Отто Штайгер - Держите вора
Я тоже припомнил, что видел жерди, и вызвался сходить за ними, я схожу быстро, ждать придется недолго.
«Я пойду с тобой, — сказал Сильвио. — А лучше всего было бы смастерить носилки прямо там, наверху».
Штрассер согласился.
«По-моему, на это уйдет часа два, — заметил Штрассер. — Значит, через два часа вы уже будете с носилками здесь».
Штрассер попытался объяснить итальянцу, который все еще сидел безучастно на камне.
«Надо подождать два часа», — сказал он.
Итальянец не произнес ни слова в ответ, он даже не поднял головы. Мы отправились в путь. Вначале шли молча. Потом, поднявшись чуть выше, я спросил:
«Как ты думаешь, у Каневари серьезная травма?»
«Откуда мне знать? Я ведь не врач».
«Только бы ничего серьезного», — проговорил я.
«Если бы вы дали ему убежать еще тогда, все было бы по-другому».
«Но тогда мы еще не выручили свои деньги».
«Ну и что!»
«И нам пришлось бы раньше уехать домой».
«Ну и что!»
«Разве тебе все равно?»
«А тебе разве нет? Тебе что, здесь очень нравится? А что именно? Что тебе нравится? Что мы спим в одной комнате вчетвером? Что Артур может подшучивать над тобой? Ведь ты не можешь дать ему сдачи, так как он сильнее тебя. А если ты захочешь пожаловаться Штрас-серу, тот даже слушать тебя не станет. А все потому, что ты — никто, — подчеркнул Сильвио, — а Артур — сын директора банка. И живет он на вилле. А ты вынужден разносить газеты».
«Артур не знает, что я подрабатываю разносчиком газет», — возразил я, но было ясно, что это несерьезное возражение. Ведь дело вовсе не в том, известно это Артуру или нет.
«Отлично знает, — проговорил Сильвио. — Недавно, когда на экзамене по-французскому ты получил шестерку[5], а Артур — тройку, он сказал, что ты зубришь целыми днями и больше ничем не занимаешься. Только еще газеты разносишь. А у него есть и другие интересы. И когда-нибудь ты, Петер, наверняка напишешь книгу «От мальчика — продавца газет до генерального директора».
— Ты это действительно сказал? — спрашивает Карин.
— Сейчас уж и не вспомню. Может, да. А может, и нет.
— После этого мы уже ничего больше не обсуждали, — продолжал свой рассказ Петер. — Мы довольно быстро поднимались в гору, и надо было следить за дыханием. До хижины добрались через полчаса, не раньше. Нашли жерди, притащили инструмент, гвозди. К двум длинным жердям прибили поперек четыре короткие.
«Наверно, чересчур жесткие получились, — сказал Сильвио. — Нести придется осторожно, не то он у нас еще соскользнет с носилок».
«Ничего, будет крепче держаться», — сказал я.
«Если только у него хватит сил. При травмах головы никто не знает, чем все может кончиться».
«Это действительно так серьезно?»
«В прошлом году я наблюдал, как у нас на заводском дворе играли два мальчугана. Маленькие. Обоим лет по пять. Вдруг один из них схватил камень и со всей силы ударил им другому по голове. Тот упал и стал кричать. Никогда не забуду, как он кричал. Совсем не так, как кричат дети, когда им бывает больно. Он издавал совсем короткие и отрывистые: и-и-и. Я мгновенно подбежал к нему. Глаза у него были широко раскрыты, зрачки дрожали, метались по сторонам. Мы вызвали «скорую помощь». Дежурный вначале ни за что не хотел ехать. Он сказал, что у детей есть ангел-хранитель. Но мой отец решил, что в данном случае не стоит полагаться на ангела-хранителя, и вызвал врача. У того мальчугана, видимо, не было ангела-хранителя, потому что две недели спустя он умер. Вероятно, и в теле Ка-невари притаилась погибель. Вот ведь в чем вся мерзость этой затеи — забили чуть не до смерти. Даже если он вор. Все равно это плохо. Для всех вас».
«Травма головы — это не наша вина. Он получил ее, когда выпрыгнул из окна».
«Это вы так считаете. Может, так оно и есть. Только кто вам поверит? А если Каневари в больнице будет утверждать совсем другое? Ведь вы же не станете отрицать, что били его своими дубинками. И ты в том числе».
«Но ведь он угрожал нам ножом».
«Да неправда. Он лежал на земле».
«Да, но…»
«Тут не может быть никаких «но», — произнес Сильвио. — Когда пятнадцать человек накидываются с дубинками на одного, лежачего, который не может защищаться, тут не может быть никаких «но». Скажи прямо, ты тоже участвовал в этом избиении?»
