Нинни Хольмквист - Биологический материал

Я попыталась встать с кресла и сделать эти три шага до дивана, но тело не слушалось меня, я превратилась в один беспомощный, безвольный комок нервов — хотя постойте, не безвольный, потому что я знала, чего хочу. Я хотела его так, что мне было больно от этого желания, но я просто не в силах была пошевелиться. И тогда я сдалась.

— Тебе придется самому прийти ко мне, — прошептала я.

И он пришел. Не говоря ни слова, Юханнес встал, подошел к креслу, поднял меня на руки и отнес на диван. Я позволила этому мужчине отнести меня и устроить среди подушек. Я позволила ему поцеловать меня, и я ответила на поцелуй. И как ответила! Мои изголодавшиеся губы жадно ласкали его губы, я сосала его язык, как жаждущий влаги молодой ягненок сосет травинку. Я не сопротивлялась, когда он расстегнул мои платье и лифчик, стянул с меня колготки и трусики, пока я не осталась лежать обнаженная под его голодным взглядом. Я позволила ему ласкать мою кожу. Своими ищущими руками Юханнес гладил каждый сантиметр, словно в поисках шрамов или других следов на моей груди, руках, шее, животе, бедрах, ягодицах. Я не сопротивлялась, когда он склонился над моими раздвинутыми бедрами, я ничего не сделала, когда он начал языком ласкать мой клитор. Я просто лежала, отдавшись этим почти забытым ощущениям. Я еще не успела перевести дыхание от мощного оргазма, как он уже входил в меня, опираясь на руки. Сначала он двигался очень медленно, потом все быстрее, все глубже и глубже проникая в меня. Он брал меня. Брал, не заботясь о том, что я думаю и чувствую, брал меня как в последний раз: с яростью, как пещерный человек, как какой-нибудь неандерталец, как настоящее животное. И я позволяла ему. Позволяла брать меня снова и снова, и это было… нет, невозможно передать словами, как это было…

12

Я не думала, что в отделении можно заниматься сексом. Мне казалось, что у людей просто нет желания им заниматься: от страха, от стресса или из-за того, что за ними круглосуточно наблюдают, лишая права на какую бы то ни было личную жизнь. Но к тому моменту, как это случилось, я уже привыкла к тому, что за нами всегда и везде наблюдали, и перестала обращать на это внимание. Нет, забыть про камеры, конечно, было невозможно, но они превратились в такую же неотъемлемую часть нашего существования, как сон. Они больше не воспринимались как что-то экстраординарное, неестественное. Это было как с верой в бога, когда религия так прочно вошла в повседневную жизнь человека, что люди поверили и смирились с тем, что всевидящее око Бога непрестанно следит за ними и что он знает все, что они делают, думают и чувствуют, и не стоит даже пытаться от него что-то скрыть.

Мы занимались любовью с Юханнесом. Жадно, бесстыдно, перед поднятым занавесом. Мы занимались любовью весь вечер после ужина и большую часть ночи. И следующим вечером тоже, и последующим, и все другие вечера тоже. Мы были вместе. Мы стали парой. И мы занимались любовью. Занимались любовью, ничуть этого не стесняясь. Юханнес был соблазнителем, брал инициативу в свои руки. Он брал, а я давала, предпочитая пассивную роль активной. Это было так, словно я снова оказалась в постели с Нильсом, только лучше, свободнее. Мы с Юханнесом жили вдали от общества, и нам больше не нужно было заботиться о том, кто и что о нас подумает.

Нам не нужно было разлучаться из-за того, что Юханнесу надо было идти домой к своей постоянной партнерше. Ведь ею была я! Мы не могли съехаться и жить вместе; в отделении это было запрещено, — но мы могли ночевать друг у друга ровно столько, сколько нам вздумается. И на этот раз я не была «другой женщиной», я была просто Женщиной. Я наслаждалась этим. Господи, как я этим наслаждалась! Мы могли идти рука об руку с Юханнесом на глазах у всех, и все воспринимали нас как пару. У нас даже были общие друзья: Эрик, Алиса, Лена… Мы ужинали с другими парами. Для меня это было в новинку — быть приглашенной на ужин со своим мужчиной. Я больше не была пятым колесом в телеге, нет, я была такой же желанной гостьей, как и все остальные.

С Нильсом и с теми, кто был у меня до него, все было по-другому: мы никогда не встречались с друзьями, никто из их семей или знакомых не знал о моем существовании, и никто из моих друзей не знал о них. Не только потому, что у них были законные жены, но и потому, что то, что мы делали, не приветствовалось обществом.

