Плащ Рахманинова - Руссо Джордж
В 1952 году Ричарду было десять, и он становился многообещающим юношей: физически здоровым, смышленым, непреднамеренно язвительным для десятилетнего ребенка и эмоционально стабильным. Друзей он не завел, за исключением мальчика из Бруклина — Джорджа, — который сломал ему виолончель.
Эвелин оставалась вполне довольна своей семейной жизнью: у нее был муж, который ее любил, обожал их сына и прекрасно их обеспечивал. В 1951 году они переехали в Форест-Хиллс, в дом побольше, где у нее была своя просторная музыкальная комната. Родители Сэма купили им также домик во Флориде, где они проводили несколько недель на каждое Рождество. Чего еще ей было желать? Михаэла с Чезаром достигли шестидесяти и переехали в Атлантик-Сити на побережье Джерси. Все дедушки с бабушками упивались осознанием того, что их внук — многообещающий «юный виолончелист», хотя Амстеры редко их видели. На поздравительных открытках к дню рождения они называли Ричарда своей «знаменитостью».
Леонард Роуз оказался образцовым учителем: внимательным, тактичным, компетентным. Он был не только знаменитым виолончелистом, но и терпеливым наставником для юных музыкантов. В дневниках описывается каждый урок: что Ричард играл для Роуза, что нового выучил. Ричард быстро все схватывал, но не упражнялся денно и нощно, как его мать в детстве. Ему это было не нужно: он был в десять раз талантливее Эвелин. Чтобы подготовиться к весеннему концерту в Джульярдской школе, ему хватало аккуратного посещения занятий. Стоял 1953 год, ему исполнилось одиннадцать с половиной. Студенческий концерт прошел триумфально: никакой нервотрепки, никаких сюрпризов, он отыграл на отлично, и в конце все аплодировали. Роуз улыбнулся и сказал, что скоро Ричард сможет принять участие в конкурсе.
* * *Однажды летом 1953 года, подходя за завтраком к столу, Эвелин случайно остановилась прямо над головой Ричарда и заметила седой волос Всего один. Она внимательно осмотрела его шевелюру и больше ничего не обнаружила. Разве у одиннадцатилетних мальчиков бывают седые волосы, спросила она себя. Сэм сказал, что это пустяки, но Эвелин не убедил. После этого открытия она стала тщательно присматриваться к сыну… и чем больше присматривалась, тем более странные симптомы обнаруживала.
Она заметила, что тембр его голоса постепенно становится все выше и тоньше. Поначалу — несколько месяцев назад — она не придала этому значения, но теперь, когда к голосу добавился седой волос, она встревожилась.
Еще она заметила, что его тело пахнет по-другому, будто тухлой рыбой. Она ничего не сказала Сэму, но стала принюхиваться к Ричарду каждый раз, когда могла приблизиться, не вызывая подозрений. Она где-то читала, что родители и дети млекопитающих интуитивно чувствуют друг друга. Они с Ричардом несколько часов в неделю проводили в непосредственной близости, когда она помогала ему готовиться в музыкальной комнате к занятиям с Роузом. Неприятный запах возник совершенно неожиданно, после того как она заметила седой волос.
Несколько дней спустя, когда они с Сэмом легли в кровать, у Эвелин случилась истерика. Сэм крепко ее обнял:
— Тебе просто кажется, Эвелин. Мальчики часто пахнут в пубертатном возрасте. И я не заметил никаких изменений в голосе. Что такое один седой волос? Они бывают даже у младенцев.
Но Эвелин продолжала рыдать, скорее жалобно, чем сердито.
— Сэм, что-то не так. Я знаю своего сына. Нужно, чтобы его осмотрел врач.
Сэму пришлось согласиться. А через несколько вечеров Эвелин снова разрыдалась. Сэм выключил свет и обнял ее, спрашивая себя, не с ней ли что-то не так, а вовсе не с Ричардом. Эвелин написала в дневнике, что отчетливо запомнила тот вечер, поскольку тогда впервые поняла, в какую трясину их затягивает.
Неделю спустя доктор Герман Зайд, их семейный врач, отвел Эвелин в свой кабинет, пока медсестра помогала Ричарду одеться.
