Андрей Кузечкин - Все десять пальцев
– Ты это к чему? – не понял Антон.
– А к тому, что я за Кирюху.
– И я за Кирюху! За него душа болит! Эта сучка его доконает рано или поздно!
Кирюха, которому не нравилось, когда о нем говорят в третьем лице, ударил по столу:
– Слушайте, вы! Давайте так договоримся: Юкки – язва, но она моя язва, а не ваша. Если я погорю – я погорю сам, вас втягивать не буду. А вы делайте, что хотите.
– Завтра же и погоришь, – пообещал Антон. – Смотри сам: в комнатах будет обыск, а в актовом зале ребята будут проводку делать. Куда денешь свою красотку?
– Пока не знаю... И пусть это тебя не волнует. Возьми себе на пиво, – Кирюха протянул Антону одну из двух сторублевок, конфискованных у Юкки.
– Оскорбляешь... – прошипел жестокий очкарик, но деньги взял.
– Пойду куплю ей чего-нибудь пожрать. Она же целые сутки ничего не ела.
– Эту ночь с ней проведешь? – спросил Антон. – В зале?
– Придется... – сказал Кирюха и ушел, не прощаясь. Едва дверь закрылась, Настя внимательно посмотрела в стеклянные глаза Слепня и залепила ему звонкую, будто удар хлыста, пощечину.
Темнело. Кирюха сидел у окна в маленькой каморке с плакатами и читал учебник, Юкки сидела у противоположной стены и алчно поглощала песочное печенье, щедро осыпая себя крошками. Запив последнюю печенюшку лимонадом, встала с пола, отряхнулась и деловито подошла к Кирюхе:
– Что читаем?
– История философии. Самый сложный экзамен.
– Ты сюда книжечки читать пришел?
– Нет, – раздраженно ответил он. – Пришел тебя караулить, чтобы ты опять чего не натворила.
– Кирюша... – Юкки уселась рядом с ним и положила руку парню на плечо. – Вот, ты изображаешь из себя рыцаря. Героический вид делаешь. Будто хочешь мне показать: «Ах, я такой благородный, такой терпеливый, столько всего для тебя делаю, а ты не ценишь...»
– Не понимаю, к чему клонишь... – он невозмутимо перелистнул страницу.
– К тому, что на самом деле ты все это делаешь только ради себя. Для тебя это игра на выживание. Тебе нравится нервишки себе щекотать, адреналинчиком баловаться.
Он не стал возражать:
– Вполне возможно. Тебе-то какая разница?
– Никакой, – она помолчала и спросила: – Поцеловать меня не хочешь?
– Не-а... – мотнул головой Кирюха.
– Почему-у-у? – капризно протянула она.
– Тебе же все равно с кем целоваться! Со мной, с Антошкой, с Настюхой, с Дамиром...
– А если я скажу, что ты мне нравишься больше всех?
Он презрительно ухмыльнулся:
– Твоим слова цена – от дохлого осла уши.
– А если я прямо сейчас возьму и разденусь?
– Приступай.
– А если я захочу прямо сейчас сделать тебе приятно? Откажешься?
– Нет. Было бы глупо, согласись, – спокойно сказал он.
– А если не захочу?
Он кивнул:
– Приемлемы оба варианта.
– То есть тебе все равно?
Кирюха промолчал.
– Я хочу, чтобы ты меня хотел. Всегда. Я люблю, чтобы меня хотели. Я люблю, когда парень готов все отдать, чтобы быть со мной. Когда он меня умоляет. Мне нравится, когда ко мне пристают.
– Дамир к тебе, наверно, ой как приставал!
– Да. Он хотел меня. А ты меня бросил.
– А то, что мне к экзамену надо было готовиться, – это тебя не волнует?
– Кирюша, ведь все эти экзамены – это такая ерунда! Ты же все равно все сдашь! Ну, получишь вместо четверки тройку или сдашь со второго раза – что от этого изменится? Ничего! Ты от этого глупее станешь? Или постареешь? Или облысеешь? Нет! Нельзя, нельзя уродовать себе жизнь из-за учебы. Тебе для чего дана молодость? Чтобы ЖИТЬ!
– По-твоему, «жить» и «трахаться» – это синонимы?
– Дурак ты... Ты хоть раз в жизни встречал девчонку, которая готова любое твое желание без вопросов выполнить? Вот она, перед тобой. Используй меня, как хочешь – я все сделаю.
– Ты и остальным то же самое предлагаешь?
Юкки отползла от него и заплакала.
– Ведь так не бывает! – всхлипывала она. – Нормальный парень всегда хочет! Ты должен меня хотеть!
– Ты этого не заслужила, – спокойно ответил Кирюха, втайне упивавшийся собственным злорадством. Он вспомнил яркое сравнение, употребленное Олей, и сделал его еще более красочным: – Ты мне напоминаешь одноразовый стакан, из которого пили двадцать бомжей. Ты бы стала пить из такого стакана? Я – нет. И девчонку я всегда смогу найти. Не такую, как ты, а такую, как мне нравится.
– И где она? – сквозь слезы прозвучала ехидца. – Почему ты не с ней?
