Еремей Айпин - Ханты, или Звезда Утренней Зари
Когда он въезжал в бор, услышал беззлобный лай — это собаки извещали хозяев о том, что едет гость. Через открытые ворота он направил упряжку прямо в кораль, в котором стояли две бревенчатые избушки с крытыми сенями из жердей. Из сеней первой избушки высунулся мальчик в короткой домашней малице и тотчас же шмыгнул обратно. По древнему обычаю первыми гостя встречают дети. Из дальнего дома вышла девочка в ягушке и платке, внимательно посмотрела на Демьяна, на его упряжку. Ей надо узнать, кто приехал: с верховья или низовья Реки, знакомый или незнакомый, близкий родственник или не очень близкий. И, если узнает, то, войдя в дом, она скажет родителям, что подъехал отец такого-то — назовет старшего ребенка в семье, скажет «мой дядя» или «мой брат», «мой племянник» или еще кто-то другой по родственной линии отца, матери и дальней родни. Если же не узнает, то опишет одежду гостя, нарту, оленей и многое другое, что она успеет охватить взором в мгновение ока.
Демьян привязал поводок за первый копыл левого полоза и, отряхнув ошметья снега, снял кумыш.
Девочка неспешно повернулась и исчезла в проеме сеней.
Собаки перестали лаять — они уже сделали свое дело, известили хозяев.
Демьян окинул взглядом утоптанный снег в корале, но оленей не увидел. Они были на пастбище. По бокам избушек, «носами» в полдень, в сторону дверей, стояли только женские нарты. Мужчины из урмана еще не вернулись, отметил Демьян. Что-то задерживаются. Лишних нарт не было, значит, никого постороннего в домах нет. В сенях он нашел выбивалку, которой старательно выбил снег из меха кисов, чтобы они не отсырели в тепле. И вошел в дом старшего из братьев, Коски Малого.
— Ос пэча! — поздоровался Демьян и пожал всем руки, включая и детей; каждый раз он повторял «пэча! пэча!».
Дом ответил ему тем же: «Пэча! Пэча!»
Хозяйку Матрену, которую он звал сестрой, поцеловал в щеку. И она тоже поцеловала его в левую щеку.
— Правдивый гость всегда к столу подъезжает, — сказала хозяйка. — Верная примета древних: в самый раз к тебе подходит, брат!
И на стол, за которым она обедала с детьми, поставила кружку с блюдцем и налила чай.
— Садись ближе, брат! — сказала Матрена гостю. — Пей с нами чай! Холод-то вон какой!..
— Ну, холод… это его время, — проговорил Демьян, садясь к столу. — В своем он времени. Свое дело делает…
— Ну, пей-пей чай, согревайся! — говорила Матрена. — Сейчас рыбу подам. Вчера вот с Ефремом ездила морду проверить, — она кивнула на старшего сына, мальчугана лет пяти-шести. — Окуней поймали. Вот сварили.
И она большой деревянной ложкой-поварешкой вытащила из котла и положила в продолговатое блюдо из березы несколько окуней величиной с ладонь. Они были горячие, над ними витал аппетитный пар, ударивший в нос.
— А Митрий все ревел, пока мы ездили, с нами просился. Не взяли его, — продолжала словоохотливая Матрена, покосившись на младшего сына. — А сестра Дуся успокаивала его. У снохи они оставались, в соседнем доме.
Дети, уткнувшись в свои тарелки, молча слушали. Они были удивительно похожи друг на друга — все черноголовые, кареглазые, круглолицые. Девочка скромно потупила взор. Мальчишки искоса с интересом поглядывали на гостя — похоже, большие озорники, когда нет посторонних.
— Поймали-то что? — спросил Демьян, придвигая к себе блюдо с окунями.
— Да всего котла два, — ответила хозяйка. — Котел себе, котел соседке. Кроме рыбы, ничего нет. Ждем вот братьев из урмана, с какой удачей они вернутся…
— Как уехали осенью, так и не приезжали еще? — спросил Демьян.
— Нет, не показывались. Вот со дня на день ждем. Последний срок уже прошел. Ты-то в этом году не ездил в урман?
— Нет, дома охотился. До урмана так и не добрался. Всей семьей ехать — оленей не хватает. Один поедешь — так опять домашние пешие останутся. Дров подвезти, на запор съездить — как без оленей. И другая какая нужда придет — далеко ли пешком уйдешь…
— Ну, да… — поддакнула хозяйка. — Да еще с детьми.
— Вот в этом все и дело…
— Как там люди в низовье поживают? — спрашивала хозяйка. — Удачливы-счастливы? Не болеют? Что слышно?
— Живут вроде бы. Плохих вестей не было. Все пока живы-здоровы.
— Это хорошо. Пусть живут. В верховье тоже вроде бы пока все живы-здоровы. Одна плохая весть на этом снегу была — отец Васи, с Ершовой реки, умер. Наверное, вы слыхали?
