Даниил Гранин - Бегство в Россию
И не с кем поделиться. Кому дело тут, в Праге, до американских судебных процессов? И какое могло быть дело до них инженеру из Иоганнесбурга? Почему его должна волновать судьба Розенбергов в Нью-Йорке?
X
Итак, путь в советское посольство был закрыт. От родственников Андреа и Энн съехали в пансионат, из пансионата – в отель. Снимали самые дешевые комнаты. С железными кроватями, кувшином воды, железной сеткой в окне. Вонь и шум перенаселенных кварталов, полицейские сирены, проститутки, скандалы… Заработки уходили на жилье, питались бананами, сорго, вареной кукурузой. Прошел еще месяц. Они обносились. Советское посольство оставалось недоступным. Все другие посольства могли стать ловушками, выдать их американцам. Даже формально: у них потребовали бы заграничные паспорта США. Паспортов не было.
Починив приемник в гостинице, Андреа на полученные деньги купил гитару. Вечером они отправились в таверну. Увидев его с гитарой, мексиканцы попросили спеть. Для виду он отказался, потом спел две песни команчи и одну апачей. Ему аплодировали. Он осмелился спеть мексиканскую косиону и котридо. Акцент его пришелся по душе. Набилось много народу. Энн не стесняясь прошлась между столиков с его сомбреро. Андреа разошелся, исполнил несколько негритянских песен и песню местного композитора Понсе Мануэля, что вызвало восторг. Они заработали целых сорок долларов! Хозяин пригласил его выступать каждый вечер. На четвертый день они увидели расклеенные на улице афиши с его фотографией – американский певец Андреа! Они сдирали со всех стен эти желтенькие афишки и переехали в другую часть города.
…Изукрашенный скульптурами и мозаиками богатый дом, куда привел ее Андреа, был выбран в результате множества умозаключений и наблюдений. Раз советское посольство заблокировано, остается попробовать посольства других социалистических стран. Андреа выбрал польское. Ему казалось, что поляки наиболее независимые, свободолюбивые люди.
Оно располагалось на втором этаже жилого дома. Улочка была узкая, парковаться там было негде. На всякий случай они прошлись несколько раз мимо. Ничего подозрительного не заметили. Поднялись на верхний этаж, оттуда пешком спустились на второй, позвонили, их проводили в кабинет, где сидел седоусый старик в белом костюме. Он молча выслушал их рассказ. Глаза его за выпуклыми стеклами очков ничего не выражали. Он сидел, утопив голову в плечи, неподвижный, похожий на сову. Наконец он сказал:
— Напрасно вы пришли сюда. Вас наверняка заметили.
— Мы проверили, — сказал Андреа, — никого не было.
— Взгляните в окно. Не вставайте, не подходите. Видите дом напротив? Оттуда они снимают каждого, кто к нам заходит.
— Нам все равно, — сказал Андреа. — У нас нет выхода.
— Вы что, хотите в Польшу?
— Да.
— Зачем?
— Мы хотим помочь строить социализм в Польше.
Движение пошло по его морщинистому лицу. Потом оно снова замерло. Он погладил усы, спросил:
— Почему в Польше?
И вопрос и тон показались Андреа странными. Он стал излагать свои идеи социалистического общества, основанного на высшей технике с применением счетных устройств, роботов.
Желтые глаза старика полузакрылись. Он слушал не прерывая, потом сказал:
— Сейчас из офиса на первом этаже пойдут служащие, и вы с ними. Повернете направо, через два квартала будет маленький парк. За каменной статуей на второй скамейке сидите каждый вечер в восемь часов. Хотя бы полчаса. Каждый вечер. Кто-нибудь подойдет к вам. А сюда больше не приходите.
Больше этого старика они никогда не видели. Но по вечерам аккуратно являлись в парк. Андреа садился на скамейку, Энн ходила вокруг, так было безопаснее. Полчаса проводили в ожидании, к ночи добирались к себе.
Миновала неделя, пошла вторая. Однажды на их скамейку присел маленький человек в каком-то зеленом поношенном мундире с золотыми пуговицами, в надвинутой на глаза шляпе. Не представясь стал по-испански расспрашивать, кто такие, где работали, как здесь очутились. Не темните, оборвал он Андреа, выкладывайте все как есть. Их ответы его не удовлетворяли. Спросил, как у них с деньгами, где живут, сколько платят за жилье. Узнав, зашипел: “Вы платите вдвое больше, чем положено. Вас обирают. И наверняка уже заподозрили. Переезжайте туда-то”.
Они переехали. Встретились, как и было условлено, в парке Чапультепен. Там было гулянье. Мистер Винтер, так он представился, взял их под руки, повел сквозь толпу и опять стал расспрашивать с дотошностью следователя. Бесцеремонно копался в их отношениях, уточнял даты, адреса. Память у него была исключительная. Довел Энн до слез, выясняя, как же она решилась бросить детей. Перешел на английский, придирался не скрывая, что не верит ни одному их слову, убежден-де, что они брехуны, авантюристы, подосланы ЦРУ. Андреа не выдержал, сравнил его с агентами ФБР, — те вели себя тактичнее. Мистер Винтер довольно потер волосатые руки.