У меня на душе было мерзко и гадко. Я не мог сказать «нет», а для того, чтобы сказать «да», мне не хватало мужества. По крайней мере в тот момент, когда Сильвио задал мне этот вопрос.
Но я все-таки был вынужден сознаться.
«Все били, — сказал я. — В ту минуту я просто ни о чем больше не думал. Не знаю даже, как это получилось, но я не отдавал себе отчета. Только видел перед собой остальных и делал только то, что делали они».
«Потому что это был итальянец, — повторил Сильвио. — Потому что это был один из тех, кто не из вашего рода-племени».
«Нет, ты ошибаешься. Не поэтому».
«Интересно, а если бы там, на земле, лежал не итальянец, а Штрассер, разве ты поступил бы точно так же?»
Я не произнес ни слова в ответ. Я был вынужден признаться самому себе, что Сильвио прав. У меня просто не поднялась бы рука на Штрассера. И на кого-нибудь еще. После некоторого раздумья я проговорил:
«Когда кого-то знаешь, такого себе не позволишь».
«А если не знаешь, то запросто. Так получается? Кстати, так могут рассуждать и летчики, сбрасывая свои бомбы: в кого они там попадут, я не знаю и знать не желаю. Те, что внизу, меня совсем не интересуют. Так и Каневари для вас чужой. Вот и весь разговор. Он ведь даже говорит на другом языке. И вообще в ваших глазах — он кусок дерма. Или человек с другим цветом кожи, как, к примеру, негр. Или по сравнению с вами он чересчур худощав. Или еще по какой-нибудь причине он не соответствует вашим традиционным представлениям. Впрочем, ты тоже не относишься к их категории, просто ты себе внушаешь. Но по сути ты не из их круга. Они общаются с тобой, потому что ты им нужен, чтобы воспользоваться твоими знаниями по некоторым предметам и спрашивать тебя иногда: «Ну как, сходится ответ?» или: «А как бы ты это перевел?» Но все равно ты для них чужой. Поэтому ты вполне мог бы лежать там, на земле, вместо итальянца. И они учинили бы над тобой то же самое. Да и со мной обошлись бы точно так же, они ведь были близки к этому».
Мы спустились с носилками в руках. Остальных встретили на том же месте, откуда ушли. В один из спальных мешков втиснули Каневари, положили его на носилки и стали спускаться с горы.
Ноша была не из легких. Каждые сто метров нам приходилось ставить носилки на землю, чтобы чуточку передохнуть и вытереть пот со лба. Каневари даже не открывал глаз, нисколько не интересуясь тем, что мы делали.
В одном месте спуск был особенно крутой. Преодолеть его, да еще с носилками, на которых лежал итальянец, было непросто. Тогда мы сказали Каневари, чтобы он сошел с носилок и небольшой отрезок пути с нашей помощью преодолел пешком. Нам казалось, что на это у него вполне хватит сил. Обратившись к итальянцу по имени, мы попытались расшевелить его. Потом кто-то громко прикрикнул: «А ну вставай!» В ответ Каневари даже не пошевельнулся. Он что-то пробормотал с закрытыми глазами, и даже Сильвио не сумел ничего разобрать. Поскольку нам никак не удавалось поднять носилки с итальянцем на такой крутизне, пришлось идти в обход по лугу, из-за чего было потеряно более четверти часа.
Часа через четыре, я думаю, наконец-то мы увидели джип. Заметив нас, водитель вышел нам навстречу и сказал, обращаясь ко мне: «Ну-ка, давай сюда!», и занял мое место.
Я очень обрадовался, потому что буквально валился с ног от усталости. Мы поставили носилки с Каневари в джип и сами сели рядом.
«Куда ехать?» — спросил водитель.
«Сначала давай в полицейский участок, в Зас-Альмагель», — сказал Штрассер.
Когда мы отъехали, итальянец открыл глаза и спросил: «Где?»
«В Зас-Альмагель», — ответил Штрассер.
«Bene», — проговорил Каневари и привстал на носилках.
Я подумал: у тебя наверняка пройдет всякое желание произносить это слово, как только ты разберешься в том, что мы едем в полицию.
«Где же вы его подобрали?» — поинтересовался водитель.
«В теллибоденской хижине. Он как раз собирался перейти границу».
«Да. Иногда они себе это позволяют. Получат зарплату, а потом пешком переходят на итальянскую сторону. Мне сразу показалось, что я его где-то видел. Он наверняка у нас работает».
«Да, нам известно», — подтвердил Штрассер.
Мне так хотелось, чтобы Штрассер не рассказывал о том, что Каневари совершил кражу, и учитель действительно не обмолвился об этом ни словом. Он закурил сигарету и протянул пачку водителю, но тот из-за плохой дороги был вынужден держаться за баранку обеими руками и поэтому старался не отвлекаться.
