Еремей Айпин - Ханты, или Звезда Утренней Зари
Ехали тогда днем и ночью, много дней и ночей подряд. И Матрена ни на минуту не оставляла свою дочь одну. На недолгих остановках она с мертвым, побелевшим как снег лицом, с мертвыми, тоже побелевшими глазами замирала возле нарты, на которой везли ее дочь. Ее неподвижный взор тяжело давил на людей, на снега и урманы. Но люди должны были молчать, и они молчали. Молчала и Матрена. Ей казалось, что дочь должна позвать ее на помощь, кого еще, кроме матери, она позовет. И мать слушала, когда она шелохнется в ворохе одежд и шкур, когда послышится ее хриплое прерывистое дыхание, когда позовет маму слабым, едва слышным голосом. И женщина-мать до предела напрягала слух. И все слушала, слушала, слушала. Люди думали, что она не выдержит этот последний путь своей малышки. Но она выдержала и эту тяжесть и сделала все, что требовалось от матери и женщины. Но после… на протяжении десяти лет не могла никого родить. Десять лет ее омертвевшее сердце медленно оживало. И также медленно оживали глаза, веснушки, лицо и все тело. Жизнь есть жизнь. И десятилетие спустя она родила сначала дочь, затем двух сыновей. Вот почему такой большой разрыв в возрасте ее детей — старшая, Рая, уже заканчивала школу-восьмилетку, а младшие еще и в подготовительный класс не ходили. Отстали на десятилетие…
И хотя с той зимы прошло много лет, но Демьян отчетливо помнит те пронзительно-горькие дни. Все тогда безгранично верили судьбе и твердо знали: чему быть — того не миновать. У каждого своя судьба. И кому что уготовано в жизни, тот того не избежит. Все люди знали это. Но Демьяна все равно терзала смерть малышки. Терзала, может быть, не меньше, чем ее родителей. Он позвал их той зимой поехать в урман. Он задумал добраться до самых дальних угодий, в которых когда-то ежегодно охотились предки и до которых легче было доехать большому аргишу с настоящими, любящими трудные пути охотниками. А одному-двум человекам не так-то просто проложить дороги в глубоких снегах, особенно во второй половине зимы. И, наконец, это случилось в его, Демьяна, урмане. В его родовом урмане, а не в урмане Седого, и не в урмане братьев Коски и Николая, не в урмане какого-то другого охотника. Почти у каждой ветви рода свой, урман, что тянется вдоль урманных рек, левых, южных притоков Реки. И каждый должен отвечать за все, что происходит на его землях, на его урманных дорогах. Недаром эти урманы всегда получали название по имени того, кто их наследовал, кто старше в роду — «урманная дорога Седого», «урманная дорога Коски», «урманная дорога Демьяна». Вот и выходит, вроде бы нет вины Демьяна, но в то же время есть и его вина. Вот и жил он и многие годы чувствовал ту же боль, что и сестра Матрена. И виноват, и не виноват. Виноват, потому что ничего в жизни случайного нет. Все предопределено судьбой. И раз это случилось в его урмане, значит, в жизни что-то он сделал не так, как подобает мыслящему человеку, как подобает истинному человеку земли. Где и когда?! Да разве упомнишь все! Вон сколько прожито — не один и не два дня. И дни, конечно же, не похожи один на другой. Они все разные. Не все шло гладко и ровно, особенно в молодости. Были, конечно же, грехи прошлого. И в будущем, кто знает, как сложится жизнь. Зарекаться ни от чего не стоит. Никогда не зарекался. Но в одном твердо был убежден: человеку приходится отвечать за все свои поступки. И за хорошие, и за плохие. Если не перед людьми, так перед собой уж непременно. И чаще всего — перед собой. И если люди могут дать снисхождение, то ты этого уже никак не позволишь, от себя-то никуда не денешься. За все надо платить. И время это приходит на склоне лет, когда в прошлом — больше, в будущем — меньше, всего меньше. И дней, и сил, и возможностей. И время это наступает для всех. Ни один человек не может избежать этого времени. И если многие считают, что человек может избежать этой участи, то они крепко ошибаются. Человек может избежать суда людей, но он никак не избежит себя. Этот час непременно наступит для него…
Дитя ушло из жизни. Что может быть печальнее на земле… И теперь, по прошествии многих лет, Демьян почувствовал, как из глубины души поднимается боль, что прочно угнездилась там в тот пронзительно-горький день, когда в его урмане не стало пятилетней девчушки…
Боль не прошла. Стало быть, он заслужил эту боль.