— Вы кто такой? Ах, инженер! Откуда это следует? Где ваши документы? В ФБР знали, кто вы, а для меня вы свалились с луны. Полагаете, что поляков легче провести, чем советских чекистов? Посмотрим. Моя задача – поймать вас на вранье. Вы небось ждали, что от вашего воркованья я уши развешу? Очаровательная легенда – сбежавшие любовники ищут, где бы им пристроиться строить социализм! Такое диво мне еще не попадалось.
Они остановились у прилавка, заваленного тканями и украшениями из птичьих перьев.
— Мне жаль, что вы не можете себя вести достойно, — сказал Андреа. — Поляки, мне казалось, джентльмены. Но у нас нет выбора.
Мистер Винтер притянул его к себе за отвороты куртки и, обдавая нечистым дыханием, проговорил:
— Форсу у вас много. Не стоит передо мной заноситься. Вы у меня вот где. — Он похлопал себя по затылку. — Не устраивает – катитесь к чертовой матери. А нет, так терпите.
Они учились смирению. Самому трудному из всех человеческих качеств, утверждал Андреа, во всяком случае для любого американца, для них особенно. Потому что они все же считали себя особенными, тут Винтер их раскусил.
В следующие встречи Винтер появлялся то удрученный, то придирчиво-капризный, требовал, чтобы они оделись иначе, купили себе то-то и там-то. Они покупали то-то и то-то, там-то и там-то. Андреа сочинил песенку про того-то и ту-то, которые делают то-то и то-то, докладывают кому-то, который посылает их туда-то. Мистер Винтер, выслушав, сердито рассмеялся. Новый облик их, новая прическа Эн, хлопчатобумажные брюки, старые шерстяные куртки, плетеные корзинки несколько успокоили его. По его теории, чтобы тебя запомнили, надо чем-то выделиться. “Обращают внимание на мой дурацкий мундир, а не на меня. Стоит его снять – и меня никто не узнает!”
Это был большеголовый, большерукий, костлявый человек, всклокоченный, всегда как бы занятый чем-то другим, его рассеянно бегающие мышиные глазки были как бы от другого, а не от этого боксерского, изувеченного, картофельного лица. Казалось, что мистер Винтер – некое устройство, собранное из нескольких людей: был среди них военный, был мелкий деляга, был портовый грузчик, мафиози, бандюга, урка и даже молодой папаша. Из его бурчаний, ругани выяснилось, что из Варшавы его внезапно отправили в Лондон, оттуда в Мехико. Даже не мог заскочить домой – попрощаться с женой. А у них двое маленьких – два года и полгода. И от первого брака у него сын – пятнадцати лет. А теперь вот приходится торчать тут из-за каких-то америкашек, которые наверняка ничего из себя не представляют, туфта, рисуют слона, а получится дворняга. По его словам, о его приезде сюда пронюхали, чуть не накрыли. Энн умилялась, переживала, Андреа успокаивал ее: эта агентурная братия любит цеплять на себя ленты-бантики приключений, пугать балаганными тайнами с холостой пальбой.
Как выразился Андреа, мистер Винтер существовал в режиме призрака. Появился, бесследно исчезал неизвестно куда и все же оставался единственно реальной надеждой.
На этот раз Винтер явился в клетчатой кепке, обтрепанных гольфах и рыжем дырявом пуловере с вышитым алым быком. Глаза прикрывали дымчатые очки. “Образ падшего гринго” – так он определил “стиль” своего костюма. Встречные в луна-парке невольно оглядывались…
Настроение у Винтера было неплохое. Он помахал какой-то бумагой и объявил, что дело стронулось. Во-первых, оказывается, что Костас, за которого выдает себя Андреа, судя по фотографии, совпадает в основных чертах с греком, которого он видит перед собой, во-вторых, их засекли. И он прочитал им фотокопию расшифрованной телеграммы № 1904/26 из Вашингтона в американское посольство: “Из достоверных источников стало известно, что готовится отправка АК из Мехико-Сити в Париж и оттуда в Варшаву силами польских служб, что надо предотвратить. Министерство юстиции вторично обращает внимание на необходимость доставки АК в следственные органы как чрезвычайно важного свидетеля обвинения и, очевидно, соучастника ряда антигосударственных акций. Предлагается привлечь к содействию управление разведки госдепа”. Какие-то фразы Винтер опускал, крякал, хмыкал, но в общем и целом не скрывал своего удовлетворения. “Польские службы” – это был он! Он получал высшую оценку противника! С ним вступали в поединок. Недаром он с самого начала почувствовал, что Андреа – стоящий субъект, чутье профессионала его не обмануло. Он не сдерживался в похвалах себе и ругани в адрес шнырей, из-за которых придется менять планы. Факт, что из Мехико рискованно, придется кантоваться через какую-нибудь бананово-ананасную мелочевку. Новый маршрут будет и длиннее, и дольше, и опаснее.