— Я не знаю, что сказать, Эвелин, это все очень странно. Возможно, это просто совпадение, что вы заметили запах одновременно с седым волосом.
Зайд говорил медленно, осторожно, с обстоятельностью многолетнего опыта. Его симметричный профиль и галстук-бабочка в голубой горошек делали его еще солиднее. Эвелин с Сэмом были его пациентами с тех пор, как переехали в Форест-Хиллс.
— А перемена в голосе, которую вы заметили, может быть следствием гормональных изменений. Предлагаю пока наблюдать.
Ричарду сказали, что визит к врачу был обычной проверкой. Той ночью, перед тем как лечь спать, Эвелин с Сэмом обсудили каждый пункт рекомендаций доктора Зайда. Сэм счел их разумными, но Эвелин одолевали сомнения.
— А вдруг это что-то серьезное? Чем быстрее мы выясним, тем лучше. Начнем лечить на ранней стадии.
Появились новые седые волосы, потом еще. Нос тоже изменился: весь как-то обвис, будто скукожился, кожа побледнела и огрубела. Запах усилился, теперь он напоминал зловоние немытых подмышек, как будто Ричард был чернорабочим, трудившимся на жаре. Леонард Роуз, которому приходилось приближаться к Ричарду на занятиях, тактично молчал, но рабби Элман, наставлявший Ричарда перед бар мицвой, отметил изменения в голосе.
Через семь месяцев Ричарду исполнялось тринадцать — возраст, в котором еврейские мальчики проходят символический ритуал, после чего считаются мужчинами. Рабби Элман послал Эвелин записку, в которой спросил, заметила ли она, что у Ричарда стал выше голос. В ответе Эвелин посвятила его в ситуацию, добавив, что, возможно, им придется внести в ритуал изменения.
Доктор Зайд знал больше, чем говорил, но из деликатности не хотел их тревожить. Он понял, как хрупка Эвелин, еще много лет назад, когда она только стала его пациенткой, видел, как она восстанавливается после провала на дебюте, к тому же ее материнство протекало не совсем гладко. Эвелин тогда утаивала информацию о своем прошлом, и доктор подозревал, что она делает это и сейчас. Вернувшись с Ричардом через несколько недель, она попросила его осмотреть кожу сына, его руки. Эвелин заметила, что цвет изменился, появилась грубость, которой она не видела раньше, когда они аккомпанировали друг другу.
Ричард недоумевал, почему мать таскает его к очкастому доктору Зайду, который осматривал и ощупывал его, измерял ему ладонь линейкой, а потом уводил Эвелин в свой кабинет и там что-то тихо говорил, пока Ричард ждал снаружи с медсестрой.
— Эвелин, вы правы, это ненормально, но я не знаю, что это. Думаю, нужно направить Ричарда к специалисту.
— Какого рода специалисту?
— Дерматологу.
— Хотите сказать, дерматолог отвечает за изменения в голосе, седые волосы и запах тела?
— Вы правы, Эвелин, я не знаю, к чему отнести запах.
— Я тоже. В первый раз, когда я почувствовала, воняло, будто от тухлой рыбы!
— Это странно, но может оказаться, что это всего лишь следствие строения его кожи.
— Он же не шизофреник? — Она произнесла это страшное слово так, будто готова была упасть в обморок.
Эвелин обмякла в кожаном кресле; сердце колотилось, ей казалось, что она тонет. В голове доктора Зайда пронеслась мысль о редком заболевании, о котором он слышал однажды, но даже не мог вспомнить его медицинского названия, — преждевременном старении детей. Несколько десятилетий назад он был на одной лекции в медицинской школе, и там говорили об этом заболевании, называя его недавним открытием. Оно было таким редким, что лишь несколько докторов столкнулись с ним единожды в жизни. За три десятка лет доктор Зайд ни разу не видел ни одного случая и не слышал о нем от коллег. Конечно, симптомы Ричарда могли относиться к чему-то другому, однако его кожу должен осмотреть специалист.
— Думаю, нам стоит что-то сказать Ричарду, — сказал он.
— Но что? — послушно спросила Эвелин.
— Давайте скажем, что есть подозрения на кожное заболевание, которое может помешать ему играть на виолончели. И нужно проконсультироваться со специалистом.
