – А я и не знал».
Контролерам налили первым, они выпили и наконец отстали. Затем стали подходить простые пассажиры. Водитель трамвая заблокировал управление какой-то железякой и пришел тоже.
– Надеюсь, за это время никто не попадет под колеса, – сказал он, выпил и заспешил обратно.
Под трамвай никто не попал. Витек выпил и хотел тихонько приподнять крышку гроба, чтобы посмотреть, хорошо ли он там выглядит, но его прогнали. Он вернулся назад, но место уже было занято и дальше пришлось стоять. Он стал оглядываться по сторонам и заметил, что за трамваем бежит Иван.
– Подождите! – кричал он. – Я тоже хочу попрощаться с Анфисой! Я знал ее! У нее еще было куриное дерьмо на плече!
Но едва только двери открылись на остановке, как контролер, тоже здоровый парень, оттолкнул его ногой в грудь.
– Пустите! – просился Иван.
– Нет! – сурово ответил контролер.
– Но почему?
– Зайцев не пускаем!
– Я заплачу.
– Тому, кто попался один раз, доверия больше нет. Витек опять повернулся к гробу. Там стоял Профессор.
Он был одет в черный костюм, черную рубашку и черный галстук. «Совсем, как клерк», – подумал Витек. Борода его была аккуратно подстрижена и покрашена в черный цвет. Перед ним стоял микрофон на штативе.
– Минуту внимания, – потребовал он строгим голосом. – Я хочу огласить астрологическое завещание птичницы Анфисы.
– Тише! Пусть говорит! – раздались возгласы.
Толпа притихла.
– Дети мои! – начал читать Профессор. – Находясь в здравом уме и твердой памяти и ясно осознавая, что любой человеческой жизни положен предел, я хочу заранее распорядиться всем своим движимым и недвижимым имуществом. А именно. Созвездия Большой и Малой Медведицы завещаю моему родному городу – Тамбову.
– Ура! – крикнул в дальнем углу одинокий голос.
Все посмотрели туда, и кричавший смутился:
– Я из Тамбова, – пояснил он. Профессор выдержал паузу.
– Созвездия Водолея, Стрельца, Рака и Козерога, – продолжил он, – а также планету Луна и Полярную звезду – завещаю городу Москве.
В салоне послышался одобрительный гул многих голосов.
– Все остальные созвездия и галактики, туманности и черные дыры, россыпи мелких звезд, кометы и астероиды завещаю моему народу без счета – кто сколько зачерпнет.
Трамвай взорвался ликованием.
– Ура! – кричали одни.
– Вот это по-нашему! – вторили им другие.
– Ну Анфиса, ну голова! – восхищались третьи. – А всего лишь простая птичница. Да ей страной руководить было впору!
– Что ж ты раньше-то не померла? – сокрушались четвертые, по большей части пожилые, вытирая слезы радости. – Нам бы тогда сразу все досталось, успели бы пожить!
– Теперь, братцы, – говорили пятые, – пойдет у нас новая, счастливая жизнь.
– Одноногих кур и производных от них одноногих клерков, – закончил Профессор, – вручаю вашим заботам и попечению и надеюсь, что вы проявите к ним должное участие.
«Так это и я мог такое же завещание написать», – подумал Витек, наблюдая за народным счастьем и забыв, что Анфиса – это и есть он.
Витек решил никуда из трамвая не уходить, а дожидаться траурного салюта прямо здесь. Время от времени он подходил к гробу, ему наливали и давали закусить. Он выпивал и отходил, унося с собой очередную куриную ногу на пластиковой тарелочке.
Когда закуска закончилась, из вагона с курами передали еще один поднос жареных ног.
Наступила глубокая ночь. Поток горожан, желавших попрощаться с тамбовской птичницей, не ослабевал. Некоторые, учитывая историческую важность момента, приходили с детьми.
Прилетели первые иностранные делегации. Они состояли из тамошних бомжей, знавших Анфису при жизни. Всем было известно, что она любила при случае побомжевать за границей и посещала то одну страну, то другую.
Ведущие телеканалы поставили в трамвай своих операторов со стационарными камерами, которые давали картинку с места события в прямой эфир.
Витек устал от мельтешения новых лиц. Он нашел свободное место, сел и уснул, прислонившись к окну.
Проснулся он от тишины. Трамвай стоял у кладбища, ворота которого освещались одной-единственной тусклой лампочкой. Сбоку была табличка. «Третье государственное кладбище для граждан, имеющих особые заслуги перед страной», – прочитал Витек. «А как же река и поджигание гроба? – удивился он. – Что, комиссия по организации похорон уже передумала?»
