Джанет Фитч - Белый олеандр
— Чем вы тут занимаетесь? — Старр вышла на крыльцо, хлопнув дверью. Она была в свитере, который сама связала, желтая и пушистая, как цыпленок. — Вход на вечеринку свободный?
— Я скоро разнесу этот долбаный телевизор, — невозмутимо сообщил Рэй.
Старр потянула к себе коричневые космы паучьей травы и стала обрывать засохшие листья, выбрасывая их с крыльца. Из острого выреза свитера выпирали груди.
— Посмотри на себя, сколько можно курить у детей перед носом. Ты подаешь им плохой пример, — игриво сказала она, улыбаясь. — Милый, сделай мне одолжение, а? Я осталась без сигарет, ты не мог бы мне привезти коробочку?
— Мне все равно надо за пивом, — сказал он. — Ты пойдешь, Астрид?
Словно натянутая резинка, которую отпустили, улыбка Старр сжалась в короткую нитку губ. Она тут же снова ее растянула.
— Ты и один можешь сходить, ты же большой мальчик, а? Астрид сейчас мне немного поможет. — Дерг, дерг, зеленые побеги полетели в грязь вместе с пожухлыми листьями.
Рэй взял свою куртку и нырнул под дождь, натянув ее на голову.
— Нам надо поговорить, мисси, — сказала Старр, когда он завел мотор.
Я неохотно пошла за ней в дом, в ее спальню. Старр раньше никогда не разговаривала с детьми. Комната была темная и душная, с тяжелым запахом немытых тел, мужского и женского. Неубранная постель. В детских комнатах никогда так не пахнет, сколько бы детей там не спало. Мне хотелось открыть окно.
Старр села поверх смятого одеяла, потянулась за пачкой «Бенсон энд Хеджес 100» и выбросила ее на пол — пустая.
— Я смотрю, ты здесь неплохо устроилась, да? — спросила она и полезла в шкафчик у кровати, перебирая в нем что-то. — Обживаешься? Чувствуешь себя как дома?
Не глядя на нее, я водила пальцем по рисунку на простыне, это был красный мак. Сначала обвела венчик, потом тычинки. Мак, цветок падения моей матери.
— Слишком хорошо устроилась, скажу я тебе. — Старр задвинула ящик, звякнула ручка-кольцо. Набросила одеяло на простыню, чтобы я больше не обводила цветок. — Мысли я читать не умею, но игры твои вижу насквозь. От меня такие вещи не скроешь, не сомневайся.
— Какие вещи? — Я не могла удержаться от любопытства — что такого она увидела во мне?
— Ты бегаешь за моим мужиком. — Старр вытащила окурок из круглой клетчатой пепельницы на столике и зажгла его.
Я даже рассмеялась.
— Ни за кем я не бегаю.
Что она могла видеть, чем доказать? «Трах-трах-трах. Господь Всемогущий?» — разве не я это слышала через стену каждую ночь?
— Это неправда.
— Вертишься то и дело вокруг него, хватаешь его инструменты — «Для чего это, дядя Рэй?» А игра с его пистолетами? Я вас видела, не сомневайся — все спят, а эти трутся рядышком, два голубка. — Она выдохнула струю дыма в спертый воздух закупоренной комнаты.
— Он же старый, — сказала я. — И мы ничего не делаем.
— Не такой уж он старый, мисси. Не забывай, это мужчина. Видит все, что можно, делает все, что можно. Времени у нас нет, он скоро вернется. Так и знай — я решила звонить в Службу опеки, так что хватит, все кончено, голубушка. Ты уже в прошлом.
Глядя на Старр, на ее мохнатые накладные ресницы, я в смятении думала — как она могла так подло поступать? Как? Я же ничего не сделала. Конечно, я любила Рэя, но разве я виновата в этом? Разве я могу это изменить? И ее я тоже любила, и Дейви — всех. Это было нечестно. Неужели она серьезно это говорит?
Я хотела что-то возразить, но она выставила вперед ладонь с окурком между пальцами.
— И не думай отговаривать меня. Только все начало налаживаться. Рэй лучше всех, кто у меня был, относится ко мне хорошо, все такое. Может, ты и не заигрывала с ним, но я чую С-Е-К-С, мисси, и не оставлю никаких шансов. Слишком долго я прожила, слишком далеко зашла, чтобы закрывать глаза на такое.
Открывая и закрывая рот, как рыба в этой душной комнате, я сидела и смотрела на нее. Дождь барабанил по стенам, по рифленой металлической крыше. Она выбросит меня вон, просто так, ни за что. Я чувствовала, как безжалостный океан тянет меня из уютной норки и швыряет на камни. За стеной бурлила река, мутный поток, несущий мусор, ветки, обломки. Я старалась придумать что-нибудь, убедить ее не делать этого.
— У меня никогда не было отца, — начала я.
— Не надо. — Старр вдавила в пепельницу то, что осталось от окурка. — Мне хватает собственных проблем и проблем со своими родными детьми. Мы с тобой едва знаем друг друга, я ничем тебе не обязана. — Она стряхнула пепел, попавший на желтый пух свитера поверх выступающих грудей.