Боль напомнила историю Айсидора, деда ушедшей малышки Настеньки…
12
Когда в этих краях появились красные, Айсидор, отец Коски и Николая Малых из Лосиного рода, был в расцвете лет. Очевидно, поэтому выбор пал на него — отправили учиться в уезд на какие-то курсы. Вскоре он возвратился — с новыми, совершенно непонятными словами на языке. Соплеменникам он объяснил, что Белого царя, на которого «сидели много лет», скинули, и теперь страной и краем начал управлять Красный царь. Ну а этого Красного царя — каков он из себя — не видел, где-то далеко сидит, за пределами уезда. Но намерения у него самые лучшие — построить для всех охотников и рыбаков новую жизнь. Но сначала нужно выкорчевать и уничтожить все старое. Все старое, белоцарское — под корень!
И Айсидор рьяно взялся за это дело.
Строить?..
— Построим!
Корчевать?
— Выкорчуем!
Уничтожать?..
— Уничтожим!
Трудно?.. Да, трудно. Потерпите немного, говорил он соплеменникам. Вот избавимся от прошлого, от старого, построим все новое — и заживем тогда! И наступит время всеобщего блага! Потерпите немного. Помогайте корчевать и уничтожать старое!
В верховье реки, на высоком белом яру началось строительство нового поселка. Поселок вырастал на глазах.
Колхоз-хот — колхозный дом.
Пошта и радио-хот — почта и радиостанция.
Мыр-лавка — народный магазин.
Лекарь-хот — медпункт.
Невремэт-хот — школа-интернат.
Немного позже — детский сад и детские ясли, метеостанция, водомерный пост.
Бревенчатые домики.
Домики.
Домики.
Для охотников и рыбаков.
Организовали колхоз. Колхозу дали имя Сергея Мироновича Кирова — в те дни он погиб от руки врагов революции. И заметался беспощадный огонь отмщения в яростно сузившихся глазах первого председателя Айсидора. Побыстрей надо корчевать и уничтожать, говорил он всем своим обликом. Нечего там церемониться!
Поселок строился, рос.
Жизнь входила в новое русло.
Но чем дальше, тем суровее и сумрачнее становился председатель Айсидор. Ему казалось, что все можно сделать вдвое быстрее, втрое лучше.
Он торопил своих колхозников.
Он торопил время.
Детей нужно в школу-интернат сдавать, чтобы они грамоте учились. Как?! Оторвать ребенка от семьи?! Пошумели родители, но детей свезли в интернат. Потом вышел новый указ: люди со всей Реки должны съехаться и жить в поселке. А как рыбачить да охотиться? В каких местах? Чтобы добраться до своих угодий, нужен транспорт. А транспорта нет. И как вне угодий жить? Ведь все тесно связано — человек и земля. А земле таежной нужен хозяйский глаз, если хочешь от нее что-то получить. Осенью готовишься к зимнему сезону, весной — к летнему. А Красный царь чего-то чудит, удивлялись люди. Зачем ему все это надо?! Сколько лет жили по-своему, по своим обычаям и обрядам, а теперь все сразу нужно ломать. Охотника, предки которого всю жизнь ходили по звериному следу, стали учить, где и как выслеживать добычу. Рыбаку указывали, как он должен ловить рыбу.
Приходили бумаги со следами-строчками. Айсидор читал эти бумаги и переводил соплеменникам, как они должны жить и что должны делать. Теперь, внушал он, при Красном царе жить необходимо только по бумагам, которые приходят сверху. И он показывал в ту сторону, где ему пришлось побывать. Ему пришлось, а остальным — нет. Не может же Красный царь всех сразу обучить грамоте.
Умные не спорили — по бумагам так по бумагам, а сами посмеивались в бороды и усы. Но вскоре пришлось упрятать усмешку — наступили времена Кровавого Глаза. Тут не до смеха…
И первым каюром этого Нечистого Духа стал Айсидор. Айсидор открыл ему Реку и жителей Реки — провез его от устья до самого верховья. Провез его через многие правые притоки, боры и болота, ручьи и родники. Провез его через многие сиры охотников и рыбаков. Ему срочно требовались «враги народа» — и их делали, искали и находили.
Тот косо поглядел на колхозные дела — к тому времени в верховье и низовье Реки было организовано два колхоза в новых поселках.
Тот не очень почтительно отозвался о новом времени.
Тот некстати помянул бога, а справлять религиозные обряды строго воспрещалось по грозным бумагам сверху.
Тот шаман — своим камланием накликает всяческие беды на Советскую власть. Шаман — это самый опасный враг. А там поди разберись, шаман или не шаман. Шибко-то никто не разбирался, главный факт налицо — враг. Ну и отвечай по всей строгости времени. И люди отвечали. Нечистый Дух увозил их. И они бесследно исчезали. Даже бумаги не приходили об их кончине, не говоря уже о здравии.