В салоне трамвая было пусто – только он и гроб с телом Анфисы. Витек хотел подкрепиться выпивкой, но добрые люди ее предусмотрительно унесли. Подъели и куриные ноги. Остались только бесполезные цветы, использованные пластиковые стаканчики, да траурные флажки с надписью: «Анфиса – мы с тобой». В углу лежала стопка футболок с портретами Анфисы в окружении одноногих кур.
Витек испугался. Он не любил кладбища ночью, особенно если рядом стоял забытый гроб с покойником. Теперь ему уже не хотелось заглядывать под крышку. «Надо уносить ноги, – подумал он. – Нехорошее тут место».
Но унести ноги он не успел. Заскрипели кладбищенские железные ворота, и из них вышли двое амбалов-могильщиков редкостно уродливой внешности. Один был высокий, другой немного пониже, но в плечах шире высокого. Лица у обоих были бледные, как у Мэрлина Мэнсона в сценическом гриме, но не от краски, а по естественной причине. В обрамлении длинных волос эти лица выглядели пугающе. У высокого в петлице замызганной робы торчал белый цветок, по всей видимости, вырванный из венка с чьей-то могилы.
Они заметили сидевшего в салоне Витька, прижавшегося лбом к стеклу.
– Гляди-ка, – сказал высокий и показал на Витька пальцем, – ожила Анфиса-то.
– Затолкаем в гроб обратно! – решительно сказал низкий осипшим голосом. – На нее уже наряд выписан.
– И то правда, – согласился высокий.
Оба заржали, а у Витька затряслись поджилки. Высокий нажал какую-то потайную кнопку снаружи, и передние двери отворились. Оба ввалились в вагон.
Витек дернулся встать.
– Сидеть! – рявкнул высокий.
Он быстро подошел к нему и стал рядом, отсекая возможность побега. От него сильно несло перегаром. Низкий прошел к гробу, поднял крышку и присвистнул от удивления.
– Слышь, кореш, – сказал он, – тута уже один жмурик прописался.
– Кто такой?
– А хер его знает! Чужой какой-то, бля буду!
Витек привстал на пальцы и заглянул высокому через плечо. В гробу вместо Анфисы лежал тот самый мужик, которого он видел застреленным через оптический прицел снайперской винтовки, брошенной на чердаке.
– Это не наш жмур, – решил высокий, – не будем его трогать. Раз лежит, значит так надо. Запихнем нашего сверху.
Он положил свою тяжелую ладонь Витьку на плечо.
– Ну что, Анфиса, – спросил он, – сама пойдешь или тебя отнести?
– Сама, – едва слышно прошептал Витек. Могильщик посторонился. Витек на негнущихся ногах двинулся к гробу. «Вот и настал мой конец, – подумал он. – Выходит, я был на собственных похоронах. Эх, Садовое надо было обходить вовремя, бля, тогда, может, и пожил бы еще. А теперь уже поздно. Но зато увидел, как народ меня любит. Прощайте все! Рановато помирать, а придется».
И тут его взгляд упал на задний вагон трамвая. Тот, как и раньше, был плотно набит курами, которых забыли выпустить. Куры спали. Мысль сработала быстро и четко.
– Куд-кудах-тах-тах! – крикнул Витек. Куры зашевелились, но не проснулись.
– С ума сошла, – сказал высокий могильщик.
– Так умирают настоящие птичницы! – засмеялся низкий.
– Куд-кудах-тах-тах! – еще раз крикнул Витек. Шевеление между курами стало сильнее. Могильщики этого не видели – они смотрели на Витька.
– Уймись, Анфиса! – посоветовал высокий. – Не надо под дуру косить – не поможет.
– Стукни ее, – предложил низкий.
– Куд-кудах-тах-тах-тах! – что есть силы завопил Витек.
– Ну, все, бля, достала! – сказал высокий и замахнулся на Витька.
Но куры уже проснулись.
Рябая посмотрела на передний вагон и сразу все поняла.
– Тревога! – закричала она.
Куры вместе налетели на переднее стекло заднего вагона и разнесли его вдребезги. Затем вихрем навалились на заднее стекло первого вагона, вынесли его и оказались внутри. Могильщики заметили их, когда уже было слишком поздно, – они не успели убежать и принялись кулаками сбивать кур на лету. Несколько раз им это удалось и поверженные птицы падали на пол, но кур было слишком много. Они сбили их с ног, облепили со всех сторон и утащили через выбитое стекло куда-то в темноту.
