Виктория Токарева - О любви (Сборник рассказов)
— Тысяча в месяц — это значит двенадцать тысяч в год? — посчитал Костя.
— Плюс отдых на море и лечение. Значит, пятнадцать тысяч в год, — уточнила жена.
— Дай мне наволочку, — попросил Костя.
— Зачем?
— Не задавай вопросов. Просто дай наволочку, и все.
— Чистую или грязную?
— Все равно.
— Дай ему грязную, — крикнула теща. — Ему стекла на машине протереть.
Жена ушла в ванную и вернулась с наволочкой едко-голубого цвета. Должно быть, достала из грязного белья.
Костя взял наволочку и вышел.
Машина стояла на месте, и рюкзак тоже лежал на месте, как спящая собака. Костя сел на заднее сиденье, поставил рюкзак рядом и отсчитал тридцать пачек. Получилась половина наволочки. Туда свободно влезло бы еще столько же. Костя кинул еще две пачки, на машину-автомат.
Мысленно Костя разделил миллион на три равные части: жене — триста тысяч. Кате — триста. И себе. И все. Миллион кончился. Это не так уж и много, оказывается.
Костя затянул веревки и задвинул рюкзак поглубже под сиденье. Запер машину и рысцой побежал в подъезд. Поднялся на лифте. Радость, как лифт, поднималась в нем от живота к горлу. Какое это счастье одаривать близких тебе людей и обиженных тобой.
Костя вошел в дом с наволочкой, громко потопал ногами, сбивая налипший на ботинки снег. Прошагал в комнату и высыпал на стол содержимое наволочки. Пачки денег шлепались друг на друга, образуя горку, некоторые съезжали сверху вниз.
Жена онемела, ее глаза слегка вытаращились, челюсть слегка отвисла. Она являла собой одно сплошное удивление. Теща стояла с невозмутимым видом. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, только в глазу обозначился голубой кристалл.
— Здесь триста тысяч долларов, — объяснил Костя. — Это алименты за двадцать лет. И двадцать тысяч на машину.
Жена стояла бледная, ушастая, перепуганная. Казалось, она ничего не понимала.
— Ты сказала: пятнадцать тысяч в год, — растолковал Костя. — Десять лет — сто пятьдесят тысяч, двадцать лет — триста тысяч.
— А машина — отдельно? — спросила теща. — Или входит в триста тысяч?
— Отдельно. Здесь триста двадцать, — уточнил Костя.
Жена очнулась.
— А где ты это взял? — спросила она.
— Бог послал.
— На дом?
— В машину забросили.
— Ты шутишь?
— Нет. Это правда.
Теща удалилась на минуту, потом вернулась с чистой наволочкой и стала сгребать деньги со стола, как будто это была гречка. Ее ладонь была крупной, округлой, как у медведицы.
— А ты не боишься, что за деньгами придут? — спросила жена.
— Если придут, мы скажем, что ты с нами не живешь, ничего не знаем, — проговорила теща.
Она удалилась с наволочкой в другую комнату.
— Сейчас будет делать тайник, — предположила жена.
Для тещи ничего в мире не было дороже денег, потому что только с помощью денег она могла действенно проявить свою любовь к близким.
— Поешь, Костя… — предложила теща, обозначившись в дверях. — У меня сегодня твой любимый бефстроганов. Настоящий. С лучком и жареной картошечкой.
Костя сглотнул, и по его горлу прокатился кадык.
Теща метнулась на кухню, и уже через несколько минут перед Костей стоял полный обед: первое, второе и третье. Теща — талантливая кулинарка, и кулинарный талант — редкость, как всякий талант. К тому же теща готовила со счастьем в душе, потому что обслуживала родных людей: дочь и внука. У нее был талант преданности. Теща оказалась при многих талантах. Раньше Костя этого не замечал. Раньше ему казалось: какая разница — что ешь, лишь бы насытиться. Но сейчас, после года бездомности, когда не ешь, а перекусываешь, он понял, что еда определяет качество жизни. И это имеет отношение не только к здоровью, но и к достоинству.
Костя ел и мычал от наслаждения.
— У тебя зуб болит? — спросила жена.
— Нет. Просто вкусно.
Теща села напротив. С нежностью смотрела, как Костя ест.
— Не борщ, а песня, — отозвался Костя. — Спасибо.
— Это тебе спасибо. Ты хороший, Костя. Добрый. Что бы мы без тебя делали… Мы бы пропали без тебя. Спасибо тебе, — с чувством проговорила теща.
— Да не за что, — смутился Костя. — Я же их не заработал. Шальные деньги, неизвестного происхождения. Может, от наркобизнеса.
— Деньги не пахнут, — возразила теща. — Ты мог бы и не дать. Или дать одну пачку. Мы были бы рады и одной. Ты добрый, Костя. Дай Бог тебе здоровья.