Меня смывало неизвестно куда, уцепиться было не за что. Я никогда не обманывала Старр, ни разу не дала ей повода во мне сомневаться. Это было нечестно. Старр была христианкой, как она могла идти против веры, против закона добра?
— А милосердие? — сказала я, как утопающий, цепляющийся за прибрежный куст. — Иисус не выгнал бы меня.
— Я не Иисус, — сказала она. — Даже рядом не стояла.
Отчаянно молясь, я вслушивалась в дождь. Пожалуйста, Господи, не дай ей сделать это со мной. Иисус, ты же все видишь, смягчи ее сердце. Пожалуйста, Господи, не позволяй этому свершиться.
— Мне самой жалко, ты всегда была послушной девочкой, — сказала Старр. — Но такова жизнь.
Ответом был только стук дождя. Слезы и тишина. Он молчит. Я подумала о матери — что бы она сделала на моем месте? Мать не колебалась бы. Она ничего бы не пощадила для своей цели. С мыслью о ней что-то вошло в пустоту моего отчаяния, словно гибкий железный шланг взбирался по позвоночнику. Я знала, что это зло, что я хочу поступить по собственной воле, а не по Божьей, но если это был единственный выход, так тому и быть. Увидев нас вдруг на гигантской шахматной доске, я поняла, какой ход надо сделать.
— Он рассердится на вас, — сказала я. — Вы об этом подумали? А если он узнает, что вы прогнали меня из ревности?
Старр уже шла к двери, но остановилась и повернулась ко мне. Посмотрела на меня, будто впервые видела. Мне самой было странно, что я так быстро нашла эти слова, так легко произнесла их. Раньше у меня никогда не хватало слов.
— Мужчины не любят ревнивых женщин. Вы хотите посадить его на цепь, как заключенного. И он за это вас возненавидит. Даже бросит, наверное.
Мне было приятно, что она вздрогнула, что я вызвала эти морщины у нее на лбу. Теперь у меня была сила.
Старр одернула свитер, груди еще сильнее проступили под желтой шерстью. Подошла к зеркалу и рассмеялась.
— Что ты можешь знать о мужчинах? Ты еще младенец!
Но я чувствовала сомнение, заставившее ее вернуться.
— Я знаю, что мужчины не любят женщин, которые считают их своей собственностью. Таких они бросают.
Старр расхаживала по комнате в нерешительности — то ли не слушать и избавиться от меня побыстрее, то ли позволить мне и дальше раздувать сомнения. Поиск второго окурка в пепельнице немного разрядил обстановку. Выудив и распрямив в пальцах, Старр неловко зажгла его.
— Тем более что ничего не происходит. Мне нравитесь вы, нравится он, нравятся ребята, разве я буду сама все портить, как вы не понимаете?
Чем больше я говорила, тем меньше правды было в моих словах. Ангел на столе Старр опустил глаза от стыда, боясь даже взглянуть на меня. Дождь барабанил по крыше.
— Ты клянешься, что не бегаешь за ним? — спросила она наконец, щурясь от едкого дыма.
Схватила с ночного столика Библию в белом кожаном переплете с золотым обрезом. — Клянешься на Библии?
Я положила руку на книгу. Сейчас мне было все равно, Библия это или телефонный справочник.
— Клянусь, Бог свидетель, — сказала я.
Старр не позвонила в Службу опеки, но стала следить за каждым моим шагом, каждым жестом. Я не привыкла к такому надзору, он придавал мне важности в собственных глазах. Как будто в тот вечер в спальне Старр с меня сошел слой кожи, и под ним было нечто светящееся, притягивавшее взгляд.
Однажды вечером она долго возилась с ужином, и когда мы заканчивали еду, дядя Рэй посмотрел на часы.
— Ты опаздываешь. Стоит поторопиться. Старр потянулась за кофейником, налила себе чашку.
— Пусть они там обойдутся без меня вечерок, а, милый? Как ты думаешь?
На следующей неделе она пропустила еще два собрания, а в воскресенье даже в церковь не пошла. Все утро они занимались любовью, а когда наконец закончили, Старр повела нас всех в кафе-блинную есть шоколадные булочки и вафли со взбитыми сливками. Все смеялись и отлично проводили время, но я не могла думать ни о чем кроме руки Рэя, обвившей ее плечи. Мне оставалось только вертеть на тарелке вафлю. Есть расхотелось.
Дожди прошли, и свежевымытое ночное небо засверкало всеми своими звездами. Мы с мальчиками стояли с темном углу двора, на котором еще не высохла глина, и слушали, как мелеющий поток льется за деревьями вниз, в Тухунгу. Не обращая внимания на лепешки грязи, приставшие к ботинкам, я запрокинула голову и сквозь пар от дыхания пыталась рассмотреть оба Ковша и Крест. Столько звезд не было даже на небесных картах в книге Дейви, — взгляд не мог разлепить их.