Нильс, как и любой другой мужчина, который оказался бы на его месте, нарушал все возможные законы. Нильса и таких, как он, могли привлечь за притеснение женщин или за использование силы.

Нильс… Наши свидания обычно начинались с того, что он колол для меня дрова, или подстригал лужайку, или обрезал деревья, пока я на кухне готовила нам обед. Случалось, что он менял мне покрышку на автомобиле, чинил трубы и замазывал трещины на фасаде дома. А я выражала благодарность, надевая сексуальные наряды, готовя вкусный обед и красиво накрывая на стол.

Это было особое чувство — стоять на кухне в переднике поверх красивого платья, под которым было надето изящное нижнее белье, и готовить еду для моего любимого — моего настоящего мужчины, — пока он на холодном ветру колет дрова с такой легкостью, словно щелкает орешки. Нильс за час мог наколоть столько дров, сколько я за день.

Поменять зимнюю резину на летнюю он мог быстрее, чем я успевала снять одну покрышку. Быть избавленной от необходимости делать самой всю эту тяжелую и грязную работу — быть избавленной от необходимости потеть и испытывать боль в уставших мышцах — уже само по себе было приятно. Но дело было не только в этом. Когда Нильс возвращался в дом, усталый и потный, я давала ему новое полотенце и отправляла в душ. Когда он появлялся из душа в чистой одежде (которую он всегда брал из дома в портфеле), я уже заканчивала накрывать на стол. Случалось, что посреди готовки, слыша, как он радостно поет в душе, я замирала и словно втягивала в себя все происходящее, смакуя его на вкус. Я чувствовала себя живой, чувствовала себя нужной, словно мы на самом деле были вместе — Нильс и я. Словно мы нужны друг другу.

Все это было связано с сексом. Стоя на кухне в переднике и суетясь как самая настоящая домохозяйка, слыша, как трещат поленья на улице, или как работает мотор газонокосилки, или как стучит молоток, я предвкушала, как позднее Нильс будет с наслаждением поглощать приготовленные мной кушанья, наработав себе аппетит на свежем воздухе. Это было частью нашей прелюдии, такой же важной, как и сам секс. Если бы мы были настоящей парой, мы продолжали бы играть свои давно и навсегда выбранные роли. Нет, не в открытую, конечно, только наедине. Наедине мы позволили бы нашим телам, а не нашим мыслям решать, как нам жить.

Я нахожу красивыми мужчин, не боящихся демонстрировать свою физическую силу. И мне кажутся красивыми женщины, не боящиеся быть слабыми и женственными. Женщины, принимающие помощь от мужчин как должное. Я вижу в этом мужество, а мужество всегда красиво. Если мне нужно выбирать между телом и разумом, я выбираю тело. Если нужно выбирать между мозгом и сердцем, я выбираю сердце. С Юханнесом я могла сделать этот выбор открыто.

13

Спортивный эксперимент закончился. Мне дали отдохнуть несколько дней перед моей первой донорской операцией: я должна была отдать одну почку молодому студенту-медику. Мне было очень страшно.

Ночь перед операцией Юханнес провел у меня. Мы занимались любовью. Я плакала. Он пытался меня утешить.

— У меня только одна почка, — говорил он. — И я не замечаю никакой разницы.

— Дело не в этом, — всхлипывала я, — я боюсь не проснуться после наркоза. Я боюсь, что никогда больше тебя не увижу.

Какое-то время он молча смотрел на меня. Потом произнес:

— Рано или поздно этот день настанет, ты же знаешь. Мы оба знаем, и нам придется с этим жить. Но пойми, это произойдет не сейчас. Не сегодня. Не завтра.

Не сейчас. Не завтра. Слова Юханнеса успокоили меня, и я заснула.

На следующее утро я на подкашивающихся ногах пришла в лазарет, занимавший все крыло К. На первом этаже были поликлиника, аптека, массажный салон, салон педикюра и маникюра, комната для занятий лечебной физкультурой, парикмахерская и туалеты. Зал 4 был на втором этаже. Окна палаты, а к моему удивлению, мне выделили отдельную палату, выходили на Атриумную дорожку и зимний сад. Сквозь стеклянную стену виднелся пруд Моне с кувшинками.

Это было первое окно, которое я здесь увидела. И с минуту я стояла перед ним как зачарованная. Я стояла и смотрела, как люди идут по дорожке. Потом перевела взгляд на сад с его розовыми кустами, глициниями, буками, плакучими ивами, бамбуковой рощей и дрожками. Я узнала Лену по ее кофте и растрепанным седым волосам. Она куда-то спешила, семеня, как маленький тролль, но остановилась, чтобы поздороваться с кем-то, сидящим на скамейке.