Костя поднял глаза на тещу и увидел, что она симпатичная — женственная и голубоглазая. И ромашковая прелесть жены — от тещи.
— А вы раньше кем работали? — спросил Костя. — Какое у вас образование?
Оказывается, он даже не знал внутреннего мира тещи. Не знал и не интересовался.
— Я работала в гороно. Осуществляла учебный процесс.
Значит, жена — наследственная учительница.
— А где ваш муж? — спросил Костя.
— Муж объелся груш, — не ответила теща.
Значит, теща пораженка. И жена унаследовала ее участь. Жена не слушала их беседы. Она сидела, бледная, и смотрела в стену.
— Ты чем-то недовольна? — спросила теща.
— Откупился, — сказала жена.
— А что бы ты выбрала: я без денег или деньги без меня? — поинтересовался Костя.
— Ты с деньгами, — ответила жена.
«Все женщины одинаковы», — подумал Костя и взялся за бефстроганов. Зазвонил телефон. Жена взяла трубку, послушала и сказала:
— Он здесь больше не живет… Понятия не имею…
— Кто это? — насторожился Костя.
— Не сказали. Мужик какой-то…
— А голос с акцентом?
— Нет. Нормальный. Интеллигентный даже. По голосу — не бандит.
— А что, у бандитов особенные голоса? Они что, не люди? — спросила теща.
Костя отодвинул тарелку. У него пропал аппетит.
— Я пойду. — Он встал.
— Доешь, — попросила теща.
— Пусть идет, — сказала жена. — Я боюсь.
Жена боялась, что Костю ищут, и он сам этого боялся.
И только теща не боялась ничего. Она была как ловкий опытный зверь в лесу, который хорошо знал лес и чувствовал свою силу.
— Я сбегаю за Вадиком, — услужливо предложила теща.
— Не надо, — отрезала жена.
Костя оделся и вышел во двор с мутным чувством.
Кто его искал? Может быть, школьный друг Миша Ушаков? Они вместе учились в школе, потом в институте. Потом Миша ушел в науку.
А вдруг звонил Азнавур?
Костя вспомнил его лицо со стекающими вниз бровями. Казалось, сейчас откроет рот и запоет с характерным азнавуровским блеянием. Но у бандита были дела поважнее, чем петь. Убить — вот его дела.
Может быть, Азнавур ехал следом и выследил? Костя оглянулся по сторонам. Никаких следов преследования. Несколько машин стояли темные, со снежными шапками на крышах. Значит, ими не пользовались несколько дней по крайней мере.
А вдруг парень-снаряд запомнил номера, узнал в ГАИ — кто владелец. И теперь ищет.
Надо немедленно избавиться от машины. Отогнать в лес и поджечь. И заявить об угоне. Пусть эта машина числится в розыске. А если кто-то из бандитов явится, то можно сказать: угнали месяц назад. Ездит кто-то другой. Значит, и деньги у другого. Костя сел в машину. Нащупал рукой рюкзак. На месте.
Он вдруг почувствовал, что устал. Хотелось лечь и закрыть глаза. И ни о чем не думать. А уничтожить машину можно и завтра. На рассвете. Все главные события происходят чаще всего на рассвете: любовь, рождение, смерть… И смерть машины в том числе. Зачем же искать другое время, когда природа сама его нашла…
Костя подъехал к даче.
Сосед — молодой и пузатый, похожий на переросшего младенца, расчищал въезд перед гаражом. Орудовал широкой лопатой. Увидев Костю, он разогнулся. Верхняя линия века была прямая, как у Ленина. Вернее, как у башкирских народностей. «Эмбрион Винг», — подумал про него Костя.
Костя стал отворять широкие ворота. Ворота просели, стояли низко, выпавший мягкий снег тормозил движение.
— Расчистить тебе? — предложил Винг.
— Не надо, — отказался Костя. Для него было важнее, чтобы Винг исчез, испарился.
— Я тебе лопату оставлю, если что… Поставишь сюда.
Винг прислонил лопату к стенке гаража и удалился, довольный собой. Костя не стал загонять машину во двор. Он внутренне расстался со своей машиной, и ему было все равно, что с ней будет дальше: угонят или частично ограбят.
Костя вытащил рюкзак и пошел в дом.
Дом обдал его теплом, как родной. Они с домом подружились — это было очевидно. И даже семья мышей — пара взрослых и три мышонка сосуществовали с Костей вполне дружелюбно. Не появлялись при свете, только ночью. Не грызли хлеб — только подбирали крошки. Мышата не пищали, не нарушали покой. Иногда, очень редко, Костя видел их мордочки с глазками-бусинками — чудные, воспитанные дети.
Костя скинул дубленку, выворотил рюкзак на пол. Сел рядом и стал складывать кучки по десять пачек. Получилось пять полных и одна половина. Пятьсот пятьдесят тысяч. Триста двадцать он отдал, значит, изначально был не миллион, а восемьсот семьдесят тысяч. Тоже неплохо.