— Эту весть мы слыхали, — печально кивнул Демьян. — Жалко человека: ведь еще совсем нестарый был. Может, чуть старше меня по возрасту-то…
— Да, не скажешь — старик, — вздохнула и хозяйка. — Нам он родней приходился. И вам тоже?
— Да, и нам он был родственником, — подтвердил Демьян. — Хозяйка его очага из нашего рода.
— Что еще в верховье? — припоминала хозяйка Матрена. — Слыхали эту новость: в дом Кузьмы Казамкина пришел новый человек. Мужчина. Какое же имя ему дали? Ох голова моя, сейчас вспомню, вспомню…
— Михаил, — тихо подсказала дочь Дуся.
— Вот-вот, верно — Михаил! — Матрена улыбнулась дочери, похвалила. — Хороший у тебя ум, быстрый ум!..
— Эту новость мы не слышали, — сказал Демьян, наливая чай в блюдце. — Что ж, приятная новость. Пришел человек будущего, человек завтрашнего дня…
— Как там мать Микуля живет? — спросила хозяйка про Анисью. — Как ваши дети? Большие уже, верно, стали? Девочки-то ваши. Когда это в последний раз-то виделись? В прошлом году? Ну да, больше года прошло…
— Живут пока… — односложно ответил Демьян.
Это означало, что никаких больших изменений в жизни домашних не произошло. Все по-старому идет, потихоньку, полегоньку. Слова эти он произнес спокойно, особо не выделил их. Если бы он выговорил их чуть помедлив, с оттяжкой, едва натянув неуловимую струну голоса, тогда бы Матрена догадалась, что у его домашних не все в порядке, есть и какие-то неприятности. Матрена, немало всего повидавшая на своем веку, в разговорах прислушивалась не столько к словам, сколько к тому, с какой интонацией они произносятся. И поэтому она всегда безошибочно улавливала те сотни оттенков, которые обычно сопровождают эти привычные, на первый взгляд ничего определенного не означающие слова «живут пока»…
— Сыновья-то на каникулы поедут? — спросила хозяйка.
— Куда там. В такую даль… Ну, даль-то еще ладно, так все дело опять же в оленях…
Хозяйка понимающе кивнула: что там говорить об оленях.
— Нам-то грех не ехать за Раей, — проговорила она. — Если хозяин из урмана не подъедет на днях, так сама за ней съезжу через пару дней. Ты, брат, там будешь в школе, увидишь ее, скажи: мама приедет скоро. Ждет она, соскучилась. Нам тут близко до поселка, грех не ехать. И соседка поедет за дочкой.
Мальчики все поглядывали на гостя, о чем-то шушукались между собой на нарах возле чувала, куда перебрались после еды. Затем старший, Ефим, подошел к матери и зашептал что-то ей на ухо.
— Ох уж, такие большие парни — и два дня не могут потерпеть! — притворно строго вздохнула мать и, повернувшись к Демьяну, поинтересовалась: — На обратном пути чай пить в дом не заедешь? В стороне все-таки наш дом…
— В стороне-то в стороне, — Демьян покосился на мальчиков, добродушно улыбнулся им. — Нужно что-нибудь из поселка?
— Да вот сахар у нас кончился, — сказала Матрена, убирая со стола посуду. — А эти сахарные души, — она выразительно кивнула на сыновей, — не могут потерпеть!.. Мы-то как терпели, когда малыми были. Тогда о сахаре и не вспоминали…
— Чего же, если нужно — так заеду! Надолго ли задержусь… — сказал Демьян. — Заеду на чай.
— Сейчас мешочек поищу. — И хозяйка направилась в «нижний», ближний к чувалу угол дома, где была сложена постель, а вдоль боковой стены стояли корневатики и коробки с шитьем и другой домашней утварью. Порывшись немного, она подала Демьяну небольшой мешочек, перевязанный тонким шнурком. Это и был «сахара хранитель», который давно уже сложил с себя свои полномочия.
— Вот сахара хранитель, — сказала она, подавая мешочек из белого ситца. — Там и рубли с копейками. Последние.
— На все? — спросил Демьян.
— На все.
Демьян выпил последний глоток чая и пустую кружку боком положил на блюдце. Это означало, что он поел и больше ему ничего не нужно. Если кружка не повернута, то хозяйка подливала чай не спрашивая.
— Мне уж ехать надо, — проговорил Демьян, раскуривая трубку. — Дорога дальняя. День проходит…
Он как бы извинялся за то, что так мало погостил, что сказал не обо всем, о чем должен был сказать, и расспросил хозяйку не обо всех делах, о которых должен был расспросить. Гость степенный, бывало, за разговором-размышлением выпивает два чая — «приездный» и «предотъездный». А он на сей раз не может позволить себе два чая.
— Да, твоя, брат, дальняя… — согласилась Матрена. — Дорога-то. Не то что у нас…