– Потому что хочу как следует подготовиться к экзамену. Очень сложному экзамену. Я английский-то из-за тебя еле-еле сдал, а история философии по сравнению с ним – убийство!
– Я прямо сейчас уйду! – девчонка вскочила. – Соблазню вашего коменданта! Или охранников! Должен же здесь быть хоть один настоящий мужчина!
Кирюха с силой захлопнул книгу.
Прошло около минуты. Обнаженная Юкки лежала на разбросанных по полу плакатах, ее руки были скручены поясом от халата и привязаны к батарее. Кирюха сидел рядом и задумчиво смотрел на нее.
– И что ты собираешься делать? – оторопелым голоском спросила Юкки.
– Ты мне надоела, кисуня, – очень сурово произнес он, снимая футболку. – Я буду тебя пытать.
– Я тебя не понимаю... Я буду кричать!
– Вот именно, – согласился Кирюха. – Ты будешь кричать. Я обещаю.
Он положил обе ладони девчушке на шею и нежно поцеловал в плотно сжатые губы, затем в носик, снова в губы. Юкки не отвечала на поцелуи, ее словно сковало вечной мерзлотой.
– Оставь меня в покое, – проговорила она, не разжимая губ. – Я тебя ненавижу.
Он прошептал:
– Оля, моя «бывшая», меня кое-чему научила... Называется «крылышко колибри».
Язык его осторожно прикоснулся к левой груди Юкки и мелко-мелко задрожал – точь-в-точь как крыло миниатюрной экзотической птички. Обе ладони Кирюхи, не дотрагиваясь до выпуклостей бюста девчушки, мягко скользили вокруг них, почти не касались кожи. Слегка приоткрыв рот, Кирюха взял сосок губами и вновь заработал языком. Продолжая оглаживать подножия Юккиных аккуратных холмиков, отпустил сосок, прикоснулся языком ко второму и проделал ту же процедуру.
Бросив быстрый взгляд на лицо Юкки, Кирюха заметил, что его узница слегка приоткрыла губы. Он взял соски Юкки тремя пальцами каждый и принялся аккуратно их разминать, прохаживаясь языком по ложбинке меж грудей девушки, затем прижался к Юкки всем телом и стал медленно двигаться вперед-назад – при этом груди и живот девушки мягко терлись о его пушистую грудь.
Через некоторое время он вновь припал к губам пленницы: на сей раз они были податливыми и нежными. Целуя, Кирюха не переставал ласкать грудь Юкки.
– Руки... Отпусти руки... – прошептала она срывающимся голосом. Кирюха почувствовал, как сильно хочется девчонке обнять его обеими руками, вжаться в него, впиться губами...
– Успеем, – ответил он, дотронулся пальцем до девичьей промежности, погрузил его внутрь, неторопливо зашевелил. Жертва раздвинула ноги, чтобы мучителю было удобнее, и принялась негромко постанывать.
Указательный и средний палец Кирюхи ездили во влагалище Юкки, большой палец массировал клитор. Юкки возилась, колыхая невысокой грудью, стонала, иногда умолкала секунд на десять, задержав дыхание, после чего громко вскрикивала. Ей хотелось большего, но лямка, сжимавшая ее запястья, и не думала отпускать пленницу.
Внезапно пальцы вышли из нее.
– Эй!.. – запротестовала Юкки. В ответ на это Кирюха звонко ударил ее по щеке ладонью. Девушка взвизгнула, больше от неожиданности, чем от боли.
– Это чтобы тебе жизнь медом не казалась, – усмехнулся он.
Бил поочередно правой и левой рукой:
– Хочешь, чтобы тебя хотели, дрянь?
Пощечина. Взвизг.
– Любишь, чтобы парни тебя умоляли, дрянь?
Пощечина. Вскрик.
– Нравится, когда к тебе пристают, дрянь?
Пощечина. Вопль.
– Ори сколько хочешь. В коридоре не слышно.
Пощечина. Всхлип.
– Прошмандовка!
Пощечина. Плач вперемешку с безумным хохотом.
– На балконе с наркоманом сношаешься? – Кирюха стаскивал с себя брюки. – С уродом, у которого еле-еле стоит? Дрянь! Ты забудешь всех своих наркоманов раз и навсегда! Я тебе покажу, как трахаются берсерки!
Он схватил Юкки за ножки, рывком раздернул их в стороны до отказа, будто жареную курицу пополам разломил.
Воткнулся. Задвигался.
Привязанная к батарее Юкки ездила по полу взад-вперед, шурша спиной о картон, стукалась макушкой о стену, обливалась слезами и смеялась, как сумасшедшая.
– ...Думаешь, это все? – зло спросил Кирюха, отдуваясь после первого оргазма. – Ты меня еще не знаешь... Ты у меня посинеешь!
Мучил долго. Мастерски доводил до умопомрачения, снова и снова заставлял плакать и бешено хохотать, унижаться, просить прощения, бил, ласкал, переворачивал, катал по полу, как кот пойманную мышь...
Юкки проснулась очень рано – за окном еще не рассвело. Проснулась потому, что приказала себе проснуться.
